Книга - Ефимия Летова

эту слабость. — Но у меня одно условие. Спать будем на полу.

— Почему? — Тельман оторопел, а его камал, словно почувствовав настроение хозяина, утробно хрюкнул.

— Я так хочу. А кровать вообще выкинем. Ритуально сожжём.

Судя по лицу Тельмана, он слегка запаниковал.

— Чем тебе не угодила кровать?! Не надо её выбрасывать.

— Старое травестинское поверье. Если в кровати до брака муж-скотина спал со множеством всяких девок, кровать нужно вынести из дома. Во избежание рецидива.

Тельман моргнул. Ресницы у него были длинные, тёмные и пушистые, как у красивого ребёнка.

— Впрочем, ты прав. Грех такой раритет просто так выкидывать. Мы её продадим. Устроим аукцион, а полученные деньги потратим на обустройство бесплатной столовой для струпов..

Тельман слегка отодвинулся и явно запаниковал сильнее.

— Что мы устроим?!

— Аукцион, — воодушевилась я. — Есть же в Криафаре пусть и небольшая, но прослойка обеспеченных граждан? К тому же иностранные послы. Устроим международный аукцион. Счастливая кровать Вирата Криафарского и всё такое. Тем, кто будет в ней спать, не страшны проблемы импотенции и…

— Так ты такое предложение хотела сделать, моя Вирата? — Тельман покачал головой. — Надо же, а мне говорили, что в Травестине скромные девушки. Или мне достался какой-то эксклюзивный вариант, или кто-то бесстыдно врал.

— Нет, не такое. Я предлагаю повысить твоего Стража Рем-Таля до должности виннестера Охрейна, раз уж место так внезапно оказалось вакантно. Мне кажется, он давно уже перерос свою дурацкую должность, а практика показывает, что нет страшнее врага, чем заскучавший друг.

Тельман разворачивается ко мне, резко, стремительно, и взгляд его становится непривычно острым. В последние дни я видела его преимущественно расслабленным и мягким, и как-то упустила из виду его боевую подготовку.

— Какое щедрое предложение, дорогая. С чего бы это вдруг?

— Просто здравый смысл, дорогой, — отвечаю тон в тон и отворачиваюсь. — Он умный и деятельный, а ты ему, кажется, до смерти надоел. И это понятно, какая из него нянька, это просто расточительство.

— Да ты что? Это он так тебе сказал? Интересно, когда это вы обсуждали меня и его службу? — "дорогой" очевидно злится, а я жалею, что начала этот разговор, но и назад поворачивать уже поздно.

— Дай-ка подумать и вспомнить… До того, как ты предложил ему свою жену или после?

Тельман соскользнул со своего камала и дёрнул мою животину за поводья. Выученное животное встало как вкопанное, а я едва не завалилась вперёд по инерции, но вовремя сдавила коленями шершавые жилистые бока. Плетущиеся сзади конные, то есть, камальные секьюрити с постными лицами тоже остановились и затоптались на месте шагах в десяти от нас. Меня их присутствие знатно нервировало, но Тельман по-королевски обращал на них внимания не более, чем на мебель или кустики пустынного манника — привык.

— Ему же больно! — я успокаивающе похлопала своего камала по холке. — Что за остановка? Не строй из себя оскорблённую невинность, мой Вират. Я просто предложила…

— Я был не прав, — Тельман смотрел на меня снизу вверх. — Я был не в себе, я сорвался, не надо мне это припоминать, прошу. И я на самом деле не позволил бы ему, если бы он…

— История не знает слова "если"*, мой Вират, так говорят у нас, в Травестине. Теперь никто не знает, как бы оно сложилось. Может быть, вы с ним пошли бы до конца. И мы с тобой никогда бы уже не разговаривали.

Я тоже смотрю на него сверху вниз, мне не хочется, чтобы он вот так стоял на этом песке цвета жжёной охры, облюбованному випирами и скорпиутцами, но не могу разорвать этот зрительный контакт. Наверное, так Тельман любовался мной парой часов ранее, в спальне, когда я стояла перед ним, полностью раздетая. Жадно. И беспомощно.

— Он ведь тебе нравится, Крейне?

— О да, мой Вират. И он никогда бы не сделал мне больно.

Ему нечего мне возразить, и вместо ответа Тельман прижимается лбом к моей голени. Вздрагивает от болезненной судороги, но не отступает.

— Перестань! — я отталкиваю его. — Зачем эти самопожертвования? Не нужно…. Но и бессмысленной ревности тоже не нужно. Я руководствуюсь не симпатиями — здравым смыслом и только. Я же с тобой. Если уж после всего случившегося я здесь с тобой…

— Как всё глупо вышло, — глухо говорит Тельман, уже не глядя на меня. — Я не буду тебя удерживать силой, Крейне, но я так хочу, чтобы ты осталась. Почему я не понял этого сразу…

— Я тоже хочу остаться, — отвечаю я и едва ли не затыкаю себе рот кулаком. Но слова уже сказаны, и в них, проговорённых вслух, есть какая-то магия, незримая, но весомая, почти фатальная.

…

Нужный нам район Радуги лежал по другую сторону от Пирамиды относительно Каменного Дворца. Это был долгий путь, особенно с учётом объезда по дуге русла высохшей Шамши.

Я хотела ехать напрямую, и Тельман согласился, хотя изначально был против, категорически против подъезжать к Пирамиде ближе, и я не понимала причин такого упрямства. Впрочем, судя по его лицу, он и сам их не совсем понимал. Каким образом нас могло коснуться близкое соседство нелюдимых магов и спящих божеств? Кому мы нужны?

По мере продвижения вглубь пустыни стражники-сопровождающие изменили диспозицию — теперь они окружали нас кольцом, спереди, сзади и по бокам. Мерная тряска убаюкивала, и я намотала поводья на запястья, боясь задремать и свалиться. Платок-арафатка развивался вокруг головы, жар, казалось, шёл не с оранжевого неба, от раздувшегося светила, а снизу — от камней и песка.

Из забытья меня вывел крик впереди идущих — предостерегающий, пронзительный. Агрессивно, протяжно захрипели, заволновались камалы, Тельман мигом оказался рядом, прижимаясь вплотную, настороженно глядя вперёд, и в его руке самым немыслимым образом сверкнуло изогнутое серебристое лезвие какого-то кинжала или меча.

— Что такое? — я испугалась, в большей степени от тревоги животных, нежели от человеческой готовности к бою с невидимым пока что противником.

— Лизары, — коротко ответил Тельман, по-прежнему уставившись куда-то вперёд.

— И что? — у меня отлегло от сердца, хотя видеть этих ядовитых вараноподобных ящериц вживую мне ещё не доводилось, но они почему-то