Повелители стрел - Конн Иггульден

Чингис задумался.

— Намекаешь, что в городе есть колдуны? Если они не способны наслать ничего тяжелее кашля, я их не боюсь.

Кокэчу покачал головой.

— Проклятие может убить тебя, повелитель. Я должен был догадаться раньше.

Чингис устало откинулся на постели.

— Что ты задумал?

Кокэчу жестом велел хану встать, а сам отвернулся — не хотел смотреть на его усилия.

— Если ты пойдешь в мою юрту, повелитель, я призову духов и увижу, стал ли ты жертвой черной магии.

Чингис прищурился, но кивнул.

— Хорошо. Отправь кого-нибудь из воинов за Тэмуге, пусть идет с нами.

— В этом нет необходимости, повелитель. Твой брат не слишком сведущ в подобных делах.

Чингис разразился долгим кашлем, который перешел в свирепое рычание от злости на ослабевшее тело.

— Делай, что я сказал, шаман, или убирайся прочь.

Кокэчу поджал губы и коротко кивнул.

Он привел хана к маленькой юрте, нырнул внутрь, а хан остался ждать на ветру, под снегом. Вскоре подошел Тэмуге в сопровождении разбудившего его воина. Чингис отвел брата в сторону, чтобы Кокэчу не услышал их разговор.

— Похоже, он собирается камлать и окуривать меня дымом. Ты ему доверяешь, Тэмуге?

— Нет, — буркнул Тэмуге, недовольный, что его разбудили.

Чингис усмехнулся, глядя на сердитое лицо брата.

— Я так и думал, потому и велел послать за тобой. Ты пойдешь со мной, брат, проследишь за шаманом, пока я буду у него в юрте.

Хан махнул стоявшему неподалеку воину, тот поспешил на зов.

— Сторожи юрту, Куюк, пусть нам никто не мешает.

— Будет исполнено, повелитель, — ответил воин, склонив голову.

— Если я или Тэмуге не выйдем, убей шамана. — Чингис почувствовал взгляд Тэмуге и пожал плечами. — Ты же знаешь, брат, я не слишком доверчивый человек.

Вдохнув напоследок морозного воздуха и с трудом сдерживая кашель, он вошел в юрту. Тэмуге последовал за ним. Братья сели на выстланный шелком пол, задевая друг друга коленями, и стали смотреть на Кокэчу.

Шаман поставил на пол золотые плошки с каким-то порошком и поджег его. Порошок искрил и шипел, юрта наполнилась густым дурманящим дымом. Едва Чингис вдохнул первые струйки, его скрутил жестокий приступ кашля. С каждым вдохом он усиливался, и Тэмуге испугался, что хан потеряет сознание. Наконец Чингису удалось вдохнуть без помех, и он улыбнулся, почувствовав в горле приятную прохладу, словно родниковой воды в жаркий день глотнул. Он сделал новый вдох, еще один, и еще. Хан наслаждался охватившим его онемением.

— Так лучше, — признал хан, глядя на Кокэчу налитыми кровью глазами.

Шаман был в своей стихии и даже не обращал внимания на сердитый взгляд Тэмуге. Достал сосуд с темной пастой, протянул руку ко рту Чингиса и вздрогнул от неожиданности — тяжелая ладонь легла на его запястье.

— Что это? — подозрительно спросил хан.

Кокэчу сглотнул.

— Зелье поможет тебе освободиться от оков плоти, повелитель. Без него я не сумею показать тебе путь.

— Я его пробовал, — внезапно вмешался Тэмуге. — Оно не причиняет вреда.

— Сегодня ты ничего не будешь пробовать, — ответил Чингис, проигнорировав разочарование Тэмуге. — Я хочу, чтобы ты наблюдал за нами, и только.

Хан открыл рот, и шаман пальцами с почерневшими ногтями втер в его десны зелье. Поначалу Чингис ничего не почувствовал, но не успел он об этом сказать, как тусклая шаманская лампа вспыхнула ярче. На глазах у изумленного хана золотистый свет заливал маленькую юрту.

— Возьми меня за руку, — прошептал Кокэчу, — и следуй за мной.

Тэмуге подозрительно смотрел на брата. Глаза Чингиса закатились, он обмяк. Кокэчу опустил веки, и Тэмуге вдруг почувствовал себя на удивление одиноко. Он поморщился при взгляде на распахнутый рот Чингиса, потемневший от снадобья. Молчание затянулось, и Тэмуге немного расслабился, вспомнив собственные видения в этой крошечной юрте. Он покосился на сосуд с черной массой, затем взял его, закрыл крышкой и спрятал под халат. Никто не заметил — Чингис с шаманом были в глубоком наркотическом оцепенении. Слуга Тэмуге, Ма Цинь, бесперебойно снабжал хозяина опиумом, пока не исчез. Тэмуге давно уже не думал о том, куда он мог деться, но подозревал, что к его исчезновению приложил руку шаман. Тэмуге особо не расстраивался — среди цзиньских пленных хватало хороших слуг, хотя и не столь искусных, как Ма Цинь.

