Пусть умрёт - Юрий Григ

— Ты подожди, Матвей, не спеши. У нас так не принято. Сначала покушаем, чай попьем, – сказал Нурулло.

Он снова подозвал жестом одного из своих людей, и тот подошел, протягивая хозяину ящичек из черного дерева с замками из потускневшего от времени желтого металла. От ящичка веяло древностью. Нурулло открыл футляр и извлек из него короткий прямой меч с широким клинком.

— Такой у нас называется «димашки». По-вашему, Матвей, дамасский. Видишь, какая сталь – с узорами. Сейчас таких не делают. Этот меч принадлежал Искандеру Зулькарнайну!

С этими словами он передал меч гостю.

— Искандеру… кому?

— Так у нас называют Александра Македонского.

— Так уж – самого Александра Македонского? – недоверчиво прищурил глаз Матвей Петрович.

— Почему не веришь? – обиделся Нурулло.

Матвей Петрович присмотрелся. Действительно, по клинку шли едва заметные разводы. Огромный синий камень венчал верхушку рукояти.

— Жемчужина коллекции, Матвей.

— И сколько же стоит эта жемчужина? – в вопросе Матвея Петровича послышалась скрытая ирония, очевидно означающая: «Понимаю, понимаю, сейчас что-нибудь этакое с пятью нулями». Но ответ Нурулло несколько озадачил его:

— Этот меч не продается, – сказал тот, положив меч на дастархан. Матвей Петрович почему-то подумал, что он врет.

— Так уж и не продается? – в голосе Корунда прозвучала нескрываемая ирония. Про себя подумал: «Ну-ну, начинается. Так и знал. Решил цену набить, хитрая задница».

Но Нурулло неожиданно, без привычного восточного словоблудия, произнес:

— Это мой подарок Марлену. А цену ему он знает не хуже меня.

Ответ был неожиданным, но хорошо зная Нурулло, Матвей Петрович ни минуты не сомневался, что мошенник наверняка включил цену «подарка» в коллекцию.

«Еще и гордится своей махинацией, чучмек, бизнесмен хитрожопый. Ну, да простит его бог... Вернее аллах. Базар есть базар».

Вот такие мысли бродили в черепной коробке у Матвея Петровича, рассеянно поглядывающего на масляную и плоскую, как блин, физиономию Нурулло.

Принесли шашлык. Кусочки на коротких вертелах были крошечными. Сочное мясо таяло во рту. Матвею Петровичу ни с того ни с сего вдруг вспомнились крупные, как сливы на московских рынках, глаза ягненка, еще час назад с мольбой взиравшие на него.

А Нурулло, глядя на сосредоточенно жующего мясо Матвея Петровича, размышлял так:

«Вот, приехал этот гяур из своей Москвы и хочет меня, Нурулло-бузурга, обхитрить... Объегорить, как они сами говорят, эти гяуры. По дешевке хочет товар получить… Марлен денег на такие вещи не жалеет … А Матвей – жлоб! Наверняка хотел сжульничать – себе в карман экономию! Не-ет, еще никому не удавалось перехитрить Нурулло...». – Он вздохнул: – «Как мясо жрет, а... Жри, жри настоящую еду, Матвей, пищу пастухов, а не пластиковое ваше говно из супермаркета... Приедешь в Москву – передай, если сможешь, каков на вкус только что зарезанный ягненок! А меня, – да и Марлена, кстати, – не пытайся обмануть!».

Эти мысли в голове Нурулло пронеслись на чистейшем русском языке.

Когда ритуал поедания безвременно почившего барашка завершился, Матвей Петрович поблагодарил хозяина за вкусную еду, похлопал себя демонстративно по заметно округлившемуся животу, поулыбался, поухал, покрякал, всем своим видом давая понять, что давно не едал такого.

Настало время перейти к главному.

— Нурулло, – осторожно начал Матвей Петрович, – Марлен ждет товар. Ты обещал подобрать...

— Знаю, знаю, – перебил Нурулло. – Все сделал, как обещал, – подал он знак своим «дехканам».

Те засуетились и куда-то убежали, а через минуту появились с тремя парнями.

— А вот и наши баходуры, – по-хозяйски оглядывая их, сообщил Нурулло. – Посмотри, Матвей, какие! Мой товар никогда второй сорт не бывает. Все – спортсмены. Сильный, ловкий, харашо дерутся. На всех праздниках чемпионами были...

Нурулло расхваливал товар, а Матвей Петрович слушал его треп вполуха, не воспринимая слишком серьезно, – всего лишь обязательный восточный ритуал, заведенный в здешних краях с незапамятных времен, своего рода прелюдия к любому акту купли-продажи.

