Человек перед Богом - Митрополит Антоний Сурожский

В этом смысле в Церкви есть два совершенно различных аспекта. Она — чудо встречи Бога и человека, всей твари с Богом; она — чудо и ликование о том, что Бог так бесконечно близок и стал таким родным, таким своим. Один из Отцов Церкви говорит, что слово Бог гораздо менее значительно для нас, чем слово Отец, ибо слово Бог означает различие между нами и Им, слово Отец подчеркивает родство: мы — дети Его, мы Ему родные, мы Ему свои; и это чудо Божией любви, которая нам дается и на которую мы можем ликующе, радуясь, ответить, есть уже осуществление всего. Воплощение Христа — во времени, среди времени, пока еще история развивается и течет, но это уже ее полнота, осуществление; это уже победа, конец — это уже все.

В этом отношении в Церкви есть глубокое ликование, и Церковь — не просто человеческое общество, не просто общество людей, которые во имя Божие собраны, которые послушны Его заветам, которые живут Его дарами; Церковь — чудо гораздо большее. Это тело, живое тело, организм, который одновременно и Божественный, и человеческий, в котором на равных началах — потому что любовь неравных делает равными — Бог и человек встречаются, соединяются, делаются неразлучными. Церковь — место, где совершается это чудо встречи, взаимно отдающейся любви, вечности уже пришедшей, победы любви над всякой рознью.

В этом отношении Церковь уже теперь, в каком-то смысле, содержит в себе брак Агнца. Святые — да что я говорю: не только святые, но и грешники это знают: в какой-то момент вдруг мы чувствуем, что Бог — так близок; что Его — любовь столь ласкова и тиха; что такое счастье — Его знать и быть Им любимым, и посильно отвечать любовью на любовь.

И вместе с тем, именно Церковь, когда мы ее так переживаем, так понимаем, является предметом нашей веры, а не просто нашего знания, потому что в Церкви бросается в глаза — человеческая немощь, хрупкость, грех. Но мы знаем, что, несмотря на это, Церковь — больше всего этого. Так бывает иногда в семьях: большая, глубокая, сильная любовь соединила и держит людей, которые когда-то друг друга увидели, какие они есть в глазах Божиих, — облеченными в славу, в красоту, глубокими. А окружающие видят порой только трудности, напряжение в этой семье, слышат спор и не понимают, что за ним стоит такая глубокая, сильная любовь, что только потому возможен этот спор, это бурное, мучительное становление, что есть эта ничем неколебимая любовь.

Это мы видим в Ветхом Завете между человечеством и Богом; мы видим постоянно спор между Богом и человеком, мы видим, что минутами делается темно и тогда в этой темноте сплетаются в мучительной борьбе Иаков и Ангел Божий. И пока темно, эта битва будет продолжаться, и будет преодолевать то Ангел — то грешник, то Бог — то человек. Но в этом сплетении сил, в этом противопоставлении, в этом борении происходит нечто очень глубокое, потому что когда рассветает, Иаков поднимает глаза и узнает, что он всю ночь боролся с Ангелом, и кланяется ему в землю, и просит его благословения (Быт. 32, 24 и сл.).

Так бывает и в Церкви. Есть видимое: это борьба Иакова с Ангелом в потемках непонимания, в потемках становления, в какой-то муке неполноты, которая рвется к полноте и потеряла к ней путь; и вместе с этим, самое борение говорит о том, что Бог и человек связались неразлучно, навсегда друг с другом и что ничто не может их друг от друга оторвать. В этом — чудо Церкви: в ее мучительном становлении, в ее мучительной внутренней жизни, где человеческое и Божественное переплелись, становятся едиными, но еще не всегда в каждом из нас достигли этого единства. И однако, это уже встреча навсегда, это уже соединение навсегда, это уже какое-то предчувствие, а минутами и предвкушение того, что придет время, когда борение будет преодолено и останется только несказанная радость твари, соединившейся со своим Творцом.

Но есть еще другой аспект Церкви, на который я указывал: Невеста Агнца. Каждый из нас, каждая душа, каждый человек в своем становлении сплелся в борьбу с Богом, но, одновременно мы — вместе с Богом, потому что любовь и вера нас с Ним соединила. Мы в этом мире являемся тем местом, где живет Господь; Церковь, место встречи, является тоже в этом мире местом Божественного присутствия. Церковь в этом мире так соединена с Богом, что она идет путем Христа. Иногда нам кажется недоуменным, как это возможно? Какова наша связь с Христом, каким образом можем мы быть так с Ним едины, что Он мог Своим ученикам сказать: Как Меня послал Отец, так и Я вас посылаю (Ин. 20,21)?

