Наследники земли - Ильдефонсо Фальконес де Сьерра

хорошие погреба, – не оборачиваясь, возразил Уго. Он взялся за первый из кувшинов, стоявших на полу без всякого порядка, и отшатнулся от мерзкого зловония. – И здесь давно никто не убирался.

– Вот именно, парень! – взорвался мажордом, не скрывая раздражения от справедливых замечаний Уго. – Для этого тебя и наняли, чтобы ты все привел в порядок. Как тебе следует знать, господин совсем недавно въехал в этот дом, так что не его вина…

– Разве я в чем-то обвинял твоего господина? – перебил Уго.

– Ты только что сказал…

– Я указал на недостатки. Разве не этого вы от меня ждете?

– Так устрани их!

– Прикажи, чтобы здесь проветрили и вымыли. Пускай все кувшины и бочки выставят во двор.

Уго сам удивился своему категоричному тону. Да и мажордом удивился не меньше. Они молча сверлили друг друга глазами в полутемном подвале, и в конце концов старший уступил.

Эстеве (так звался мажордом) созвал всех дворцовых слуг и организовал переноску бочек и кувшинов из погреба в большой двор. Уго руководил работниками с середины каменной лестницы, которая вела на второй, парадный этаж. Суматоха внизу уже пробудила любопытство семьи Рожера Пуча и его личной прислуги. В арочной галерее Уго заметил и Матео. Одноглазый смотрел на двор, вальяжно опершись о перила. В конце концов в проеме стройных колонн появился и сам Рожер: светловолосый и элегантный, в расшитой золотом одежде, величественный, как герой картины, на которой представлена победа добра над злом. Несмотря на охватившую его панику, Уго постарался не отводить взгляда: винодел проверял, узнает ли его этот сукин сын. Возможно, борода и кошачьи царапины и переменили его лицо, но глаза оставались теми же, которые бросили вызов юному спесивцу у эшафота Арнау, а потом и во второй раз – на королевской верфи.

Рожер Пуч ограничился кивком – легким и снисходительным – и исчез из виду. Уго долго еще наблюдал за аркой, в которой мелькнула сверкающая спина вельможи, а потом почувствовал, что и за ним кто-то наблюдает, и перевел взгляд на две арки вправо. И эти светлые глаза определенно были ему знакомы. В последний раз, когда Уго в них заглядывал, они как будто остекленели из-за лихорадки; теперь же эти глаза блестели – может быть, от радости узнавания. Убедившись, что Матео за ней не следит, Катерина ответила улыбкой на улыбку. А потом как будто одумалась и тоже скрылась из виду.

Уго отвлекся на объяснение со слугами, которые принесли ему показать треснутый кувшин; винодел велел расколоть его на кусочки (осколки тоже могут на что-то сгодиться) и снова задумался о Катерине. Сколько же лет прошло – пять, шесть? Так или иначе, Уго уловил при взгляде на галерею, что девушка, встретившая его такой милой улыбкой, успела обзавестись дородным, прямо-таки пышущим здоровьем телом. Интересно, как жила русская рабыня все это время?

Уго снова увидел Катерину в тот первый день, который провел в беготне из погреба на двор и обратно. Светлые волосы и бледная кожа выделяли девушку из множества смуглых обитателей Барселоны. В погребе Уго улыбнулся, представив, что ему, быть может, придется обратиться к Ансельму, кошатнику из его детства, чтобы тот помог извести здешних крыс; но вскоре один из мавританских рабов вызвался разобраться с грызунами, и Уго снова улыбнулся: если у этого мусульманина характер хоть вполовину такой крутой, как у Барчи, то крысам несдобровать. Что же до кувшинов и бочек, почти все они пребывали в плачевном состоянии. Большинство бочек Уго отправил на ремонт бондарям: в починке нуждались и клепки, и обручи, которые проржавели и расшатались. Чтобы промыть глиняные кувшины, Уго снарядил экспедицию за морской водой.

– Морская соль очень полезна, – объяснял он мажордому, – но воду пускай набирают самую чистую – подальше от верфей, от пруда Кагалель и ему подобных сточных ям. Если получится набрать воды в открытом море – тем лучше.

– Ладно-ладно, – только и ответил Эстеве.

Затем Уго распорядился прокалить изнутри оставшиеся бочки. Через несколько дней, после просушки на солнце, так же следовало поступить и с кувшинами.

Прокалка кувшинов еще не началась, а Рожер Пуч уже отбыл на войну, забрав с собой и одноглазого слугу. По крайней мере, так посчитал Уго, не встретив Матео во дворце. Вторжение французов под командой графа де Фуа, который требовал королевство для своей супруги, инфанты доньи Хуаны, старшей дочери покойного короля Хуана Первого, началось сразу же в трех точках на границе: Пучсердá, Андорра и Кастельбó. В Кастельбо перешли границу сами граф с графиней, а с ними тысяча латников, три тысячи конных и тысяча слуг. Каталония не собиралась допустить, чтобы линия наследования искривилась в женскую сторону, и граф де Наварклес выступил на защиту Балагера, а Рожер Пуч присоединился к войскам графа Уржельского, который в начале ноября 1396 года находился в Сервере, во главе каталонских рыцарей. Силам Педро Уржельского предстояло сражаться с армией Матье де Фуа почти два месяца; за это время Рожер не только близко сошелся с графом Педро, но и взял на себя обучение военному делу его шестнадцатилетнего сына Хайме Арагонского, наследника графства Уржель.

Отъезд Рожера Пуча ослабил напряжение, сковывавшее жизнь обитателей дворца на улице Маркет. Смех молоденьких Анны и Агнес – жены и сестры Пуча, также их подруг, а иногда и служанок заливисто звенел со второго этажа, побуждая задирать голову тех, кто во дворе занимался кувшинами и бочками. Включая и Уго. Один раз он даже видел, как женщины бегают по галерее: они играли в салочки и визжали, как девчонки.

– Им весело.

Катерина без всяких околичностей подошла к нему во дворе, на виду у всех.

Парня удивило звучание ее речи: девушка говорила с заметным акцентом, как те восточные рабы, что трудились вместе с ним на полях, но это был каталанский язык. Ничего общего с тем неразборчивым бормотанием, которым Катерина и другие рабыни пытались утешить юношу после смерти Дольсы.

– Вроде да, – ответил Уго с улыбкой.

Несколько секунд они рассматривали друг друга, и Уго задумался, сколько лет может быть этой девушке. С русскими невольницами он познакомился после погрома в еврейском квартале, пять лет назад, и тогда ему казалось, что им лет по пятнадцать, так что сейчас Катерине должно быть около двадцати. Перед ним стояла женщина почти исключительной красоты: тугие груди, крепкие бедра, невыразимого оттенка глаза, светлые волосы, нежная кожа.

– Ты тоже переменился. – Катерина как будто угадала его мысли.

– Я не…

– Ты стал мужчиной и, судя по всему, хорошим виночерпием.

Уго кивнул:

– Как тебе живется?