Испытание огнем. Сгоравшие заживо - Одинцов Михаил Петрович

Левее полета показались развалины, которые раньше назывались городом Ржевом. Разглядывая нагромождения битого кирпича, обгорелых бревен, железа и еще неизвестно чего, Матвей услышал в душе грустные нотки, как будто он смотрел на заброшенный погост, но одновременно с ощущением печали у него появилось внутри и что-то другое. Что не поддавалось четкому определению. Оставив оценку своего внутреннего «я» на потом, он включил передатчик

— Бору, пойдем вправо на Сергеевку. Посмотрим. Наверное, не забыл ее. Три раза с тобой на нее ходили. С этой станции выгрузки немецких войск не все домой возвращались. Да и тебе однажды попало. Вираж сделаем, чтобы лучше оценить свою работу, и пойдем дальше.

Развернувшись снова курсом на Москву, Матвей наконец-то понял сложность своих чувств при разглядывании Ржева: на сожаление наложила свою печать его совесть. Ему повезло — он не сделал ни одного боевого вылета на этот город. Его война с немцами не оставила в этом городе ни одной царапины, ни одной воронки.

Разглядывая землю, Матвей думал о себе.

После снятия судимости он вскоре понял, что положение на службе не упростилось. Числился он по-прежнему за эскадрильей Пошиванова, а задания чаще всего получал от Митрохина или Русанова. Вот и теперь полк еще сидит на фронтовом аэродроме, а он, как извозчик, везет начальника штаба полка на новое место, чтобы подготовить прием самолетов и размещение людей. Задания эти иногда затрагивали интересы других командиров, что вызывало взаимную неудовлетворенность. И только его давнишняя дружба с Масловым, Шубовым, Пошивановым пока позволяла им сообща решать возникающие сложности.

Дружба дружбой, но нужно было в корне ликвидировать нарастающие трения. А так как без начальников найти выход было нельзя, то он решил пойти к Русанову и рассказать ему все как есть.

Он пришел к нему поздно вечером.

На стук послышался добрый голос:

— Входи, входи… Осипов? По делу или просто повечерять?… Раздевайся.

— В общем-то по серьезному для меня вопросу.

— Проходи и садись… Давай твой серьезный вопрос…

— Командир полка и вы все время сажаете меня в чужие сани… Кто я такой в полку? Рядовой летчик. А вы мне то одно задание, то другое даете, которое мне по рангу не подходит.

— Мы тебя знаем, доверяем и надеемся на тебя, поэтому и даем. Ты что, от заданий устал?

— Я-то не устал. За доверие спасибо. Но вы меня с командирами эскадрилий лбами сталкиваете.

— Вот ты о чем… Может быть, и твоя правда. Я, например, по-честному признаюсь, не думал об этом… Ты что, поссорился с кем-нибудь на этой основе?

— Пока не поссорился, но холодновато жить стало… Я никакой должности не прошу: рядовой — значит, рядовой. Мне и задания надо давать по этому положению. А то вроде бы появился в полку комэска-стажер, который готов командовать любой эскадрильей, но ждет, пока место освободится. На войне же должности чаще всего одним способом освобождаются…

— Тут ты, Матвей, далековато хватил. Никто так не думает. Вероятнее всего, это твое личное ощущение обстановки. Хорошо, что вовремя почувствовал… Командиру я об этом скажу, но в другой немножко форме. Подправим дело.

— Афанасий Михайлович, обижать вас я не собирался. Если что не так, вы меня извините. Резковато, может быть, получилось, но мне на самом деле не очень сладко. Как белая ворона. Мое же отношение к вам всегда было одним, и вы об этом знаете.

— Ну ладно, ладно. Я не о форме, а о сути вопроса. Голова дана и начальникам для того, чтобы они тоже думали… Будем считать инцидент исчерпанным. Давай чай пить…

«Исчерпанным… — Матвей улыбнулся. — А то, что я сейчас впереди полка «на лихом коне» лечу в Москву, — это не инцидент?…»

Ему вспомнился последний полет, вернее, пролет над Москвой вскоре после снятия судимости и получения ордена… Митрохин послал его старшим в Куйбышев, на завод, получить шесть новых «илов» и пригнать их в полк.

