Записки кельды 2 (СИ) - Саламандра и Дракон

В душе измученной моей!

Как же давно она не пела! Когда в последний раз? На юбилее у Серёжи, кажется… сколько друзей тогда собралось, дети из Москвы приехали… Какой был вечер! Кто же знал, что ему осталось всего два месяца, он ведь до последнего ничего не говорил… Любимая Серёжкина песня…

Голос предательски задрожал.

— Твоих лучей небесной силою

Вся жизнь моя озарена;

Умру ли я… — горло перехватило спазмом.

Олеся торопливо поставила гитару, прошептала: «Извините…» — и быстрым шагом пошла в сторону своего шалаша. Внутри было темно и пусто. Она нашла носовой платок, посидела, прислушиваясь к себе. Надо же, а казалось, что выболело уже всё, ведь столько лет прошло… Она полежала на спальнике, прислушиваясь к доносящимся снаружи звукам, поняла, что сна вовсе нет, сидеть в темноте и одиночестве не хотелось, возвращаться к костру тоже…

Олеся выглянула — слава богам, никто утешать не прибежал — и выбралась наружу. Две новоземских луны светили ярко, как два прожектора. Немного постояв у палатки, она решила пройтись по одной из тропинок, во множестве протоптанных вокруг лагеря его беспокойными обитателями. Эта, кажется, вела к ручью. Она почти дошла до воды, когда почувствовала, что позади кто-то есть. Внезапно стало страшно.

— Кто здесь? — вопрос вышел тоненьким и писклявым.

— Не бойся, однако. Это я.

Из тени большого дерева вышел Кадарчан. Олеся шмыгнула носом.

— Ну, напугал ты меня!

— А чего ночью в лес одна пошла, а? Волки увидят тебя — шибко обрадуются!

— Да… — до Олеси не сразу дошёл смысл второй фразы. — А что, тут есть волки⁈

— А куда ж им деться-то? Ходят…

Она как вкопанная остановилась посреди тропинки.

— Пойдём назад!

— Э! Со мной не бойся, однако! Пошли, красивое место тебе покажу.

Место оказалось не слишком близким, шли они, наверное, минут пятнадцать вдоль ручья. Хорошо, что берега́ были не особо заросшие — так, трава… Зато когда пришли — и впрямь оказалось красиво. Ручей образовывал неглубокую чашу, которая переливалась через край, глянцево стекая по каменному ребристому боку. Ниже этой ступеньки по пояс в воде сидело целое стадо маленьких валунчиков. Лес вокруг расступался ещё свободнее, образуя две полянки: небольшую на этой стороне и широкую, с буграми обросших мхом уже больших и серьёзных валунов — на противоположной. И между валунами, на изумрудно-зелёной от света лун траве, лежала стая. Волков, конечно. Навстречу им поднялось несколько голов.

Вот когда ноги у Олеси натурально похолодели и приморозились к земле. Кадарчан, однако, нимало фактом наличия зверья не смутился, подошёл поближе и строго сказал волкам несколько слов на неизвестном своей даме языке. Волки, и до того смотревшие настороженно, подорвались со своих мест и резво направились в лес, подгоняя перед собой волчью свою молодёжь.

Тунгус оглянулся на Олесю, которая продолжала стоять, вытаращив глаза, вернулся и крепко взял её за руку:

— Говорю тебе: со мной никого не бойся! Пошли!

Они перешли ручей по верхушкам валунов, и он чинно предложил даме лучшее место:

— Вот тут садись: сухо будет и тепло. И ручей видно. Да не косись, не вернутся они! На́ вот…

— Что это? — в подставленную ладошку легли тоненькие веточки.

— Земляника. Пока шли — увидел.

— Темно же?

— Я в темноте вижу. Почти как днём.

Ягоды были спелые, сладкие… Она и не заметила, как начала рассказывать. Про свою жизнь — сперва долгую и счастливую, а потом вдовую и горькую. Про детей. Про мужа. Снова плакала и, стесняясь, сморкалась в мокрый уже платок. Потом рассказывал он. Они, наверное, так и просидели бы до утра, но Кадарчан вдруг поднял вверх палец:

— Чш-ш! Слушай!

— Я ничего… Что это?

Сквозь журчание ручья пробивался назойливый писк, нет, тоненько-пронзительных голосков было несколько и становилось всё больше.

