Я, два вампира и дракон - Элис Айт

Другое придется искать вообще все – дом, цели, жизнь…

Прислонившись к холодной стене одного из домов, Дитрих вытер со лба пот и нервно огляделся в поисках более густой тени. Солнце теперь обжигало всегда. Дитриху казалось, что он чувствует солнечный свет, даже если сидит в абсолютно темном подвале под землей.

Ублюдки из Серениты обещали, что дальше станет чуть легче, но он им не верил. Как можно верить тем, кто подло забрал у него все, что ему было важно? Лучше бы они его убили. А они вместо этого глумливо вернули Дитриха инквизиции с другими пленными, зная, что та рано или поздно отдаст приказ его убить. Членам ордена не важно, что какая-то нечисть до превращения верно служила им годами. Нечисть – это нечисть, и точка. Он умер для них, а его душа уже отправилась в иной мир.

Однако было похоже, что он исчез все-таки не для всех бывших товарищей. Обостренный слух уловил топот ног за углом – кто-то преследовал Дитриха от самого здания инквизиции. Немец тут же напрягся и спрятал в руке нож.

Идиотская была идея – заявиться в штаб ордена, еще и посреди дня. В инквизиции даже простые уборщики знают, что вампиры днем слабее, чем ночью. А тут он сам себя на блюдечке принес.

Но, когда из-за угла вышел Жан, Дитрих успокоился. Бывший подчиненный, на лице которого еще не зажили полученные в Серените ссадины, подождал, пока из переулка выйдут прохожие, и подошел к нему.

– Здравствуйте, брат Дитрих, – неловко начал разговор юноша.

Дитрих молча смотрел на него. Надеялся, что объясняться не придется. Они так и не виделись с тех пор, как немец заставил хозяйку нечестивой общины отпустить паренька. Дитрих сам толком не знал, почему в тот вечер так поступил.

Остальных было не настолько жаль, как Жана. Тогда казалось, что нечисть перебьет их всех. Одного уже убили – Дитрих сам видел, как на него накинулась толпа демонов. А Жану было слишком рано умирать. Из его голубых глаз еще не ушла детская наивность.

Только вряд ли он будет испытывать благодарность к кому-то из вампиров. Жан и в орден-то пришел лишь потому, что вампиры убили его мать.

– Я видел, что вас не пустили в здание, – снова заговорил юноша.

И снова Дитрих промолчал. Что толку отрицать очевидное.

– Зря они, – не унимался Жан. – Вы все равно один из нас.

– Хватит, – прервал Дитрих. – Я больше тебе не командир, можешь перестать обращаться ко мне официально. И тем более я не один из вас. Меня не просто так отказываются впускать. Скоро отдадут приказ на мою поимку.

Молодой инквизитор нахмурился:

– Даже если так, я в этом не собираюсь участвовать. Ты спас мне жизнь. Кстати, я тебе так и не сказал спасибо.

– Не надо, – отмахнулся он.

– Надо, – заупрямился мальчишка. – Если бы я действовал профессиональнее и не дал себя поймать, тебе бы не пришлось с ними торговаться. Это моя вина.

Его вина… Дитрих горько усмехнулся.

Это была вина Константина. Именно ему пришла в голову дикая мысль сделать инквизитора вампиром. Наверное, он думал в этот момент: «Ха-ха, какая ирония! Отличное наказание для убивающего нас ублюдка!»

Проблема в одном: Дитрих точно знал, что Константин в тот момент думал не так.

Полное превращение в вампира занимало не один день. Зов крови пока оставался очень слабым, но чувства, смутные отрывки воспоминаний он уже мог уловить. Константин несколько раз заставлял Дитриха пить свою кровь для облегчения перехода в вампира, и с «отцом» установилась более крепкая связь, чем с другими упырями, которые тоже делились с немцем кровью и стали ему «братьями».

Так, через зов крови, к нему пришло понимание проклятого кровососа. Дитрих знал всю чертову гамму эмоций, которые руководили Константином. Ярче всего среди них выделялись любовь и забота – о русской женщине, о брате, о Серените…

Дитрих страстно желал его ненавидеть. Это было бы очень удобно: придать ярости форму и назвать ее Константином. Но трюк не выходил. Ублюдочный вампир внутри оказался обычным человеком, даже достойным уважения. Ненавидеть там было нечего.

Поэтому Дитрих ненавидел себя. Просто от бессилия.

– Иди обратно, – устало посоветовал он Жану. – А то тебя тоже выгонят. Решат, что ты в сговоре с вампирами.

Мальчишка зачем-то продолжал торчать в переулке. Еще и в карманах стал ковыряться. Звякнули протянутые на ладони ключи.

– Если тебя вышвырнули из инквизиции, тебе, получается, и жить негде. Я снимаю комнату на окраине Рима. Можешь пока побыть там, а я перекантуюсь в убежище братства.

– Жан, вампиры убили твою мать. А ты будешь помогать мне?

– Это были другие вампиры. Очевидно, не все из них дерьмо.

Дитрих с упреком посмотрел на него.

– Тебя за такие высказывания тоже быстро попрут из ордена.

– Значит, туда им и дорога. Я не готов разворачиваться спиной к тому, кто мне помог.

– Хорошо подумай, Жан. Не стоит из-за одного меня терять возможность выследить тех подонков, что убили твою мать.

– А это не только из-за тебя. Если честно, мне не понравился пришедший сверху приказ убить женщину с двумя маленькими детьми. Я не для того в орден пришел, чтобы детей сиротами делать, нечисть они или нет. – Он дернул плечами. – Чем я тогда лучше тех скотов, которые напали на мою собственную мать? Пожалуй, я с этого момента пас. Кстати, ты ведь никогда не говорил, почему сам пришел в орден. Какая у тебя история?

Дитрих снова не ответил.

Рассказывать, в общем-то, было нечего. Он жил простой жизнью: следовал вере, привитой в детстве набожными родителями, исполнял приказы. Ему сказали, что нечисть – зло, и Дитрих всем сердцем поверил. Своя собственная история для этого не требовалась, хватало чужих. Историй Жана, Майка, сестру которого свела на тот свет колдунья, историй других парней, чьи родственники так или иначе пострадали от колдовства. Доказательств, что нечисть пора стереть с лица земли, всегда было достаточно. Во всяком случае, пока он не заглянул в душу одного из нелюдей и сам не присоединился к их числу.

Когда первая ярость из-за насильственного обращения в вампира прошла, встал вопрос, что делать со всем этим дальше.

Бог, на которого Дитрих всегда полагался, привычно молчал в ответ. Он не желал ни подтверждать, ни опровергать то, что действительно хотел резни в Кастелло-делла-Серените, и немец чувствовал, что больше не имеет права говорить: «Так хочет Бог».

Иерархическая верхушка ордена избегала встреч. Сегодня испарилась последняя надежда на то, что они смилостивятся и примут его обратно,