Идущие сквозь миры - Владимир Лещенко

Удары чудовищной силы следовали один за другим, то со скоростью барабанной дроби, то падая медленно и размеренно. Дикая боль рвала меня на куски, и я даже не могла потерять сознания — ведь я уже его потеряла. Боль была везде, в каждой частице тела. Меня выворачивало наизнанку, потом — словно резало на тончайшие полосы бесчисленными зазубренными лезвиями, строгало мою живую плоть как деревяшку, превращая в ворох кровавых стружек… Меня раздирало в клочья, которые гигантский торнадо растаскивал по разным уголкам космической пустоты, куда я провалилась.

Вновь выворачивало, и раздирало, и разносило на куски… Сколько это длилось — не знаю. Может быть — вечность…

Когда я наконец открыла глаза, то первое, что увидела, был низкий потолок машины и заплаканное лицо Тейси с покрасневшими глазами.

Молча я взяла ее за руку — движение далось мне с огромным трудом.

Потом я почувствовала, что тоже плачу…

Хорошо, что никто не вошел, иначе хорошенькое бы он увидел зрелище — горько рыдающего полумертвого капитана!

С тех пор прошло несколько дней, но особо лучше мне не стало.

Так гнусно я не чувствовала себя уже давно. Омерзительная тошнота время от времени раздирает мне внутренности, скручивая их и завязывая в узел, во рту — словно кошки ночевали, окружающее заволакивает сизая муть.

Если именно это переживают эораттанские колдуны при переходах, то на том свете им многое простится — если, конечно, верно то, что страдания при жизни могут после смерти искупить прегрешения.

Прегрешения… Тейси как-то раз назвала меня большой грешницей, правда, имея в виду нечто другое. Так оно, наверное, и есть. Но я не ожидала от себя такого…

Мне не раз приходилось убивать, но лишь людей, которые заслуживали смерти.

Приходилось пытать — но я не понимала тогда, что к чему, и была убеждена, что это правильно.

Но разве можно сравнивать то, что я делала раньше, и то, что собиралась сделать сейчас? Пусть Дмитрий с Василием говорили, что всему виной были неведомые хозяева летающих дисков, — они могут думать так сколько угодно. Но я-то знаю — никакое колдовство и никакие излучения не заставят человека делать то, что противно его душе…

Неужели это я была готова обречь на муки и позор девушку, ни в чем передо мной не провинившуюся. Угрожала оружием той, которую, как мне казалось, любила и люблю. А если бы я спустила курок? Как я смогла бы жить дальше? Лишив жизни ту, которую люблю и перед которой, между прочим, виновата?

Когда я ее увидела в толпе пригнанных на продажу рабынь, то даже вздрогнула: она была так похожа на мою первую любовь — ту, с кем я впервые испытала близость между женщинами. Ее тоже звали Тейси — ту грустную, задумчивую вдову погибшего в пограничной стычке офицера.

Да, а ведь я сама была рабыней, хотя и не от рождения.

Я бы очень хотела это забыть, но по своему желанию вычеркнуть из памяти сбывшееся не могут даже эораттанцы. Как забудешь?

Неправый суд, возвращение в камеру, холодное отчаяние и горечь от осознания того, что жизнь кончена…

Поездка в тюремном фургоне с такими же несчастными, как и я, который тащил, воняя сланцевым дымом, допотопный паровой грузовик с ярко начищенным медным котлом.

Когда мы, спустя трое суток, добрались до нашей тюрьмы, тут же во дворе борделя развели костер, где была сожжена наша одежда. В него полетела и моя форма со споротыми нашивками.

Потом, обрезав овечьими ножницами волосы, на нас вылили пару ведер мыльной воды и, не дав даже толком вытереться, голыми повели по темному коридору.

Мы оказались в низком полутемном помещении, где на низких, застеленных тряпьем топчанах сидели и лежали примерно полсотни почти голых женщин. Среди них расхаживала с видом принцессы широкоплечая здоровая бабища с пепельными волосами до плеч.

Надсмотрщица — я знала, что в таких заведениях их подбирают из выслужившихся заключенных, — указала нам на свободные койки и удалилась. Скрежетнул несмазанный замок, окончательно отрезая меня от прошлой жизни.

Женщины на некоторое время примолкли, разглядывая нас. Мне показалось, в основном смотрят на меня.

Еще со времен службы в надзирателях я знала, что в таких местах часто заранее знают, кто к ним прибывает с этапом, иногда даже раньше, чем охрана.

Еще тогда я потратила немало времени, пытаясь разгадать, как все-таки работает этот «тюремный телеграф». Ждать хорошего отношения от них мне не приходилось. Тем более тут вполне могли быть те, кого я охраняла когда-то.

Ко мне направилась худая гибкая девушка с лиловым синяком под глазом.

— Привет! — обратилась она ко мне, как будто мы встретились где-нибудь в парке или на пляже. — Ты, что ли, та лейтенантиха, которую к нам закатали? Я — Змейка. А как тебя?

— Мидара, — пробормотала я, но вспомнила, что приговоренные лишаются своих имен, как прежде я потеряла фамилию предков.

— Пиранья, — сказала я чуть погромче, вспомнив свое прозвище в Страже.

— За что к нам? — доброжелательно осведомилась она.

— Заговор и измена, — не уточняя ничего, удовлетворила я ее любопытство.

— Солидно! — Она посмотрела на меня с явным уважением.

Тут наша беседа прервалась. Одна из женщин, вставая, случайно задела блондинистую здоровячку, и та со всего маху влепила ей оплеуху. Жертва лишь сжалась в ответ, что-то жалобно забормотав.

Затем блондинка смерила меня взглядом, даже сделала пару шагов в мою сторону, но потом отвернулась, недобро осклабившись. Я заметила, как напряглась и тут же с облегчением вздохнула Змейка.

— Видишь? — кивнула в ее сторону девушка. — Это Кобыла, она тут масть держит. Вернее, пробует. Ты это, подруга, держи с ней ухо востро — она в надсмотрщицы пролезть думает.

У одной из женщин, еще юной, но уже увядающей, на глазах была повязка.

— Глянь, — моя новая знакомая указала на нее, — это Каро. Раньше она в веселом доме в столице работала. Обворовала клиента, а тот оказался какой-то шишкой из ваших. Ну и загремела сюда. А глаза ей уже тут плетью выбили. Есть тут такая свинья — вахмистр Керек. А тебе, подруга, надо готовиться, — серьезно сообщила она. — Тебе сегодня посвящение устроят, уже совсем скоро. Знаешь, что это такое?

— Знаю, — как можно спокойней бросила я, попытавшись улыбнуться. — Для этого ведь меня сюда и привезли.

Она тоже улыбнулась, хлопнула меня по плечу:

— Надо потерпеть. Держись, подруга, от этого не умирают.

Я знала, что меня ждет, но надеялась, что это случится не сегодня. Хотя какая разница — днем раньше или позже? Не успела я даже перекусить, как ввалились двое надсмотрщиц и выкрикнули мое имя.

Меня привели в узкую полутемную комнату. По помещению гуляли сырые сквозняки, моя обнаженная кожа вмиг покрылась пупырышками.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});