Ворон Хольмгарда - Елизавета Алексеевна Дворецкая

связаны ни с какой женщиной.

– Может, ты и прав, но простая осторожность требует не спешить. Осторожность ведь не исключает храбрости, да, Свенельд? Лучше нам сделать так: когда дань будет собрана и привезена сюда, с этого дня Ульвхильд будет считаться твоей. И ты получишь право в любое время приехать, чтобы справить с нею свадьбу – тебе будет виднее, когда лучше это сделать. Или, может, она поедет туда к тебе? – Олав вопросительно взглянул на дочь.

– Но ведь тогда, если все выйдет, как вы задумали, и Эйрик останется жить в Мерямаа, Ульвхильд тоже придется там жить! – воскликнула Сванхейд.

В ее глазах это было примерно как переселиться в Утгард.

– И что же? – Свенельд усмехнулся, вообразив Ульвхильд в кудо возле очага из валунов. – Если наши замыслы осуществятся, госпожа, в Мерямаа жить будет ничуть не хуже, чем даже здесь!

Эйрик обдумал эти условия.

– Тогда решим так, – сказал он. – Ты, Олав, и ты, Ульвхильд, поклянетесь, что не будете искать для нее другого брака, пока не исполнится то, что ты сказал. Когда я пришлю вам дань, Ульвхильд будет считаться моей невестой, пока я не приеду за нею, или не приглашу ее ко мне в Мерямаа, или… или не погибну.

Даже Ульвхильд несколько переменилась в лице при этих словах.

– Ты, пожалуй, даже отважнее тех двоих, – вырвалось у Сванхейд, – Грима и Годреда. Ты ведь знаешь, что это обручение может принести тебе смерть…

– Я знаю, госпожа, что смерть принесет мне славу. – Эйрик слегка кивнул ей, потом перевел взгляд на Ульвхильд. – Но навстречу ей меня ведет надежда.

Глава 6

Приблизилась Середина Лета, и Даг с сыновьями отвез Арнэйд со всем ее приданым в Арки-Вареж. Еще весной сбылись обещания, которые Тойсар дал от имени богов: «большое серебряное олово» правильно вылилось на сковороду с растопленным маслом, сразанные липовые ветви упали правильной стороной: боги сказали, что русы Мерямаа должны и дальше жить на привычных местах. Тойсар выполнил свои обещания, пришло время выполнить свои. Хорошо зная язык и уклад мери, Арнэйд надеялась, что сумеет привыкнуть к жизни в Арки-Вареже. У мерян справляют свадьбы именно в этот срок, на Сюрэм – главный летний праздник. В это время жгут высокие костры, устраивают скачки на лошадях, изгоняют подальше от селений злых духов. За несколько дней до того Тойсар с другими старейшинами обходил все дома своего кумужа, выбирая подходящую лошадь для жертвы: она должна быть гнедой масти, или рыжей, или сивой, или белой. Белая лошадь вздрогнула при появлении возле нее жрецов, и это означало, что боги избрали именно ее. Жрецы вместе с народом посещали священные рощи, приносили жертвы и совершали моления. В тот день, когда девушки и женщины относят в священные рощи свои приношения – блины, Арнэйд пошла вместе с ними, уже закутанная в головное покрывало замужней женщины. Только теперь ей открылся доступ в священные рощи, называемые «юмо-ото»; она много о них слышала, но увидела впервые. Вокруг Арки-Варежа их было несколько: самая главная – «мер-ото», и поменьше, принадлежавшие отдельным родам – «тукым-ото». Состоявшие из старых лип или берез, эти рощи содержались в чистоте и бывали обнесены жердевыми загородками, чтобы туда не забредал скот. Из них нельзя было ничего забирать, только собранный там валежник использовали для жертвенных костров. Была где-то еще особая роща для жертв кереметам, но туда ходили только мудрые жрецы, а остальным не стоило приближаться.

У мери женщины во время жертвоприношений присутствуют, но ничего не делают; всю работу совершают мужчины, а женщины лишь подходят за благословением. Пока Тойсар с другими кугыжами занимался длинным сложным обрядом, Арнэйд сидела на траве среди женщин, и ей вспоминалось святилище Силверволла, идолы Тора и Фрейра, камень-жертвенник, «кольцо клятв», которое Даг надевал на руку, серебряная чаша для жертвенной крови… Теперь ее место занимает Снефрид, это она стоит с чашей возле камня. Сама же Арнэйд чувствовала себя потерянной не только для родичей, но и для богов.

