Лучинушка - Ольга Дмитриевна Конаева

что в дом, даже во двор, собаки не пустят.

– Чужой не сможет… – согласилась Стеша.

В её голосе прозвучала обречённость и вся она была такая хрупкая и потерянная, что Игнат почувствовал острое желание обнять и заслонить её собой от преследовавших бед. Но вместо этого он сказал:

– Конечно, собаки у вас хорошие, но этого мало. Я думаю, нужно нанять ещё пару охранников. Дом должен быть под постоянной охраной. Если вы согласны, я поищу людей, которым можно доверять.

– Пусть будет так, как решит Адам Викентьевич.

– Хорошо… – немного помявшись, он добавил – К вам приезжали люди из телевидения.

При этих словах он отвёл взгляд в сторону. Ему почему – то не хотелось видеть, как эта новость оживит её взгляд, а лицо засияет радостной улыбкой, как это было при встрече с видео – оператором на губернаторском балу. Игнат прекрасно понимал, что её брак с Адамом Викентьевичем был фиктивным, да и относился он к ней не как к жене, а как к дочери. Но возможность любовных интриг за спиной человека, который принял её, как родную, считал недопустимой. До этого Стеша не давала никаких оснований для подозрений, но, возможно, какой – то роман у неё когда – то всё – таки был.

Выдержав несколько мгновений, он посмотрел на неё и с удивлением заметил, что никакой реакции на его сообщение не последовало. Её лицо оставалось таким же грустным и озабоченным, а руки так же размеренно делали свою работу. Возможно, она не расслышала или, задумавшись, пропустила его слова мимо ушей? Он повторил ещё раз.

– Я сказал, к вам приезжали люди из телевидения. Режиссёр и оператор, которые вели съёмку на юбилее у губернатора.

– Я поняла. Чего они хотели?

Её голос оставался ровным, словно мысли были заняты чем – то настолько важным, что весть о приезде телевизионщиков была для неё пустым звуком.

– Они говорили, что у них есть к вам интересное предложение.

– Предложение? Какое?

– Не знаю. Об этом они хотели поговорить лично с вами. Сказали, приедут, когда ваш муж поправится.

– Когда поправится… – повторила Стеша,– ну, когда поправится, тогда и поговорим.

– Конечно. – согласился Игнат, – я им так и сказал.

– Вот и хорошо.

Она вздохнула глубоко – глубоко, словно слова посторонних людей подтвердили едва теплившуюся в ней веру в то, что ещё возможно чудо, медленно текущее время вдруг воспрянет и, поймав, словно голубя, ускользающую душу Адама Викентьевича, вернёт её обратно.

– Но это ещё не всё. Они просили передать вам вот это – добавил Игнат, протягивая пакет.

Стеша резко отстранилась, словно испугавшись, что её эфемерную надежду могут спугнуть или разрушить одним неловким движением или даже словом.

– Что это?

– Диск с какой – то видеозаписью.

– У меня грязные руки, и… мне некогда. Если хотите, посмотрите сами.

– Я? А вдруг там что – то личное…

– Какое личное? Никакого личного нет и быть не может.

Несмотря на то, что Стеша разрешила посмотреть запись на диске, оставленном Скворцовым лично для неё, Игнат долго сомневался, имеет ли он на это право. Хотя она и сказала, что ничего личного, чего нельзя было бы смотреть посторонним, на нём быть не может, но она могла и не знать, где, когда и при каких обстоятельствах эта запись была сделана. Поработав в Москве, он хорошо изучил современные нравы, и понимал, что в нынешние времена для достижения цели хороши все средства, особенно там, где на кону стоят большие деньги.

Решившись, он закрыл дверь в своей комнате поплотней, включил телевизор и приглушил звук. В первом кадре, под звуки русской песни в исполнении группы балалаечников, названия которой он, к своему стыду, не помнил, показалась высокая берёза, потом широкий деревенский двор и вросший в землю деревянный домишко с сиреневым кустом на углу. По едва распустившимся почкам было видно, что съёмка велась ранней весной. Затем ухабистая дорога провела через поле, радующее глаз яркой зеленью озимых, на невысокий холм к старой ферме.

Игнат уселся поудобнее, чувствуя, как оттаивает душа при виде картины, вернувшей его лет на двадцать назад. К сожалению, встречная машина залила стекло грязной водой. Заработали дворники, разгоняющие потёки грязи, и картинка остановилась. Похоже, оператор решил нарочно использовать этот случайный эпизод для того, чтобы показать контрасты, ожидавшие каждого в его жизни. После секундного затемнения камера повела вовнутрь коровника, где стоял, опершись на вилы, худой колоритный старик со строгим выражением лица и дымящейся сигаретой в зубах. Голос его был приглушен, но было очень хорошо видно, как потеплел его взгляд, когда он, зажав сигарету двумя пожелтевшими от табака пальцами, что – то сказал, указывая рукой, прочертившей белый дымный след, в полутёмную глубь коровника, где была привязана всего одна корова. Около неё, на низенькой скамеечке, сидела девушка, в белой косынке и белом халате с запахнутыми на спине полами, подвязанными узким пояском.

Камера подплыла ближе, развернулась от окна, и Игнат узнал Стешу. Она энергично и вместе с тем бережно работала руками, разминая коровье вымя и приговаривая что – то тихое и певучее. Её голос, едва пробивавшийся сквозь звуки приглушенной музыки, звучал словно молитва, а тонкий профиль со вздрагивающим завитком волос и капельками пота на лбу были трогательны и беззащитны. Камера показала коровьи ноги, переступавшие на месте, затем увеличила ухо, повёрнутое к Стеше и прислушивающееся к её голосу, и переместилась на тонкие руки, осторожно выдаивающие первые струйки молока. По спокойному лицу Стеши, по сосредоточенности, с которой она выполняла свою работу, было видно, что она не подозревала о том, что её снимают. Затихавшую музыку сменил звон молочных струек, бившихся об ведро. Сначала он усиливался и становился протяжнее и яснее, затем постепенно затих, словно утонул в выросшей шапке белоснежной молочной пены. Игнату почудилось, что комната наполнилась запахом парного молока, знакомого с раннего детства.

Он вздохнул, глядя на потемневший экран, но он неожиданно вспыхнул золотом закатного солнца, отражавшегося на озерной глади, на которой постепенно проявилась высокая тонкая фигурка, стоявшая на мостике с кованными перилами. Приближаясь, она медленно повернулась. Это была Стеша, но уже совершенно другая. В новом изысканном наряде она выглядела какой – то незнакомой и отстранённой, словно на мостике стояла прекрасная гостья, явившаяся то ли из далёкого прошлого, то ли наоборот из ближайшего будущего, а сама она стояла где – то за спинами зрителей и оценивала эту пришелицу со стороны.

Игнат добавил звук и откинулся на спинку кресла, приготовившись слушать чарующие звуки романса, который она исполняла. Несколько романсов прозвучали невероятно красиво. Когда всё закончилось, он захотел послушать их ещё раз, но в дверь постучали. Игнат подумал, что Стеша решила посмотреть свой видеоролик сама,