Океанский патруль. Том 2. Ветер с океана - Валентин Пикуль

– Вчера почти одновременно с вашим взрывом в Осло были организованы взрывы в Ньюделене на заводах, производящих для Германии абразивы. Эти взрывы плюс массовый саботаж, который мы проводим сейчас на заводах химического концерна Норск-Гидро, конечно, надо думать, отразятся и на военной промышленности Германии…

Рабочий долго смотрел на беснующуюся под окном реку, осторожно сказал:

– Херра Дельвик, не думайте, что я тревожусь за себя или за своих детей, но… оставаться в моем доме вам уже небезопасно. Комитету стало известно, что гестапо напало на ваш след, и он велел мне предупредить вас об этом. Мне кажется, что вам лучше всего отправиться обратно в Финмаркен. Здесь вы уже помогли нам, а на севере назревает наступление русских…

* * *

В тесном купе идущего на север экспресса Тронхейм – Нарвик по-ночному неяркий свет и колебание теней.

Пожилая женщина в нарядном лыжном костюме, с коротко остриженными седыми волосами, которые прихвачены на затылке пружиной, курит папиросы, молчаливо просматривает газету. Дельвик сидит напротив нее, читает на повернутой к себе странице свое имя. «Участие одного из вожаков компартии Сверре Дельвика в покушении на имперского комиссара Ровен и в организации террористических актов доказано! – гласил жирный заголовок. – Преступник будет разыскан». И здесь же приводились его антропометрические данные: цвет волос, описание лица, указывалось, что левой руки нет.

«Та-а-ак», – подумал Дельвик и, засунув в карман пиджака руку, затянутую перчаткой, поднялся с дивана, небрежным голосом сытого человека спросил:

– Простите, фру… Вы не будете так любезны сообщить, сколько талончиков вырезают в вагоне-ресторане на карточках за стакан кофе?

Спутница, по одному виду которой было видно, что уж кто-кто, а она-то всегда сыта, ответила так же небрежно:

– Я не знаю, но, кажется, что один – за кофе и, если не ошибаюсь, два – за ложку сахара.

– Благодарю вас, фру, извините…

Вспомнив, что в чемодане лежит завернутый в носки пистолет, Дельвик на мгновение задумывается: брать или нет? Решает не вызывать подозрений у своей спутницы и, откатив клинкет двери, выходит из купе.

В конце коридора молодой бравый эсэсовец в голубом мундире с эмблемой смерти на рукаве курит сигару, весело болтает с какой-то девушкой. Дельвик закуривает тоже и замечает, что взгляд гитлеровца искоса устремлен на него. Гитлеровец шутит с девушкой, смеется вместе с нею, но его взгляд – настороженный и мрачный – Дельвик ощущает на себе постоянно.

«Кажется, ловушка», – решает он и неторопливой походкой идет к тамбуру. Где-то далеко впереди состава раздается тоскливый рев паровозной сирены.

И – вдруг:

– Херра Дельвик? – торопливые шаги за спиной: это, конечно, тот самый эсэсовец.

«Не думаешь ли ты, что я обернусь? – думает норвежец. – Я не коммунист Дельвик, а шведский инженер-электрик, едущий заковывать реки в трубы…»

– Херра Дельвик, стойте, я вам сказал! – на этот раз окрик грубее и громче, а пистолет завернут в носки, хорошие шерстяные носки, их связала ему Улава.

Дельвик одним прыжком достигает тамбура. Острый зрачок парабеллума целит ему прямо в лоб.

– Ага, попался? – кричит мальчишка-хирдовец и через плечо Дельвика смотрит на подходящего эсэсовца: мол, как, доволен ли он его смелостью и находчивостью?

И эта дрянь, делающая в штаны от страха, преграждает ему путь к свободе!

Короткий рывок всем телом – голова хирдовца стукается о косяк двери. Пистолет переходит из рук в руки. Будя пассажиров громом, прямо вдоль коридора – по растерянному эсэсовцу:

«Нах!.. нах!.. нах!..»

Три выстрела – хватит.

И, распахнув дверь, он уже летит вниз под насыпь, цепко держа отвоеванный парабеллум.

* * *

Через несколько дней, сильно хромая на вывихнутую ногу, голодный и обросший колючей бородой, Дельвик подходил к окрестностям замка. Приветливо журчала в каменном своем ложе быстрая Карас-йокка. Дельвик думал о кружке кофе, которую ему сварит Осквик, о тех новостях, что расскажет ему Никонов.

Слухи о готовящемся наступлении русских настигли его уже в пути, когда он проводил ночь в дымной лапландской веже. Старый фильман, помнивший еще короля Оскара II и приезд в Печенгу царского министра Витте, рассказал ему о грохоте русской артиллерии, о тучах русских самолетов, пролетавших туда и обратно над тундрой. Эта весть заставила Дельвика двигаться быстрее, и он, преодолевая боль в ноге, сокращал свой путь ночными переходами через болота и крутые сопки.