— Тебя потеряли! — Кадарчан решительно встал. — Точно тебе говорю! Пошли, а то разбегутся по всему лесу, до утра собирать будем.

Вот зачем, оказывается, нужен был небольшой колокол, подвешенный на сосне у столовой. Сигналы «задание выполнено» и «общий сбор на базе» пришлось подавать несколько раз, пока забравшиеся дальше всех в лес не вернулись в лагерь. Лидия Григорьевна (собственно, и поднявшая панику, не обнаружив в шалаше напарницу) обнимала Олесю, словно спасённую из пожара. Долегон (старший командир или командир командиров — как вам нравится) попенял Кадарчану: мол, мог бы и предупредить — и объявил экстренный отбой. Через пять минут лагерь погрузился в тишину, сквозь которую всё ещё пробивались азарт поиска и жажда приключений. Настя послушала это дело ещё минут пять и громко объявила:

— Кто не будет спать по-хорошему, уснут целительным сном! Я предупредила!

Олеся закрыла поплотнее глаза, старательно изображая, что спит, а сама думала, что рука у него как у Серёжки — небольшая и крепкая. И собеседником он вправду оказался интересным.

Она проснулась, едва начало светать. Часа в четыре, наверное. Закуталась в спальник и села на пороге шалаша. В половине пятого пришёл он. Притащил на плече козу. Дикую, конечно. Косулю. Но уж косулю Олеся узнать могла.

— Когда спал-то?

Кадарчан остановился перед ней и протянул букетик розовых лесных саранок:

— Мужчина должен кормить свою женщину.

— Ну уж тогда отнеси на кухню, пожалуйста. А то такое богатство мы точно не допрём…

— Хорошо, — он поправил свою ношу и пошёл в сторону столовой.

А ведь не сказать, что с напрягом тащит, хоть и худощавый сам… Олеся поймала себя на том, что улыбается, уткнувшись лицом в саранки. Фу, блин, наверное, на носу следы от пыльцы остались! Она забралась в шалаш, окуклилась в спальник и уснула с мыслью, что такой мужик может легко и на руках носить. Надо бы ему намекнуть…

ПАРА ДНЕЙ НАЗАД. ВЕДЬМАКИ, ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ

Новая Земля, Малахит, Серый Камень, 28.02 (июня).0005

Кельда

Как я и предполагала, ведьмаки не заставили себя ждать. Как будто сигнальный маячок у них был встроен. Прошло дня три с момента появления «бледной монстры», как трое словно скопированных из «Третьего ведьмака» персонажей (в сильно клёпаных кожаных доспехах и с двумя мечами за спинами: одним обычным и одним специальным, противомонстрячьим) нарисовались у выпасов Малахита, аккурат в том месте, где и случилось злостное нападение зверюги на перспективных тонкорунных овечек. Дождя в эти дни не было, и кое-где по берегу ещё можно было рассмотреть следы почившего чудовища.

Парни ходили вдоль речушки, приглядываясь к воде, пока наблюдавший (из тенька в кустах) за их эволюциями Никола не поинтересовался из своего укрытия:

— А чевой-то смотрим, добры молодцы? Дело пытаем али от дела лытаем? — все трое живо обернулись на голос, и вот тут Никола понял, что явились те самые перцы, которых велел караулить господин барон: глаза у всех троих были жёлтые, с вертикальными по-кошачьи зрачками, а волосы белые. Седые.

Никола споро выбрался из кустов и постарался принять безобидный вид, чтобы не спугнуть добычу (что при его габаритах было несколько затруднительно).

Ведьмаки, переглянувшись, тем не менее, завели светскую беседу на тему: а не пошаливают ли по округе монстры, и не нужна ли посёлку защита за умеренную цену?

На счёт монстров говорить было легко — была же монстра. И пошалила, гадина такая, неслабо — не абы кого, а именно что двух племенных маток сожрала. Это воспоминание так всколыхнуло Николины чувства, что он даже выдавил скупую мужскую слезу. А вот чтобы за защиту платить — это мы люди маленькие. Тут старшие решать должны. Староста, например.

— Господин барон! Господин барон!!! — посыльные мальчишки с Малахита нетерпеливо подпрыгивали у подножия надвратных башен, на которых вовсю кипела работа.

— Чего вам? — из бойницы высунулась чья-то вихрастая голова.