Тэмуге потерял счет времени. Казалось, в полной тишине прошла целая вечность, когда хриплый голос Кокэчу вырвал ханского брата из грез. Юрту наполнила бессвязная речь, и Тэмуге отпрянул от потока бессмысленных звуков. Чингис, потревоженный шумом, открыл глаза и остекленевшим взглядом уставился на шамана, который говорил все громче и быстрее.

Внезапно шаман упал, отпустив руку Чингиса. Тот почувствовал, как разжались костлявые пальцы, и медленно моргнул, все еще под воздействием опиума.

Кокэчу лежал на боку, с его губ капала слюна. Тэмуге неприязненно посмотрел на шамана. Внезапно бессмысленное бормотание прекратилось, и Кокэчу, не открывая глаз, заговорил уверенным низким голосом:

— Я вижу у стен города белый шатер. Вижу, как император обращается к своим воинам. Люди показывают на него, о чем-то просят. Император — маленький мальчик, в его глазах стоят слезы.

Шаман замолчал. Тэмуге придвинулся к нему, опасаясь, что сердце Кокэчу не выдержало. Тэмуге тронул шамана за плечо, и тот дернулся от прикосновения, забился в судорогах, бормоча всякую бессмыслицу. Снова замолчал, а после заговорил низким голосом:

— Я вижу несметные богатства — дань нашему повелителю. Тысячи повозок и рабов. Шелк, оружие, слоновая кость. Горы нефрита, достающие до неба. Как сверкают эти сокровища! Их хватит, чтобы построить целую империю!

Тэмуге немного подождал, однако больше ничего не последовало. Его брат прислонился к плетеному остову юрты и тихо похрапывал. Дыхание Кокэчу стало спокойнее, кулаки разжались, он тоже спал. Один Тэмуге бодрствовал в благоговейном трепете. Вспомнят ли Кокэчу с Чингисом эти слова, когда проснутся? Обычно он помнил свои видения лишь обрывками, но в этот раз Кокэчу сам не пробовал черное зелье. Несомненно, он расскажет хану обо всем, что ему привиделось.

Брата теперь не добудишься, подумал Тэмуге. Будет спать еще очень долго, даже после того, как поднимется весь улус. Тэмуге покачал головой. Чингис устал от осады, которая длится уже почти два года. Наверняка хан ухватится за любую возможность с ней покончить. Тэмуге поморщился. Если видение Кокэчу окажется правдой, Чингис будет слушать его во всем.

Не худо бы перерезать шаману глотку, пока он спит, подумал Тэмуге. Смерть человека, занимающегося черной магией, не вызовет особых подозрений. Он представил, как рассказывает Чингису о том, что на горле шамана внезапно появилась красная линия, а он, Тэмуге, ничего не мог сделать, только смотрел с ужасом. А потом сам поведает хану о видении Кокэчу.

Стараясь не шуметь, Тэмуге вытащил нож. Рука слегка дрожала. Он склонился над шаманом, и в тот же миг Кокэчу открыл глаза, почувствовав неладное. Резким движением руки шаман отвел нож, и лезвие застряло в складках его одежды.

— Так ты жив, Кокэчу? — торопливо спросил Тэмуге. — А я испугался, что тобой завладел злой дух, и хотел его убить.

Кокэчу сел, окинул Тэмуге пронзительным и настороженным взглядом. Легкая насмешка тронула его губы.

— Ты слишком боязлив, Тэмуге. Ни один дух не может причинить мне вреда.

Оба знали правду. У обоих были причины ее скрывать. Они враждебно смотрели друг на друга, наконец Тэмуге кивнул:

— Прикажу охране отнести хана обратно в его юрту. Думаешь, он перестанет кашлять?

Кокэчу покачал головой.

— Я не нашел на нем проклятия. Поступай, как решил. Я должен в одиночестве подумать над тем, что поведали духи.

Тэмуге хотел уязвить самолюбие шамана ехидным замечанием, но в голову не пришло ни единой удачной фразы. Он кликнул телохранителя. Дюжий воин взвалил Чингиса на плечи под недовольным взглядом Тэмуге. Ничего хорошего ждать от возвышения Кокэчу не приходилось, в этом ханский брат был уверен.

Генерал Чжи Чжун проснулся от звука шагов по твердому полу. Потряс головой, чтобы отогнать сон, стараясь не обращать внимания на чувство голода, которое стало уже привычным. Даже императорский двор страдал от недостатка еды. За весь предыдущий день генерал съел одну-единственную миску водянистого супа, убедив себя, что плавающие в нем кусочки — остатки мяса императорских лошадей, заколотых несколько месяцев назад. Тяготы военной жизни научили генерала не отказываться от пищи, даже протухшей.

Он откинул одеяла, встал и схватился за меч, глядя на вошедшего слугу.

— Кто ты такой, что посмел потревожить меня в этот час? — мрачно спросил генерал.