А вот, наконец, и громадный валун, возле которого Никонов всегда выставлял на ночь часового. Дельвик тихо посвистел, но часовой не отозвался. Норвежец прошел еще немного вперед и увидел запорошенный снегом труп греческого мула. Рядом лежал, выгнув острые локти, гитлеровский солдат, и вспугнутая Дельвиком мышь быстро юркнула откуда-то из-под каски мертвеца. «Что же здесь произошло?» – тревожно подумал он, стараясь незаметно подойти к замку.

Это ему удалось, и, стоя под каменной стеной, он слышал чужой разговор, слышал пение патефонной пластинки: «Унтер Линден, унтер Линден, есть где девушкам пройтись…» А рядом прохаживался часовой, заложив руки в рукава шинели, и плоский тесак, привинченный к карабину, жутковато поблескивал при лунном свете.

Дельвик понял, что за время его отсутствия отряд Никонова или разгромили совсем, или заставили отступить. Но куда?.. Если бы знать всю правду…

– Стой!.. Кто там? – вдруг крикнул часовой, и Дельвик, таясь под тенью стены, скрылся в зарослях кустарников; вслед ему наугад громыхнули два выстрела, но он даже не ускорил шага, ошеломленный потерей своего отряда.

Идти было некуда, он оставался один среди голых заснеженных камней, среди голодного безлюдия, и от трепетного мерцания далеких звезд прозрачный воздух казался еще морознее. «Что же мне делать?» – мучительно раздумывал он, стараясь найти решение, и поймал себя на том, что машинально держит свой путь на север, в сторону океана.

«Что ж, – сказал он себе, – так и быть, пойду к пастору. Что бы ни случилось с отрядом, а Кальдевин наверняка остался на месте…»

Рассвет еще только начинал пробуждать глухие полярные сумерки, когда Дельвик вошел в город. Пустынные улицы хранили в своей тишине какую-то настороженную одичалость. Протянутое над крышами белье одубенело на морозном ветру и неприятным скрежетом нарушало этот застывший покой. Единственный огонек, похожий на желтый глаз, виднелся на палубе парусника, стоявшего у причала.

Дельвик подошел к приделу кирки, вжался в дверную нишу; повернув дверное кольцо, вошел внутрь. Крутая высокая лестница кончалась наверху круглым, как иллюминатор, оконцем, и в этом оконце догорал багровый диск луны.

Хватаясь рукой за перила и с трудом волоча по ступеням больную ногу, Сверре Дельвик стал подниматься по лестнице. Преодолев ее, он долго отыскивал на ощупь ручку двери, ведущей в пасторский придел, но дверь распахнулась сама, и…

– Проходите, херра Дельвик, – сказал немецкий офицер, – мы вас давно ждем…

Норвежец, забыв про боль в ноге, рванулся обратно, но кто-то, выскочив из темноты, подставил ему свой сапог, и Дельвик упал. Он упал; быстро выдернув из кармана пистолет, выстрелил.

«Осталось два», – подсчитало сознание, но в этот момент из комнаты выскочили солдаты, и Дельвик, не целясь, выпустил в них две последние пули. Потом швырнул в одного гитлеровца пустым парабеллумом, поднялся на ноги.

Сказал:

– Вы меня ждали?.. Что ж, я жалею, что успел отблагодарить за это только троих!

Его ввели в комнату. Он окинул ее взглядом, увидел лежащие в ряд на крышке органа каски и понял, что пастора здесь давно нет.

Гитлеровец, открывший ему дверь, сказал:

– Очень рад нашей встрече, давно испытываю желание иметь с вами беседу.

– Рано стали радоваться, господин капитан, – ответил Дельвик. – Боюсь, что вам не придется завидовать моему красноречию…

Вынув из кармана наручники, гитлеровец сразу отбросил их в сторону:

– Доннер веттер, у него протез… Снять!

Единственную руку норвежца до хруста в костях вывернули к спине и ловко, с профессиональным умением, привязали к шее (видно, гестапо имело опыт работы и с инвалидами). Потом гитлеровец ударил его ногой, отбросив к органу, и с этого момента заговорил с ним на «ты».

– Ох, Дельвик, Дельвик! Ты ведь опытный человек, уже седой, и ты, конечно, понимаешь, что красноречие приходит не сразу. Я устрою тебе такую приятную жизнь, что ровно на третий день ты будешь валяться у меня в ногах…

– Не буду! – сказал Дельвик.

– …Ты будешь валяться у меня в ногах, – продолжал гестаповец, – и будешь умолять меня, чтобы я покончил с твоей жизнью выстрелом в затылок… Заговоришь!

– Нет, я уже заявил, что от меня вы не узнаете ничего.

Гестаповец, крякнув: «Эхх!» – ударил его рукояткой пистолета в лицо, хлынула кровь.