Арнор говорил, что останется с нею столько, сколько она захочет. Арнэйд была ему благодарна, но дней через пять сама попросила его уехать. Вид брата уже не смягчал для нее боль разлуки с домом и родными, а только напоминал обо всем, чего она лишилась.

– Одна я быстрее привыкну, – сказала она ему. – Поезжай домой.

– Если что-то будет не так, пришли ко мне Латугана, и я… сделаю все, что ты захочешь!

Несмотря на договоры и обряды, Арнор так и не смирился с мыслью, что Арнэйд теперь принадлежит Тойсару, и чувствовал, что оставляет в Арки-Вареже нечто свое.

Латугана и Талвий Арнэйд получила в приданое, чтобы иметь под рукой собственню челядь, которой может распоряжаться по своему усмотрению. Она привезла в Арки-Вареж короба и лари и богато одарила всю многочисленную Тойсарову родню: женщин тканями, посудой и украшениями, мужчин – ножами и топорами. Подарки успокоят подозрительность и заново убедят, что поддерживать с русами хорошие отношения выгодно и приятно. А для самого влиятельного среди мерян таким подарком стала сама Арнэйд. В Арки-Вареже ее называли Аркей – мерянским именем, которое у нее появилось еще дома.

Толмак, старший Тойсаров сын, со своей женой и пятью детьми вернулся в собственный дом – Даг поставил непременным условием, чтобы на Тойсаровом дворе не было хозяйки старше Арнэйд. Под рукой ее остались младшие Тойсаровы дети: Талай и Тайвел со своими женами и двумя младенцами, шестнадцатилетняя Илчиви и в придачу Алдыви, дочь покойного кузнеца Хравна. Алдыви было уже восемнадцать или даже девятнадцать, но, малорослая, щуплая, с мелкими чертами подвижного лица, с оттопыренными ушами и тонкой светло-русой косичкой, выглядела она на четырнадцать, чему мешало только чрезмерно серьезное выражение. Потеряв мать-мерянку в детстве, она привыкла обретаться на Тойсаровом дворе, где прислуживала Кастан и обучалась всем женским искусствам. После гибели отца она совсем осиротела. Оставшиеся после Хравна орудия можно было распродать, и вырученное серебро составило бы для Алдыви неплохое приданое; та, однако, не спешила замуж и просила позволения еще пожить при госпоже. Поскольку она владела северным языком, Арнэйд было приятно иметь при себе кого-то, с кем можно на нем поговорить.

– Видишь, у меня все здесь точь-в-точь как дома! – говорила Арнэйд старшему брату, прощаясь с ним. – Отец, два взрослых брата, сестра, два младенца, челядь – полон дом народу. Скучать будет некогда.

– Не отец, а муж… – мрачно поправил ее Арнор.

Он дал себе слово не выражать сожалений о решении сестры, раз уж она его приняла, но и радоваться тоже не получалось.

– Ах, да… Я немного забылась… Ничего. Он добрый человек, и я привыкну. Все будет хорошо. Если будут важные новости, я сразу пришлю к вам.

И вот родичи уехали, оставив в Арки-Вареже Арнэйд и взамен увозя с собой Илику. Арнэйд не плакала, провожая их, но, когда она осталась в своем новом доме одна, жесткая рука стиснула сердце, мешая дышать. Как стремительно все совершилось, думала она, разводя тесто для ржаных лепешек – точно такое же тесто, для точно таких же лепешек, как дома. За пару месяцев все трое старших детей Дага нашли судьбу: сыновья женаты, дочь замужем. И снова Дагу придется беспокоиться об этом лишь лет через десять, когда Сулай станет невестой, а Еркай женихом.

Мысли ее улетали к оставленному дому. Без нее там Савикай опять тошнит по ночам. А Оксай просыпается и кричит от страшного сна, будя всех на нижнем помосте. У Ерлави наверняка опять пошла кровь из носа и она изгваздала всю подушку – и свою, и Еркая. Когда-то все это так досаждало Арнэйд – в иные ночи, когда детям нездоровилось, она спала меньше, чем самая заваленная работой рабыня, – а теперь казалось дорогим, как всякая часть родного дома. Как-то там Ошалче без нее будет ладить со Снефрид – Ошалче лишь понимает северный язык, но почти не говорит, а Снефрид за эти месяцы не очень много прибавила к тем шести словам, которые запомнила в самом начале. А как она будет объясняться с Иликой?

Шла пора сенокоса, дни были долгими, солнечными, жаркими. Мужчины и часть женщин весь день пропадали на лугах: косили и сушили сено. Скот составлял главное богатство мери, и ему они были обязаны большей частью привычной пищи. Арнэйд оставляла при себе Талвий и Алдыви; рано утром они уходили в луга