Человек перед Богом - Митрополит Антоний Сурожский

Но будь то монашество, будь то брак — все начинается с того, что мы серьезно, вдумчиво, сердечно делаем выбор; выбор любви и выбор веры — то, что мы этому выбору останемся верны навсегда. Это называется брачная верность, это называется монашеская устойчивость, стабильность, и без этого не может быть ничего дальнейшего.

Дальше мы говорим о монашеских обетах бедности, нестяжательности, послушания, целомудрия. Но ведь они так же реальны в брачной жизни, как они реальны в монашеской! Бедность как материальное состояние — только один из аспектов подлинной бедности; быть обездоленным материально еще не значит быть евангельски бедным. Иоанн Златоуст говорит, что беден тот, кто вожделевает того, чего у него нет. Человек может быть бесконечно богатым, но если ему страстно хочется того, чего у него нет, все его богатство — ничто в его глазах, и он бедняк. С другой стороны, человек, который даже очень беден материально, но не ищет ничего, может себя чувствовать богатым.

Примеров сколько угодно можно найти и в светской литературе. Но вспомните, например, рассказ о том, как царь Давид, у которого все было, увидел жену полководца Урии, и все для него показалось ничем по сравнению с его страстным желанием ее иметь. По его приказу Урия был поставлен в самое опасное место битвы и погиб; и Давид взял его жену к себе. Тогда пророк Нафан был послан Богом обличить Давида и рассказал ему притчу: жил человек, богатству которого не было числа; и был у него сосед-бедняк; у него была только одна овечка, которую он любил, о которой он заботился, которую он ласкал, словно дочь она ему была, потому что никого и ничего у него не было, кроме нее. Пришел к богачу приятель, и захотел богач пир для него устроить; но ему стало жалко собственных овец, он велел отнять ту овечку, которая была всем богатством его бедного соседа, и заколоть… Царь Давид воспламенился гневом: Скажи мне, кто этот богач, чтобы я взыскал с него? — И Нафан ему ответил: Это ты! Все у тебя было; у Урии была только одна его любовь, и ты ее у него отнял… Давид оказался нищим при всем своем богатстве, потому что его желание простерлось на то, чего у него не было.

И есть рассказ из совершенно другой области, из жизни польского еврейства XVIII века. В одном малом городке жил раввин — в голоде, холоде, нищете; и каждый день воспевал милость Божию. Кто-то из его соседей обратился к нему с упреком: каким образом можешь ты так благодарить Бога? Разве это не лицемерие? Разве не знает Бог, что ничего у тебя нет и что твоя благодарность впустую? И старик-раввин ему ответил: Ты не понимаешь сути дела. Бог взглянул на мою душу и подумал: что нужно этому человеку, чтобы достичь полной своей меры? Голод, холод, обездоленность, одиночество… И это Он мне дал с преизбытком… Этот человек себя считал богатым своей обездоленностью, а тот — бедным при всем своем богатстве. И это очень важный момент, потому что, разумеется, материальная бедность составляет часть монашеского подвига; вернее, не столько бедность, сколько постоянная неуверенность в будущем дне, то, что надежда его может быть только на Бога, на милость — человеческую и Божию.

Но вот тут и начинается Царство Божие. Вы помните первую заповедь блаженства: Блаженны нищие духом, ибо тех есть Царство Небесное. Блаженны те, кто понимают, что они — ничто, что у них ничего нет собственного; но сверх того — кто, пользуясь всем тем, что жизнь дает: самим существованием, жизнью, дружбой, родством, едой, питьем, кровом, воздухом, красотой, истиной и т. д., - зная, что ничто из этого им не принадлежит, умеет распознать, что все, что у них есть, есть знак Божественной любви или человеческой любви. А в тот момент, когда мы можем сказать о какой-нибудь вещи: она моя, никто не может у меня ее отнять и никто не может мне ее дать, потому что она принадлежит мне по праву, — мы эту вещь изымаем, исключаем из чуда любви. Только когда мы сознаем, что все, что у нас есть, говорит о любви, когда нет у нас больше прав, нет ничего «нашего», тогда мы вошли в Царство любви. Отец Александр Шмеман в одной из своих книг говорит о том, что все есть любовь: самая еда, которая нам дана, — разве она не Божественная любовь, ставшая съедобной?..

И это правда. Обет бедности, искание нищенства духовного, которое Христос предлагает не каким-то отдельным людям, а всякому христианину, равно необходимы и человеку в браке, и человеку в монашестве, потому что без них нет Царства Божия. Если человек не достигает этого в браке, то у него будет брак земной, который не раскроется в измерение вечности и Царства. Если монах будет голодать, холодать и ничем не обладать, но не вырастет в меру именно этой отрешенности, этой свободы, то он не будет в Царстве Божием.