Лейтенанта во главе пяти летчиков, семи техников, не подчиненных ему. Когда же Матвей от выполнения этого задания стал отказываться, то командир полка рассердился:

— Хватит разговоров! Тебе доверяют, а ты ведешь себя неразумно: ты тоже был командиром эскадрильи, опыт твой не убавился, а прирос за последнее время. Справишься с заданием. Я в этом не сомневаюсь. А у нас будет больше шансов восстановить тебя в должности. Получи документы. Список людей у начштаба. Приведешь всех на командный пункт, перед тем как сесть в поезд. Я им соответствующее внушение сделаю. Будут считать, что у тебя в подчинении находится четвертая эскадрилья.

Трудности с перелетом с завода в полк до сих пор вспоминались Матвею как кошмар, как стечение обстоятельств, направленных против него: снегопады, туманы, обледенение, неисправности, полуголод, грязь, вши, клопы.

Мимо Москвы Матвей летел в снегопаде, над самой замлей. Матвей тогда решил специально уклониться влево от маршрута, чтобы пораньше выйти на железную дорогу, идущую от Москвы на Калинин. Однако перестарался. Вывел группу прямо к Кремлю.

Случилось это настолько неожиданно, что он испугался даже.

Успел только крикнуть по радио летчикам:

— Смотрите! Слева Кремль! Может, второй раз и не увидим!

Всего-то три-пять секунд — и видение пропало. Как будто бы и не было.

Сели в Калинине, и он спросил пилотов:

— Видели Кремль?

А в ответ:

— Слышали тебя. А увидеть не успели. Смотрели за твоим самолетом и за соседом. Боялись потеряться. Видимости-то никакой не было.

И он понял их состояние: оторвись от ведущего — и никакого Калинина с его аэродромом они не нашли бы.

Матвей был доволен тогда, что все целы и на земле. А потом стал думать о другом: посадят его вновь за то, что залетел в запретную зону. И не просто на Москву, а прямо на Кремль.

Ночью немцы аэродром бомбили. Но обошлось. Самолеты и люди не пострадали. Добрались на следующий день к своим.

Докладывал о выполнении задачи. О том, что грех случился. Переборщил немного с расчетами.

Митрохин хмурился. Но исправить случай он ведь не мог. Только и сказал: «Напиши в докладной о выполнении задания и об этом случае. Сошлись на погоду. Это же объективно. Хотел тебе благодарность объявить. Но подождешь».

Обошлось!

Наконец впереди слева показался город, потом русло канала Москва — Волга, петля Москвы-реки и внутри ее аэродром.

— Бору, как слышишь? Видишь аэродром?

— Вижу. Хорошо.

— Что видишь? Это же Москва! — И Осипов вдруг запел:

На земле есть повсюду дороги, И в Москву все приводят пути. Городов на земле очень много Но таких, как Москва, не найти!…

Понял, куда мы прилетели? Пошли на посадку!

Круглое летное поле, обнесенное от прибылой воды по периметру дамбой, с воздуха походило на огромную залитую водой сковородку. Места посуше сплошь были заставлены «илами»…

Пара Осипова пришла сюда далеко не первая. Их ждали, и организовывать им ничего было не нужно. Не прошло и часа, а Сергеев уже получил на полк толстый пакет с надписью: «Секретно. Полетные карты. Вскрыть лично командиру полка с прибытием на аэродром в пять часов утра следующих суток». И Сергееву, и Осипову стало понятно: здесь они временно. В пакете — их новая военная дорога. Теперь все зависело от того, как быстро освободят аэродром прилетевшие ранее.

…К середине дня аэродром опустел. Однако ненадолго. Вскоре небо вновь загудело самолетами. Пришел Митрохин со своими летчиками. Самолеты не приземлялись, а приводнялись, поднимая фонтаны воды, которая двумя плотными боковыми бурунами разлеталась от колес в стороны. Полк сел. Но в небе появлялись все новые и новые группы. И опять на аэродроме стало тесно…

Утро.

Скорые сборы… Вылет без задержки…

И опять на карте знакомые для Матвея названия: Ряжск, Мичуринск, Воронеж, река Оскол, Валуйки и после них разлив бескрайней, начинающей зеленеть равнины.