Святая Земля. Путешествие по библейским местам - Генри Мортон

Дэвид Смит в книге «Дни Его воплощения» писал:

Истинный смысл этого чудесного события открывается только, когда осознаешь, что, как и чудо хождения Господа по водам озера, это было преобразование Воскресения. Властью Бога тело Иисуса на некоторое время приобрело свойства жизни после воскресения. Используя слова апостола Павла, оно стало «духовным телом», и Он явился трем ученикам так же, как являлся после восстания из мертвых — на пути в Эммаус, в комнате в Иерусалиме, на берегу озера. В первом случае целью этого было укрепление Иисуса и настрой Его на смертное испытание, ожидавшее Его. Это было словно видение дома в ссылке, словно предвкушение отдыха усталым путником… А Преображение было направлено и на учеников. Его целью было примирить их с невероятной и трудной для восприятия идеей страдания Мессии через откровение славы, которая за этим последует.

С высоты Хермона, с которой нисходит влага на Сион, они могли взглянуть вниз, на долину Иордана. Они, должно быть, вспомнили Крещение и Голос. И впервые поняли, что Учитель, спустившись с высот горы Хермон, проследует вдоль Иордана к югу, чтобы взойти на Голгофу.

3

От грота я прошел к бедной деревушке Баниас. Я заметил на дороге нечто, на первый взгляд, похожее на старое пальто или выброшенную одежду. Затем эта куча пошевелилась, и я увидел, что это собака. Я подумал, что она убежала от кого-то, и подошел поближе. Моему взгляду предстала салюки[11], умирающая от голода.

Она была так слаба, что не могла встать. Она просто лежала в горячей дорожной пыли, ей даже не хватало сил сгонять мух со своих ран. В глазах ее стояла невыразимая боль. Она была буквально преображена страданием до потери формы и образа. Уши были срезаны почти до основания — обычная практика бедуинов, которые верят, что это улучшает слух.

Никогда еще в жизни я не видел животное в таком ужасном состоянии. У собаки не было сил, чтобы убежать от меня. Она лежала на дороге, глядя несчастными глазами и ожидая, что я причиню ей новое страдание.

Когда я принес сэндвичи из машины и попытался накормить ее маленькими кусочками мяса, она не могла понять, что я пытаюсь ей помочь. Она выглядела напуганной. Затем, очень осторожно, она взяла кусочек мяса пересохшим, израненным ртом, но он выпал в пыль.

Я почувствовал, как гнев ослепляет меня. Абсолютное бессердечие мусульман к страданиям животных просто потрясает. Неподалеку остановились два-три араба, они смотрели на меня так, будто я законченный безумец; безусловно, они так и думали.

— Она умирает от голода, — сказал один из них.

— Почему же вы не кормите ее? — спросил я.

— Она никому не принадлежит, — ответили они. — Ее оставил какой-то бедуин. Она не отсюда.

Таков их взгляд на жизнь. Собака никому не принадлежала. Аллах дал ей жизнь. Пусть Аллах и заберет ее жизнь. Это не их дело. Поэтому они сначала забросали ее камнями, а потом оставили умирать на дороге.

Собака сумела проглотить два-три кусочка мяса. Она лежала в горячей пыли, и полные страдания глаза молили не оставлять ее здесь.

— У кого-нибудь есть ружье? — спросил я.

Они быстро переглянулись и солгали:

— Нет.

— Ну, а нож?

Да, нож у них был. Я пообещал десять шиллингов тому, кто избавит несчастное существо от боли. Но, несмотря на то, что десять шиллингов втрое превышали месячный доход любого из них, они посмотрели на меня с нескрываемым ужасом и категорически отказались. Собака должна была умереть, когда этого пожелает Аллах.

В деревне я нашел двух полицейских-армян, но и они отказались что-либо делать. Они знали про собаку и с готовностью пристрелили бы ее, но опасались, что это вызовет беспорядки в деревне. Эти люди были весьма благочестивыми мусульманами. Они боялись совершить хоть что-нибудь против местных законов, но при этом были полны сочувствия и понимания. Они достали жестяные коробки с черным табаком и, пожимая плечами, стали скручивать сигареты.

Чем сильнее было сопротивление, тем решительнее я вознамеривался помочь собаке, даже если из-за этого мне придется неделю ночевать в компании с блохами Баниаса. Оставалось сделать одно из трех: самому убить собаку, и это угнетало меня больше всего из-за ее молящих глаз; забрать ее с собой в машину, но она была очень грязной, не могла двигаться, и ее точно запретят вносить в отель; или найти кого-нибудь, кто поклянется позаботиться о ней. Именно этот вариант я и выбрал. Я нашел симпатичного араба в поношенном костюме цвета хаки. Мне сказали, что его работа — подметать в святилище эль-Кедира.

Я дал ему десять шиллингов, чтобы он купил еду для собаки, и предупредил, что вернусь через неделю, чтобы узнать, как она себя чувствует. Он посмотрел на меня, и стало ясно: он понимал, что я, хоть и сумасшедший, твердо намерен настоять на своем. Я распорядился, чтобы он подобрал собаку и показал мне, где он ее устроит. Он пошел вперед, а за нами следовало все население деревни; так мы и дошли до его дома. Это была невероятно бедная лачуга, окруженная высокой глинобитной стеной. За ней находился двор и несколько одноэтажных строений.

Он бережно положил собаку в тень и принес мешки, чтобы соорудить для нее подстилку. Из дома вышла женщина, которая с полным безразличием наблюдала за происходящим, хотя состояние собаки могло бы вызвать сострадание даже у законченного негодяя. Я почувствовал, что сделал все, что было в моих силах, и отправился дальше, предупредив, что еще вернусь.

По дороге я размышлял о том, правильно ли поступил. Конечно, было жестоко пытаться возродить слабую искру жизни, которая теплилась в умирающем существе.

Я ехал несколько часов по прекрасной долине среди гор. Я видел замок крестоносцев, высившийся, как орлиное гнездо, на самой вершине горы. А вдали я мог различить голубизну Средиземного моря и дорогу, ведущую на Сидон.

4

Дорога, которая идет вдоль средиземноморского побережья, через Тир и Сидон до Бейрута, на мой взгляд, самая интересная прибрежная дорога в мире. Ни у одной другой нет таких воспоминаний.

С одной стороны волны набегали на желтый песок; с другой — апельсиновые и банановые рощи плавно поднимались в направлении отдаленной Ливанской возвышенности. Соединенные веревкой верблюды, по десять в связке, с шеями, украшенными голубыми бусами — для защиты от сглаза, медленно брели, подгоняемые толстяком на осле.

Радостные дети протягивали рыбу водителям машин, набиравшим скорость не больше 40 миль в час. Девочки предлагали ветки апельсинов с зелеными листьями, издавая пронзительные крики при виде каждого проезжающего.