Следующий обет монашества о послушании. Послушание мы всегда понимаем как подчиненность, подвластность, и в педагогическом порядке воспитания монаха, воспитания ребенка послушание так и выражается, и представляется. Но послушание есть в основе своей что-то совершенно иное. Послушание — это то состояние человека, который слушает, прислушивается, который склоняет свой слух с тем, чтобы услышать. И здесь целый ряд слов мог бы дать нам понять, помочь понять, что от нас ожидается. Мы говорим о церковной или монашеской дисциплине и понимаем ее опять-таки формальным образом — как военную или школьную, или рабочую дисциплину; слово постепенно отошло от своего первичного значения и приобрело специализированное значение. Но дисциплина происходит от латинского слова discipulus, которое значит ученик, последователь. Дисциплина — это не просто дисциплинированность поведения или ума, это состояние того, кто является чьим-то учеником, который нашел своего учителя, который его избрал, который в этом учителе видит превосходство над собой, который всеми силами души и ума, и сердца, и воли, и тела хочет так вслушаться в его учение, чтобы все воспринять, что тот ему может передать. И не только воспринять слова, не только правила, но через это вслушивание, через это внимание приобщиться всему богатству превосходящего его умом, сердцем, опытом, святостью человека. В этом отношении послушание и дисциплина идут рука об руку. Послушание — это живое, стремительное желание человека все воспринять: не только услышать слова, но уловить мысль; не только уловить мысль, но понять, почему эта мысль родилась и нашла себе выражение, из каких глубин опыта этого человека идут эти слова.

Так относится послушник, молодой монах к своему старцу, но так относится и старец к своему послушнику и к своему наставнику, потому что только тот может другого учить и вести, кто сам является учеником и послушником. В конечном итоге, послушание человеку должно пойти гораздо дальше, чем этот человек; вслушиваясь в то, что говорит старец, послушник должен услышать то, что Бог через этого старца ему говорит. Не напрасно Христос говорит: Один у вас Наставник — Христос (Мф. 23, 10). Условие, при котором старец может чему-то научить послушника, это внутренняя прозрачность, такая прозрачность, которая давала бы свету Самого Христа пролиться через него и достигнуть ученика.

Но этот закон послушания, это прислушивание, внимание к другому человеку является также законом всех человеческих отношений, и особенно брачных. Если два человека, вступившие в брак, через пристрастие, через ослепленность друг другом не превратят один другого в идол, закрывающий им Бога, если оба будут одновременно прислушиваться друг к другу и вслушиваться в Бога, становиться прозрачными Божиему воздействию, так чтобы свет Божий мог пролиться на возлюбленного, тогда осуществляется та же самая заповедь послушания.

И здесь оказывается, что послушание и свобода не только совместимы, но что они так глубоко сплетены, что составляют одно. Русское слово свобода филологически трудное слово, и на него есть различные филологические толкования. Хомяков приводит одно из возможных истолкований этого слова: свобода — это состояние того, кто является самим собой, кто достиг того, чтобы быть собой, — не в порядке самоутверждения, а в порядке становления всем, чем он может стать по дару Божию. Я не буду вдаваться сейчас во все слова, обозначающие это понятие на других языках; но то слово, которое по-немецки звучит Freiheit, по-английски freedom и т. д., укоренено в древнем санскритском слове, указывающем на одно из самых древних, первичных восприятий человеком сущности и природы свободы, и в глагольной форме значит «любить» и «быть любимым», а как существительное значит «мой возлюбленный» или «моя возлюбленная», «моя любовь». Здесь нам указывается, что свобода связана с любовью. Тот свободен, кто любим и кто любит, кто освободился от себя, кто перенес центр тяжести всего себя, всей своей жизни в другого, будь то в человека (если этот человек не сделан идолом через богоподобное поклонение ему), будь то в Самого Бога. Свобода — это состояние любви. Один французский писатель говорит: сказать человеку Я тебя люблю — то же самое, что сказать Ты никогда не умрешь… И это правда по отношению к Богу, это правда по отношению к человеку. Когда мы говорим о любви, мы говорим об очень сложном чувстве и состоянии, но в конечном итоге любовь, как мы ее видим в Боге, во Христе, это то состояние души, то отношение к другому, при котором человек себя забывает до конца и помнит только любимого; состояние, при котором человек для себя, субъективно, перестает существовать, он существует только потому, что он любим и утвержден другим — человеком, Богом.