Народы и личности в истории. Том 2 - Владимир Миронов

Ранее мы отмечали значение монастырей как своеобразных центров просвещения. Германия активно включилась в процесс создания подобных культурных очагов. В истории культуры (Kulturgeschichte) монастыри сыграли заметную роль (школы, библиотеки). В кельях денно и нощно трудились копиисты, составляя списки с языческих и христианских трудов. Эти помещения превратились в залы, отведенные специально под книги. Уже средневековье видит в littera подход к sensus (Жак Ле Гофф). Между монастырями шел очень оживленный обмен рукописями. Так постепенно составлялись монастырские библиотеки. Что такое библиотека для средневековой Европы? Окно в мир. Их значение для образовательных институтов того времени поистине огромно. Юрген Хербст пишет: «На совокупность хранящихся в библиотеках знаний опирались средневековые школы и учебники. Без библиотечных собраний просвещение в Европе было бы немыслимо». Одной из самых значительных немецких библиотек средневековья считают библиотеку монастыря в гессенском городе Фульда. Ее расцвет приходится на первую половину IX в., т. е. на раннее средневековье. Основу хранилища составляли рукописи с Британских островов и из Италии, а также книги, полученные в результате обмена с другими немецкими монастырями. Впрочем, львиная доля книг была написана и переписана самими послушниками монастыря. Здесь записаны такие памятники древненемецкой литературы, как «Песнь Гильдебранда» и «Мерзебургские заклинания». К сожалению, Фульдская библиотека (1000 рукописей) уничтожена шведами во время разрушительной и кровавой Тридцатилетней войны. В начале XVIII в. в Германии создается одно из самых значительных библиотечных зданий на европейском континенте – Библиотека герцога Августа в Вольфенбюттеле. Это – первое со времен античности самостоятельное библиотечное здание (сама же библиотека зародилась в 1572 году). В XVII в. в ней насчитывалось 135 тысяч трактатов. Позже ее всячески опекали и пополняли Лейбниц с Лессингом.[351]

Германия давала пристанище многим европейским талантам, как некогда это делала Италия. На ее земли в поисках счастья пришел А. Дюрер-старший. Предки Дюреров разводили скот на венгерских равнинах. Отец великого художника был златокузнецом. В их обычаи и практику входили странствия, ибо это давало не только заработок, но и позволяло повысить уровень профессиональных знаний и мастерства. Поговорка подмастерьев гласила: «Чему не научился дома, то перейму на чужбине»… В маленьком венгерском городке вскоре и явился на свет замечательный художник Альбрехт Дюрер (1471–1528). Нюрнберг, куда перебралась семья, слыл городом ремесленников. Здешние умельцы могли делать все или почти все (рисовали, чертили, пилили, сверлили, строили модели, чеканили медали, создавали приборы). Видимо, не случайно знаменитый астроном и математик И. Мюллер или Региомонтан (1436–1476), автор первых печатных астрономических таблиц и одной из первых европейских обсерваторий, изберет местом своего проживания Нюрнберг, где его работа находила спрос.

Альбрехт Дюрер. Автопортрет. 1498.

Можно с уверенностью сказать, что жизнь семейства Дюреров была отнюдь не из легких. Из 18 детей в живых осталось трое. В «Семейной хронике» А. Дюрер так вспоминал о тех суровых временах: «Этот вышеназванный Альбрехт Дюрер старший провел свою жизнь в великом старании и тяжком труде и не имел иного пропитания, чем то, которое он добывал своими руками себе, своей жене и детям. Поэтому он имел немногое. Испытал он также немало огорчений, столкновений и неприятностей». Можно сказать с уверенностью, что он вел жизнь честного христианина, был терпеливым, добрым и благожелательным человеком. Будучи далек от общества и мирских радостей, он был в меру религиозен. Отец положил немало труда на воспитание детей и весьма в этом преуспел. Во всяком случае, Альбрехт Дюрер-младший был усидчив и прилежен в ученье. После школы, когда он выучился читать и писать, его стали обучать ремеслу золотых дел мастера. Когда же он овладел должными навыками, у него возник больший интерес к живописи, нежели к золотых дел мастерству. Далее Дюрер пишет: «Я сказал об этом моему отцу, но он был совсем не доволен, так как ему было жаль потерянного времени, которое я потратил на обучение золотых дел мастерству. Все же он уступил мне…»[352] В этом отрывке документально воспроизведены лишь некоторые стороны обучения и воспитания немецкого юношества в эпоху Реформации.

