Отец мой шахтер (сборник) - Валерий Залотуха

Иван и Аркаша так увлеклись, что остановились и продолжили полемику.

– «Нация – это не то, что она думает о себе во времени, а то, что Бог думает о ней в вечности», – возвышая голос, проговорил Иван.

– Это Бердяев? – удивился Аркаша.

– Нет, это Владимир Соловьев.

– Я так и подумал, – кивнул Аркаша.

И в этот момент из лежащей рядом трубы вырвался пар и окутал на мгновение их двоих. Когда пар растворился в прохладном воздухе «отбелки», рядом, словно чёрт из бочки, появился Генка.

– Здоров, мужики! – закричал, скаля зубы. – Анекдот рассказать? Один еврей в ментовку приходит и говорит: «Заберите у моего соседа козла». Мент спрашивает: «Почему?» – «А он все время: “Ка-гэ-бэ-э! Ка-гэ-бе-е”»!

Аркаша смотрел на Генку невозмутимо и бесстрастно. Иван улыбнулся, но только из вежливости. Генка загыгыкал, хотя, судя по глазам, было ему совсем не смешно. И, не прощаясь, повернулся и пошел по цеху, напевая:

Моя лилипуточка!Приди ко мне!Побудем миноточкуНаедине!

– Вы, кажется, ищете Аню? – глядя в спину удаляющегося Генки, спросил вдруг Аркаша.

– Откуда вы… знаете? – растерянно спросил Иван.

Аркаша пожал плечами:

– Город маленький – все всё знают. А разве у вас в Сакраменто не так? – И, не дожидаясь ответа на свой вопрос, назвал адрес: – Луговая, девяносто шесть.

День был теплый, мягкий, полупрозрачный, как называют такие дни в Васильевом Поле – млявый. Река остановилась и не текла больше. Вдоль берега неподвижно стояли редкие разомлевшие рыбаки. Словно домотканые дорожки, скатывались к воде полоски огородов с картошкой, цветущей сиреневым и белым. На одном из огородов жгли костер, и сизый дым лениво сползал к реке.

У самой воды густо зеленела сырая и тонкая луговина в бородавках ворсистых кочек. Делая низкие крути над одним и тем же местом, пронзительно и тревожно кричал чибис. Целенаправленно и осторожно туда двигались дети – верно, чтобы поглядеть гнездо с птенцами. Первым топал рыжий мордатый нахалюга, за ним худой печальный очкарик, а на кочке стояла и смотрела им вслед маленькая тонконогая девочка.

– Са-ань! Санечкин! – жалобно и ябедливо тянула она. – Не ходи туда! Болото засосет! Са-ань! Я все мамке…

А на той стороне, за рекой, ничуть не скрываемый высоким бетонным забором, стоял огромный, мутновато отсвечивающий на солнце дюралевый куб почтового ящика.

Аня перевела взгляд на прикнопленный чистый лист ватмана и внимательно посмотрела чуть вправо. Обвивая куст колючего шиповника, к небу тянулась повилика с узкими бледными листьями и большими бело-розовыми воронками цветов.

Внимательно глядя по сторонам, Иван медленно ехал по проселочной дороге и, увидев стоящий у куста шиповника этюдник, остановился. Стоя на обочине, Иван посмотрел по сторонам, нигде не видя Аню, хотел крикнуть, позвать ее, но передумал и пошел по густой траве вперед.

Аня спала рядом с этюдником – совсем по-детски: поджав под себя колени и подложив под голову сложенные ладони.

Иван посмотрел на незаконченный эскиз, потом на шиповник и повилику, потом, смущенно и коротко, на Аню. Она улыбалась во сне. Внезапно, неожиданно для него самого, на глазах Ивана выступили слезы, и он торопливо вытер их пальцами. Он сел на траву неподалеку и стал смотреть вдаль, дожидаясь, когда Аня проснется.

Аня открыла глаза, увидела Ивана и нисколько не удивилась, а только больше улыбнулась, видимо считая, что это сон. Но тут же поняла, что не сон, торопливо поднялась, села, провела ладонью по лицу и поправила волосы.

Иван взглянул на нее и снова стал вежливо смотреть вдаль.

– Сакраменто, – тихо сказала Аня.

– Что? – не расслышал Иван и посмотрел на Аню.

Сакраменто – край богатый.Золото гребут лопатой, –

продекламировала Аня – негромко и, кажется, насмешливо.

– Что это?

Аня пожала плечами:

– Стишок. Из детства…

– Из детства, – задумчиво повторил Иван и вдруг поднялся и произнес ее имя: – Анна! – Он произнес ее имя очень серьезно и почти торжественно.

– Анна! – попыталась скопировать его Аня. Получилось похоже, и она засмеялась. – А вы знаете, наши платки никому не нужны…

– Как? – От неожиданности Иван снова сел на траву.

– Да-да, никому. Склады забиты, торговля не принимает. А платки все носят японские. Вы зайдите в магазин, поинтересуйтесь: наши лежат, а как японские появляются – сразу расхватывают. Японцы наши самые ходовые рисунки скопировали и гонят их на своих японских машинах, печатают, как газеты. А краски у них лучше. И дешевле… И японские…

Иван не знал что возразить, но соглашаться он не хотел.

