Бородинское поле - Иван Шевцов

Полковник наводил окуляры стереотрубы именно на эти окопы, старался рассмотреть того грозного и сильного неприятеля, который опрокинул и обратил в бегство целый полк. По его мнению, наступающие должны были иметь по меньшей мере пятикратное численное превосходство. Но, как ни всматривался полковник в занятые русскими окопы, не находил там сколько-нибудь значительного оживления. Отдельные позиции казались и вовсе пустыми, и это наводило Густава Гуттена на злые и укоризненные мысли по адресу тех своих собратьев по оружию, которые столь поспешно отступили, не приняв боя совсем малочисленного неприятеля. "Просто не разобрались ночью, поддались панике и бросили позиции, позорно бежали", - думал полковник, а вслух сказал, не отрывая глаз от стереотрубы:

- Надо контратаковать. Немедленно. Русских там небольшая горстка, головной отряд. Посмотрите, Август.

Адъютант смотрел в стереотрубу и находил, что полковник прав: надо контратаковать.

Гуттен по телефону связался с командиром дивизии, доложил обстановку и высказал свои соображения.

- Вы уверены, что ваша атака будет успешной? - с нотками легкой иронии спросил командир дивизии.

- Абсолютно, господин генерал. Русские не успели закрепиться, они измотаны ночным боем, обессилены, к тому же их там немного. Судя по всему, меньше полка, - ответил Гуттен.

- Ошибаетесь, полковник. - В голосе командира дивизии слышалось раздражение. - Вы плохо знаете обстановку. Русские вклинились в наши боевые порядки на правом фланге дивизии. Они пытаются сделать прорыв и выйти в район Двориков.

Командир дивизии умолк, и Гуттен решил воспользоваться паузой и убедить генерала в разумности своего предложения.

- Наша атака вынудит русских, господин генерал, отказаться от наступления на правом фланге дивизии. Я атакую их двумя батальонами, и мои солдаты, господин генерал, преисполнены наступательного духа. Я уверен в успехе.

Настойчивость командира полка понравилась генералу, а его предложение контратаковать здесь и этим самым сорвать или хотя бы на время приостановить наступление советских войск на правом фланге казалось соблазнительным, хотя командир дивизии понимал все плюсы и минусы предложения Гуттена. Его пугали минусы: а что, если контратака захлебнется и русские на плечах Гуттена ворвутся на позиции второго эшелона? Это грозит неминуемой катастрофой, разгромом всей дивизии. Генерал все еще не хотел согласиться с мыслью, что ночной разгром двух полков его дивизии - это уже и есть если не полная катастрофа, то начало ее. Удрученный и подавленный сдачей противнику позиций первой линии, командир дивизии как утопающий за соломинку готов был ухватиться за любое более или менее здравое предложение. В то же время он боялся рисковать. А разрешить Гуттену контратаковать - означало идти на такой риск. В случае неудачи оставалось единственное - пустить себе пулю в лоб. Но идея задержать наступление русских на правом фланге дивизии контратакой здесь, на участке полка Гуттена, была заманчивой, и генерал зло сказал в телефон:

- Контратаковать будет тот, кто оставил свои позиции. Пусть вернут утерянное, кровью смоют свой позор. А вас, полковник, я благодарю за верность фюреру и Германии. Да поможет вам бог.

Гуттен надеялся не столько на бога, сколько на боевой дух и свежие силы своего полка. Сказал приподнято:

- На участке моего полка русские не пройдут! Герои Сера не опозорят германского оружия!

Гуттен передал трубку телефонисту и напряженно уставился на своего адъютанта, словно хотел ему что-то сказать. С тех пор как лейтенант Кольб спас полковнику жизнь в битве на реке Сер, в отношениях между командиром полка и его адъютантом появилось нечто новое, напоминающее отношения отца и сына. Кольб пользовался безграничным доверием полковника и не прочь был злоупотребить этим доверием. При всяком удобном и не совсем удобном случае лейтенант старался выставить напоказ свою собачью преданность полковнику. Его заносчивость и высокомерие возбуждали неприязнь у офицеров. Но с полковником Кольб был всегда учтив, даже угодлив.

- Мы будем контратаковать? - спросил Кольб.

- Да, будем. Только не мы, не наш полк, - ответил Гуттен и снова прильнул к стереотрубе.

В это самое время немецкая тяжелая артиллерия начала обстрел наших позиций. Ее огонь был направлен на правый фланг дивизии, туда, где советские войска вклинились в оборону противника. Орудийные выстрелы и разрывы снарядов сливались в единый гул, резкий и звенящий. Гул этот усиливался и нарастал с каждой минутой. Из-за него уже не было слышно ружейно-пулеметной стрельбы, которая то и дело вспыхивала с обеих сторон. Потом к тяжелой армейской артиллерии присоединились дивизионные пушки. Их снаряды со свистом пролетали над НП и падали совсем невдалеке, в расположении окопов, только что занятых советскими войсками, на стыке первого и второго батальонов полка Гуттена.