Широкое дарование художника, отличавшее его впоследствии (гравер, живописец, теоретик фортификации, знавший латынь, изучавший математику и естественные науки, писавший стихи) дает право считать его своего рода Леонардо да Винчи Германии, столь многогранен был его талант и многообразно творчество. Вполне закономерна и обоснована его поездка в Венецию и Болонью, эти своеобразные «живописные академии» Европы.

Путь к книге и рисунку А. Дюрер нашел во многом благодаря своему крестному отцу – А. Кобергеру. Тот владел крупной типографией и сумел заинтересовывать юношу интересной и увлекательной работой. Он же побуждал его упорно учиться. Все свое свободное время Дюрер отдавал рисунку – портретам и пейзажам. Вскоре ему предоставилась увлекательная возможность путешествия по Европе. Он посещает Нидерланды, Испанию, Германию, Италию. Являясь родиной науки и искусства, Италия произвела на Дюрера неизгладимое впечатление. Хотя, разумеется, можно согласиться и с немецким писателем Л. Тиком (1773–1853), восклицавшим в неоконченном романе «Странствия Франца Штернбальда» устами своего героя: «Взгляните на вашего Альбрехта Дюрера; разве не стал он самим собою, помимо всякой Италии (в Германии), ибо короткое пребывание в Венеции нечего брать в расчет…»[353]

После путешествия Дюрер еще более укрепился в своем намерении стать художником и гравером. В этих устремлениях его поддержал друг – гуманист В. Пиркгеймер, чей дом считался своеобразной местной академией. В ту пору в Германии почти все дороги искусств, ремесел, просвещения вели в Нюрнберг. Вспомним, что здесь жили и творили: изобретатель карманных часов Петер Хенлейн, поэт и мейстерзингер Ганс Сакс и др. Одним словом, то были немецкие Афины своего времени. Ульрих фон Гуттен, один из идеологов Просвещения, в письме к Пиркгеймеру называл сей град «первым из всех городов Германии, который наполнился наилучшими дарованиями и на протяжении многих лет изобилует ими, в отношении же исключительного богатства различными искусствами долгое время был единственным»… Здесь в дальнейшем и предстояло Дюреру совершенствовать свое мастерство.

После возвращения из Италии Дюрер приступил к работе над гравюрами по дереву, уделяя пристальное внимание человеческим страстям (ненависть, зависть, грехопадение, раскаяние). В 1500 г. он создал и свой удивительный автопортрет, в общих чертах чем-то напоминающий образ Христа. Можно утверждать, что это именно тот случай, когда великий художник отошел от буквальной детализации и копирования и возвысился до обобщающей духовной сути образа. В нем мы видим Дюрера, словно озаренного неким внутренним светом. Перед зрителем предстал провидец, учитель, боец за правое дело, всевидящий пророк. Вероятно, он внял словам философа Н. Кузанского, считавшего величайшим благом подражание Христу и следование его великим и благородным заповедям. В работах немецкого художника часто присутствует он сам: то в облике Христа («Автопортрет»), то в облике блудного сына («Возвращение блудного сына»). Веруя в могущество науки и знания, он старался защищать их. Поэтому ему близки такие образы как дочь императора Александрии Екатерина, что согласно легенде в ходе диспута превзошла в учености 50 самых знаменитых философов, посланных римским императором (за это предана мучительной смерти).

В сюжетах художников тех лет вообще часто встречаются темы смерти и страдания. Так, иллюстрации к Виттенбергской библии XVI в. заполнены сценами убийств, казней, войн и пыток. Все объяснялось довольно просто: выбор сюжета художниками был созвучен тому, что происходило вокруг, в окружающем их мире. Поэтому и гравюры Дюрера не являлись исключением. Его картина «Мучения десяти тысяч христиан», к примеру, демонстрирует, как римляне подвергают пыткам и казням епископа Агатия и христиан. Римляне сбрасывают их со скал, распинают, всюду – отрубленные головы. Во время Великой Крестьянской войны в Германии (1524–1526 годы), симпатии художника были на стороне восставших… Дюрер оказался вполне достоин своей высочайшей миссии творца. Он – единственный из тогдашних художников-интеллектуалов, кто сожалел об их разгроме и сочувствовал мукам казненных. В этом решающее отличие «богемы», готовой при всяком удобном случае оплевать, оскорбить, а то и казнить народ (мужланов), от великих художников и поэтов, старающихся защитить эксплуатируемых от своры тиранов и их прихвостней. Кто же иначе защитит народ от власти, действующей contra jus et fas (против права человеческого и божеского)?!