Если задуматься над тем, как мы делаемся Христовыми, можно обратиться к образам Нового Завета и Ветхого Завета. Апостол Павел нам говорит, что мы — дикая маслина, привитая к крепкой, живой маслине тела Христова (Рим. 11,17 и сл.). Если задуматься над этим образом, как можно себе это представить? — Вот стоит живоносное, животворное древо и вокруг целый лес растений. Живоносное древо укоренено в Боге, живоносное древо — Христос — живо Божественной жизнью, а мы все вросли в землю своими корнями; из нее мы черпаем свою жизнь. Но то, что мы берем от земли, она в свое время возьмет обратно: земля еси и в землю отыдеши… И вот Господь, как мудрый садовник-спаситель, обходит сад, где умирают деревца и растения. Среди этих растений Он вдруг обнаруживает одно какое-то, которое способно на жизнь: новую, вечно новую, вечную жизнь; и Он отделяет это растение, эту веточку от ее корня. Он отрывает ее от временного источника временной, преходящей жизни; и вырванная из своей среды, отделенная от своих корней, эта веточка чувствует, что течет из нее жизнь, что только смерть ей остается. Но садовник произвел надрез на ветке живоносного древа, и рану к ране он приложил умирающую веточку к живоносному стволу; рана к ране, кровью, жизнью своей это живоносное древо должно вернуть жизнь умирающему ростку. И эта жизнь пробивается, пробивается упорно, настойчиво, бежит по тонким сосудам этой дикой веточки, проникает в самые отдаленные места, пробивается в самую глубину каждой клеточки; и везде она несет жизнь, так что оживает все, что только способно жить. Она не вытесняет природную особенность этой веточки, она всему дает новую силу жизни.

И веточка начинает жить, потому что она — на живоносном стволе; жить своей жизнью и вместе с той жизнью, которая ее во всем превосходит. Это апостол Павел называл: не я живу, а живет во мне Христос (Гал. 2,20). Разливается жизнь Божественная, вечная, непреодолимая, неумирающая жизнь и заменяет собой временную, хрупкую, неустойчивую; и веточка делается самой собой, достигает своей красоты, расцветает. Христос, согласно 15-й главе Евангелия от Иоанна, говорит о нас как о веточках на виноградной лозе: пока пребудете во Мне, принесёте плод.

Это соединение со Христом и есть условие нашей жизни, и это соединение так же крепко, так же совершенно между человеческой жизнью и душой и Спасителем, каково соединение дикой веточки с животворным древом. Тогда делается понятно, каким образом Христос может сказать: Как Меня послал Отец, Я вас посылаю, — потому что мы и Он в каком-то отношении теперь стали одно. Та же жизнь бьет ключом и в нас, и в Нем. Если мы ее отдадим, прольем, истощим, это будет Божественная жизнь и кровь. И все, что было в истории правдой о Христе, должно неминуемо стать правдой о нас; как Отец возлюбил мир и отдал Своего Единородного Сына, так Отец, Который любит мир, и нас отдает для спасения мира.

Но в образе апостола Павла это все кажется таким простым: ветка, садовник… А как же мы соединяемся со Христом так тесно и глубоко, что все, что о Нем можно сказать, можно сказать и о нас? — Любовью, верой… И мы знаем, что это возможно. Мы говорим о смерти, о жизни. Если мы кого-нибудь любим большой, крепкой, простой человеческой любовью, то его жизнь делается нашей жизнью; что с ним случается — для нас важнее, чем то, что случается с нами; он или она — в центре нашей жизни. Так было с апостолами по отношению ко Христу: постепенно, через любовь, через веру Он стал для них самой Жизнью, потому что их любовь была такова, их вера в Него была такова, что изыми Его из жизни — оставалось бы только существование, но жизни не было бы.

И это соединение наше со Христом, это наше единение с Ним — каждого из нас, как члена тела по отношению к самому телу (это опять-таки образ апостола Павла) так тесно и так глубоко, что оно делает нас друг по отношению к другу одним телом, единым каким-то существом, всецелым человеком или человечеством, тем, что Священное Писание называет Новым Адамом: просто человеком, обновленным через соединение со Христом. Святой Ириней Лионский, размышляя над тем, как тесно, как неразлучно мы связаны со Христом, говорит, что если действительно мы так едины с Ним, то уже нельзя сказать, что есть Единородный Сын Божий и дети Божии по какому-то приобщению; он говорит, что через наше единство с Единородным мы делаемся все вместе, как новое человечество, как Церковь, единородным сыном Божиим.