- Наши готовятся к атаке, - ни к кому конкретно не обращаясь, резко, отрывисто сказал лейтенант.

Лицо его возбужденно сияло. Он притопывал озябшими ногами, обутыми в сапоги, хлопал в ладоши кожаными перчатками.

- Скоро будет жарко, Кольб, очень жарко, - глухо отозвался полковник и отвернул поднятый было меховой воротник своей бекеши, словно и впрямь потеплело от начавшейся артиллерийской стрельбы.

- Танки, наши танки! - ликующим голосом воскликнул лейтенант.

И действительно, девять немецких танков веером двигались на восток. Два из них шли совсем недалеко от НП, так что Гуттен слышал лязг их гусениц. За каждым танком шло отделение солдат. Полковник прикинул вслух: "Рота. Маловато. Даже очень мало". Кольб понял его и, глядя в тыл, обрадовал:

- Там еще идут!.. Еще две роты! - Голос лейтенанта, резкий и пронзительный, оглушал.

- Не кричите, Кольб, - с оттенком досады поморщился Гуттен. - И умерьте свой восторг. Тем более что для него я не вижу пока оснований.

Он мельком скользнул по лейтенанту теплым, сочувственным взглядом и увидал, как обиженно дрогнули уголки губ Кольба, а в надменных непроницаемых глазах его вспыхнул злой свет. Прежде полковник не замечал во взгляде своего адъютанта холодной жесткости. Сейчас же этот дерзкий тяжелый взгляд Кольба ему не понравился, неприятно задел. В нем полковник усмотрел вызывающее недружелюбие.

Канонада усилилась. Это наша артиллерия открыла ответный огонь. Полковник снова прильнул к стереотрубе. Снаряды рвались на стыке окопов первого и второго батальонов, как раз там, куда устремились контратакующие танки и пехота немцев. "Пытаются остановить наших, - подумал полковник, всматриваясь, как сокращается расстояние между разрывами снарядов и танками. - Напрасные старания. Не остановят". И в самом деле, поначалу огонь нашей артиллерии был жиденький, и танки как ни в чем не бывало продолжали идти вперед, к окопам, занятым советскими войсками. Из окопов, очевидно, стреляли, потому как - полковник это видел - упали несколько солдат, бегущих за танками. Но остальные старались не отрываться от танков. Зато две роты, шедшие в атаку, продвигались, как показалось полковнику, непростительно медленно, хотя ничто им не мешало, по крайней мере неприятельские снаряды до них не долетали. Вот они поравнялись с НП, и полковник не выдержал, возмутился:

- Какого дьявола! Ползут как черепахи! Темп! Темп!

- Разрешите мне? - сделав порывистое движение к выходу, допросил лейтенант.

- Нет, - твердо, но спокойно сказал Гуттен. - Успеете, Кольб. Придет и наш черед. - А про себя подумал: "Сейчас самое время поднять в атаку первый батальон". Но, вспомнив категорическое "нет" командира дивизии, лишь сокрушенно вздохнул.

Он уже решил было идти на свой КП, как вдруг невиданной силы раскатистый гром встряхнул землю. Это был не один мощный взрыв. Это была серия взрывов, слившихся в единый гул, продолжительный и зловещий. Десятки снежных султанов взвились в воздухе над двумя идущими в атаку ротами. Роты исчезли. По крайней мере, так показалось Гуттену в тот момент, когда после умолкнувшего зловещего взрыва он посмотрел на поле. Снежные брызги, падая, сверкали в солнечных лучах там, где еще минуту тому назад так непростительно медленно шли в наступление две роты вслед за ушедшими вперед танками и ротой солдат. Исчезновение наступающих солдат, очевидно, заметил и Кольб. Неподвижное плоское лицо его сделалось мертвенно-бледным, блуждающие глаза выражали испуг, недоумение и немой вопрос. Полковник стоял выпрямившись, он хорошо владел собой. Сказал твердо и уверенно:

- Русская реактивная артиллерия.

Для него, как и для Кольба, это было первое знакомство с прославленной "катюшей". Залп наших PC накрыл атакующего противника. Но вражеские солдаты не исчезли, как это вначале почудилось полковнику и его адъютанту. Они просто попадали в снег, многие замертво, и сверху их прикрыла поднятая взрывом снежная пороша. Лишь направив стереотрубу на то место, куда легли снаряды "катюши", полковник увидел, как офицеры пытаются поднять солдат и заставить их продолжать атаку. Чутье бывалого воина подсказывало Гуттену, что атака захлебнулась и ушедшие вперед девять танков с ротой пехоты едва ли сумеют вернуть утерянную ночью позицию, но он никак не хотел смириться с тем, что эту позицию уже невозможно вернуть. Идея поднять свой полк в атаку становилась навязчивой. Он твердо верил, что его полк при поддержке девяти танков сумеет выбить русских из окопов и обратит их в бегство, подобно тому, как они прошедшей ночью обратили в бегство немецкий полк. Он приказал Кольбу соединить его с командиром дивизии. Он доложит обстановку и предложит свое решение - поддержать атаку. Генерал поймет и разрешит.