– А как же это?.. – Он указал рукой на этюдник, на искусный Анин эскиз.

– А это план, – ответила Аня. – Четыре эскиза в месяц. Мы делаем платки по привычке. По инерции… Анна Георгиевна дорабатывает до пенсии, Спиридонова ждет, когда освободится ее место, Анну-Аллу держит Ашот Петрович за какие-то былые заслуги…

– А вы?

– А я… – Голос у Ани дрожал. – Я жду, когда дадут квартиру. И ее можно будет обменять на Москву, на комнату с доплатой…

На дороге возник звук автомобиля. Иван посмотрел в ту сторону и увидел остановившийся жигуленок. Из него вышел Альберт и, стараясь не смотреть туда, где были Иван и Аня, открыл капот и стал делать вид, что копается в моторе.

Иван скривился, как от знакомой и привычной, но все же боли, и повернулся к Ане.

Аня улыбнулась.

– Вот сейчас скажу, что там производят, – она указала пальцем на заводской корпус за рекой, – и вы станете шпионом, а я – предателем Родины.

– Ой, нет, нет, не надо! – поверил и испугался Иван и инстинктивно обернулся и глянул на дорогу.

Улыбающийся Альберт помахал ему рукой.

– Сосед, это ты?! – крикнул он.

Иван кивнул.

– А я смотрю: ты или не ты? И машина вроде твоя. Аккумулятор накрылся! Подцепишь, может? Да ты разговаривай, я подожду. – Альберт заложил руки за спину и стал прохаживаться взад-вперед.

Иван растерянно поглядел на Аню. Она закусила губу, но глаза ее смеялись.

Иван поднялся и пошел к дороге, но обернулся на ходу и проговорил:

– Я люблю вас, Анна.

– Да брось ты, Геныч… Детей нет… Задница об задницу и разбежались…

Димыч, Генкин сосед по квартире с подселением, курил, отхлебывая из кружки чай. Он был в красной линялой майке, на правой его руке у самого плеча падал в затяжном прыжке десантник.

Горестно обхватив голову, Генка сидел рядом. В цинковом бачке кипятилось и булькало на плите белье.

– Она думает, я к ней побегу, прощенья просить стану. – Во! – Генка показал руку от локтя. – Сама попросит. Я ей сделаю! Я ей, проститутке, сделаю… Узнает, кто в доме хозяин…

Из соседней с Генкиной комнаты вышла жена Димыча, крупная, рано начинающая полнеть, в коротком застиранном халате. За нею шариком выкатился ребенок в мешковатых ползунках и распашонке.

– Им сперва свобода нужна. А потом за любого хватаются. Полгорода разведенок бегает, глазами стреляют… – продолжал Димыч.

Жена фыркнула по-женски оскорбленно:

– Ты можешь хоть газ прикрутить – вода льется. Все про баб! Чем других учить, за собой погляди!

Димыч поднял на нее удивленно-недобрые глаза.

– Чего? Чего? – спросил он, возвышая голос. – Ты вон за ребенком гляди лучше!

Тот сидел на полу и играл грязными картофелинами.

Жена, похоже, побаивалась этой интонации мужа, подхватила заревевшего ребенка, шлепнула его и пошла в комнату, хлопнув дверью.

– Придет, я ей сделаю… – успел повторить угрозу Генка, как вдруг щелкнул замок и отворилась входная дверь. Генка подскочил, кинулся решительно в коридор и, увидев Аню, бухнулся перед ней на колени.

– Ань, ну прости, – заговорил он моляще. – Прости меня, Анют, за все прости.

В Аниной опущенной руке был большой бумажный сверток.

Из соседней комнаты выскочил ребенок, глядя удивленно на Генку, который был сейчас ростом вровень с ним. Жена Димыча выглядывала из открытой двери с удивленным любопытством.

Сам Димыч сидел в кухне и продолжал спокойно курить и пить чай.

Аня смотрела на стоящего у зеркала мужа и встревоженно спрашивала:

– Не жмет?.. А в плечах?.. А под мышками?.. А на спине не коротка?.. Боюсь, в поясницу дуть будет.

На Генке была несколько нелепая летом зимняя кожаная куртка с меховым воротником. Генка поднимал и опускал руки, приседал и делал наклоны и говорил… Аня перебивала его, спрашивала вновь: «А здесь не жмет?» Но Генка продолжал рассказывать. Вот его рассказ…

– Мне сон тогда приснился. Помнишь, ты еще спрашивала: «Расскажи», а я не стал рассказывать, потому что боялся… Чтоб не спугнуть… Знаешь, мне что приснилось? Коммунизм! Ну, не совсем, конечно, я уже в коммунизм не верю, но – как бы, как в детстве… Знаешь как? Весна, тепло, ну, как на Первое мая. Листочки такие маленькие, зелененькие, липкие еще. Улицы чистые, как будто их веником подмели. И женщины стволы известкой белят… Пахнет известкой… А небо – синее… Синее-синее! И народ гуляет. Флаги, шары разноцветные… И мы с тобой… – По Генкиному горлу катнулся кадык. – А рядом двое детишек… Наших… Девочка и мальчик… Девочка постарше, мальчик помладше… – Он помолчал и повторил: – Девочка постарше, мальчик помладше…