Засекреченный полюс - Виталий Георгиевич Волович

полному покою был столь неожиданным и разительным, что все застыли, не веря происходящему, и лишь поглядывали друг на друга, растерянно улыбаясь.

-  Уф, кажется, пронесло, - сказал Петров, вытирая пот, стекавший со лба.

-  Да, хотелось бы надеяться, что подвижки прекратились окончательно.

-  Как думаешь, Гурий Николаевич? - спросил Никитин, жадно затягиваясь сигаретой.

-  Кто его знает, - сказал осторожно Яковлев, с таким видом, словно он лично был ответствен за случившееся. - Похоже, что лед временно выдохся. Но все может запросто повториться.

Пока радисты с помощью Дмитриева и Гудковича ставили палатку, укрепляли антенну, разворачивали радиостанцию, мы, воспользовавшись затишьем, вернулись в лагерь. Мрачное зрелище предстало перед нашими глазами. Самый опасный из валов замер, насупившись зубьями торосов, местами голубых, местами черновато-бурых, словно вымазанных глиной, остановившись буквально у порога кают-компании. Всюду валялись брошенные второпях разбитые ящики, рассыпанные консервные банки, старое обмундирование, опрокинутые баллоны. Палатки с разрушенными тамбурами, обвалившейся снежной обкладкой выглядели как после землетрясения.

Ужинать решили в кают-компании. Холодно и мрачно. Бак с водой упал с плитки от сильного толчка, и пол покрылся коркой льда. Электричества нет, и в кают-компании царит кромешный мрак. Вместе с Зямой мы решили навести хоть какой-нибудь порядок. Подвесив к тросику две "летучие мыши", мы при их скудном свете скололи лед, поставили на ножки перевернувшиеся скамьи и стол, расставили миски, вскрыли десяток банок консервов, распечатали пачки галет. К приходу товарищей я успел вскипятить чайник, и все расселись за столом, не снимая курток, перебрасываясь короткими фразами.

Глава XX ДНЕВНИК (продолжение)

14 февраля.

Все палатки остались в лагере. Они так вмерзли в лед, что вызволить их из плена у нас просто нет сил. Пока мы воспользовались единственной палаткой, хранившейся на аварийных нартах. Набившись в нее, как сельди в бочке, мы расстелили мешки прямо на полу, застелив его в несколько слоев оленьими шкурами. И разлеглись не раздеваясь при тусклом свете "летучей мыши", подвешенной под потолок. За тонкой сеткой палатки бушевала пурга, и мы напряженно прислушивались, пытаясь уловить сквозь ее завывание грозные звуки начинающегося торошения. Но, к счастью, лед молчал, и очередной вахтенный, нырнув в снежную круговерть, возвращался весь облепленный снегом, извещая нас, что "пока все спокойно". Пока.

Обстановка удручающая. Но мы уже пришли в себя, и сейчас, когда непосредственная угроза гибели станции миновала (временно), мы не только оклемались, но уже с юмором вспоминаем свои "подвиги".

-  Ну братцы, и перетрухал же я сегодня, - сказал, ухмыляясь, Ваня Петров. - Только мы с Костей отыскали завалящую бочку с бензином, вдруг как грохнет, льдина треснула и края ее полезли друг на друга. Мы ахнуть не успели, как перед нами целая гора выросла. Мы туда-сюда, куда ни ткнемся, вокруг глыбы трещат, шевелятся. Сунулись было в одно место, где показалось, проход образовался, а его тут же завалило. Решили, была не была - будем перебираться. Не оставаться же вдали от лагеря, еще унесет. И полезли. К счастью, все обошлось.

-  Я тоже, сказать честно, натерпелся сегодня страху. И угораздило меня сунуться в фюзеляж за чайником, будто он последний. Все вокруг грохочет, трясется. Конец света. Мечусь в кромешном мраке. Еле нащупал этот проклятый чайник. Выбрался  на  свет божий  и  только  тогда  стало  по-настоящему страшно.

-  Я тоже здорово напугался, когда меня здоровенная глыба чуть с ног не сбила. Ну, думаю, хана тебе пришла, Курко. Думать-то думаю, а руки свое дело делают, - сказал Костя, разглядывая свои руки, покрытые глубокими, чуть подсохшими царапинами. - Вроде бы пора драпать, а совесть не позволяет мачту бросить. Ведь без нее на аварийном передатчике ни с кем связаться не сумеешь. Жора тоже говорит, пора драпать, а сам чуть ли не зубами трос распутывает. Хорошо, Комар подоспел.

И действительно, в те страшные часы мы позабыли об опасностях, кидались в самое пекло, рискуя провалиться в трещину или попасть под ледопад.

Вечером Щетинин принял радиограмму из Москвы: "Повседневно следим за вашей работой, представляющей огромную, необыкновенную ценность. Уверены, что ваш отважный коллектив зимовки с честью преодолеет все трудности и выполнит задание правительства".

15 февраля.

-  Михал Михалыч, - сказал, зябко поеживаясь, Яковлев, - может, все же рискнем и переночуем в старом лагере? Вроде бы лед утихомирился. А то какой здесь отдых - одно мученье, хоть, как говорят, в тесноте, да не в обиде.

-  Вы, Гурий Николаевич, бросьте анархию разводить, - сердито отозвался Сомов. - Ладно торошение. От него мы сумеем убежать. Я боюсь, не ровен час расползется льдина на куски, разнесет их в разные стороны, и будем мы тогда аукаться, отрезанные друг от друга.

-  Да, пожалуй, вы правы, Михал Михалыч, - нехотя согласился Яковлев.

Еще одна тревожная ночь на новом месте. - Под утро палатку резко тряхнуло. Петров, стоявший на вахте, выскочил наружу. Вскоре он вернулся, весь запорошенный снегом.

-  Михал Михалыч, - сказал он, протирая очки, - на севере началось торошение.

Мы повыскакивали из мешков. Сквозь пелену мятущегося снега в серой рассветной мгле на севере, словно белые призраки, возникали гряды торосов. Они росли на глазах, надвигаясь на наше убежище с неумолимостью рока. А на западе, метрах в ста от палатки, клубились, словно дым лесного пожара, буро-черные испарения над огромным разводьем.

-  Быстро собирайте вещи, уходим обратно в лагерь, - скомандовал Сомов.

Мы мигом погрузили на нарты палатку и поволокли их в старый лагерь. Там, к счастью, царило спокойствие. Валы замерли в грозной неподвижности. Мы собрались в кают-компании, развели паяльные лампы, зажгли фонари и принялись наводить порядок. А я тем временем, поставил на газовую плитку чайники, благо и она и баллон оказались в целости и сохранности, наготовил бутербродов. Все молча жевали подмороженный хлеб с застывшим беконом, прихлебывая горячий чай.

-  Ну что приуныли, друзья, - раздался голос Сомова, - вспомните, что говорил Нансен. Трудное - это то, что может быть сделано немедленно; невозможное требует немного более времени. Так вот трудное мы уже преодолели, а невозможное наверняка преодолеем. Так что выше голову.

Постепенно еда и горячий чай сделали свое дело. Все повеселели и принялись обсуждать наши перспективы. Было решено, как только закончится пурга, немедля начинать поиск подходящей льдины для перебазирования лагеря.

Однако рассиживались мы недолго. Первым поднялся Миляев.

-  Вы, ребята, чаевничайте, а я пойду погляжу, как там торошение повлияло на силы земного магнетизма, да и в