И вдруг он почувствовал, что монотонный голос Нурулло начал удаляться – задрожал, становясь все менее отчетливым, доносясь, как будто из-под воды... Нет, не то... Похоже, наоборот: это он, Матвей Петрович, очутился каким-то образом под водой в огромном аквариуме, а Нурулло, с потерявшим четкость очертаний лицом, стоял рядом и что-то невнятно бубнил. Если бы Матвей Петрович был знаком с замечательным художником Квинтом, пионером стиля «Водолей», он обязательно уловил бы в этом образе поразительное сходство с его произведениями.

Матвей Петрович почему-то испугался. А испугавшись, попытался из аквариума привлечь к себе внимание Нурулло – замахал руками, попробовал прокричать ему что-то, но вместо слов изо рта у него вырывались переливающиеся серебром воздушные пузыри. Вихляя из стороны в сторону, они поднимались к поверхности и лопались там, заглушая и без того еле слышный голос…

Из одежды на всех троих были лишь набедренные повязки с тем, чтобы любой покупатель мог свободно созерцать все достоинства и недостатки товара. Деревянные таблички с именами, болтающиеся на веревках, перекинутых вокруг шеи, довершали незатейливое одеяние. Они стояли на вращающейся платформе, время от времени приводимой в движение двумя загорелыми юношами. Солнце стояло высоко, и рабы сильно вспотели, равно как и юноши-помощники, находясь, поди, третий час под его жаркими лучами. Единственной надеждой, было ожидание того, что тень от храма Кастора и Полидевка, по соседству с которым располагался невольничий рынок, вскоре достигнет и этого места и умерит жар, источаемый раскаленным светилом.

А mango[51] всё расхваливал и расхваливал свой товар:

— Готов поспорить с любым желающим, что лучше этих воинов во всей Империи не найти. Посмотрите, посмотрите на них! Не проходите мимо! Вот это – храбрый сармат Гатасак. Он при мне залезал под лошадь и поднимал ее на плечах. Не поздоровится тому, кто окажется с ним один на один на арене! А это – непревзойденный...

— Послушай-ка, братец, твои рабы заинтересовали меня, – перебил поток слов торговца живым товаром один из двоих мужчин, без малого уже четверть часа наблюдавших за происходящим и ведущих все это время негромкую беседу.

Одеты они были, как патриции. На это указывали богато выделанные тоги с пурпурными вставками, не говоря уже о перстне с огромным камнем на пальце одного из них – один только этот камень стоил целое состояние. Чуть поодаль стояли богатые носилки с прохлаждающимся в тени, набежавшей от храмовой стены, рослыми носильщиками и эскортом из нескольких телохранителей.

Эти немаловажные детали отметил про себя искушенный в подобных делах торговец, но жадность все же победила осторожность, и он рассудил, что с них надо запросить цену повыше.

Между тем один из мужчин, молодой, продолжал расспрашивать:

— Скажи-ка мне, торговец, откуда у тебя эти рабы? Только не увлекайся, – поморщился он, – мы успели выслушать твою занимательную историю два раза... Будь краток.

— Я купил их в Равенне, у одного всадника, светлейший, – прозвучал ответ.

— Надеюсь, ты поинтересовался, почему тот всадник продал их? И как же его звали?

— Ему очень нужны были деньги... срочно. Так он объяснил. Я думаю, он проигрался, а деньги нужны были, чтобы отдать долг. Имя его Сципион.

— Хорошо! А почему эти люди были проданы в рабство? Вот эти двое... Они ведь латины, не так ли?

— Да, они из Италии. Задолжали тому человеку. Денег у них нет, но взгляните, какие они ловкие. Особенно вон тот, Схима. Владеет мечом и копьем, как никто другой. Я отдал за него хорошие деньги, светлейшие господа...

— Вижу, вижу... Но мне больше по душе другие два, – нетерпеливо поморщившись, перебил его молодой патриций и, повернувшись к своему товарищу, негромко добавил: – А что скажешь ты, досточтимый Петроний?

— Тебе виднее, Агриппа. Я предпочитаю доверять такие дела тебе…

— Будь по-твоему, мой друг, – согласился Агриппа и, обращаясь к торговцу, спросил: – Что стоят твои рабы, торговец? Только называй разумную цену, не огорчай меня.

— Если господин изволит объяснить, какую цену он считает разумной, я постараюсь не огорчать его, – хитро ухмыльнулся торговец. – Лично я всегда полагал, что это та цена, по которой продавцу удается продать, а покупателю купить товар. Разве су-ществует другая?

— Разумная цена, мошенник, – это та, которая не побудит меня поинтересоваться, имеешь ли ты разрешение на торговлю. Может покажешь свои таблички? Это Рим! Или ты запамятовал, где находишься, грек? Ты же грек?

— Да...

— Тогда ты должен понимать, что разумная цена – это также и та, которая не вынудит меня приказать моим людям взяться за палки и хорошенько проучить тебя, мошенник!