Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

– Серьезного ущерба нет; для того чтобы повредить ребенку, требуется больше, чем простое падение.

Выходя, он обернулся к Сеймуру:

– Кто-нибудь должен неотлучно находиться при ней всю ночь. Важно убедиться, что она не пострадала.

– Я… – начал Сеймур.

Но Катерина не дала ему договорить:

– Я хочу, чтобы со мной сидела Дот. Дот, ты не против?

– Да, да, – нехотя пробурчал Сеймур. – Конечно, это женское дело.

Наконец, театрально ощупав жене лоб, погладив ее по голове и поправив подушку, Сеймур вышел. За ним выскользнула мистрис Астли. Елизавета перед уходом долго стояла на пороге. С королевой остались только Хьюик и Дот.

Дот складывала драгоценности, которые вчера поспешно сняла с себя Елизавета: груда колец, ожерелье, два браслета. Рядом с украшениями корешком вверх лежала книга Катерины. При виде книги в Дот закипела настоящая ненависть к девчонке.

Катерина взяла Хьюика за руку:

– Какая же я была дура! Хьюик, почему я в свое время не послушала вас? Вы были правы, мой муж не такой, каким казался.

– Мы все имеем право ошибаться, – ответил Хьюик, поднося к губам и целуя ее руку. Он что-то шептал ей. Они похожи на влюбленных, и Дот думала: жалко, что Хьюик из таких. Она все знает; однажды видела, как он обнимался с Юдоллом в Уайтхолле, за площадкой для петушиных боев.

– Что мне теперь делать? – вздохнула Катерина.

Дот не выдержала:

– Отошлите девчонку прочь… ради вас и ради нее самой!

Они оба повернулись к ней, удивленные злостью в ее голосе.

– Катерина, она права. Девчонка должна уехать хотя бы ради того, чтобы спасти свою репутацию. Ну а что касается вашего мужа… – Хьюик не договорил, и в комнате повисло тяжелое молчание. С мужем она ничего не может поделать.

Елизавета стояла перед ней. Сейчас она больше чем когда бы то ни было была похожа на маленькую девочку, которую совершенно оставила уверенность в себе.

– Сядьте. – Катерина хлопнула по сиденью рядом с собой.

Она не находила в себе сил ненавидеть Елизавету и считала, что вина за произошедшее лежит целиком на Сеймуре. И все же оказалось, что она не так легко может простить. Елизавета села, но по-прежнему не смотрела ей в глаза и играла с жемчужной оторочкой своего платья.

– Матушка, я не знаю… – начала она едва слышно.

Но Катерина остановила ее, она пока не могла говорить о прощении.

– Вы поедете к лорду Денни в Чезент. Леди Денни – сестра мистрис Астли, о чем вам, полагаю, известно.

Елизавета кивнула.

– Я сделаю все, что вы скажете. – Внезапно она упала на пол и положила голову на колени Катерины: – Матушка, вы не представляете, как я ненавижу себя за то, что я вам сделала! – Она заплакала.

– Встаньте, – сказала Катерина. – И посмотрите на меня. Что сделано, то сделано. Вы должны с этим смириться. – Собственный гнев удивлял ее; наверное, нужно лучше его скрывать.

Елизавета медленно встала.

– Я сделаю все что угодно, чтобы загладить…

– Елизавета, прежде всего послушайте мой совет. Я живу на свете дольше вас и кое-чему научилась. Меня очень порадует, если вы сумеете также кое-чему научиться до того, как погубите себя.

– Обещаю!

– Елизавета, вы должны понять, что страсть быстро проходит. Она мало что значит в устройстве вещей. Вы слишком подвержены страстям. Вам нужно обуздать их.

Елизавета послушно кивнула. Катерина не узнавала ее.

– У вас переменчивая натура; вы должны учиться обуздывать ее; обрести покой, который сослужит вам хорошую службу. – Катерине было грустно оттого, что ее семья распадается. И все же она по-прежнему ощущала в себе гнев и изо всех сил сдерживалась, чтобы он не пробился на поверхность. – То, что случилось… – Катерина не могла назвать вещи своими именами – предательство. – В жизни бывают события, которые преподают нам самые важные уроки. Часто самым важным становится то, чего мы больше всего стыдимся. Пусть произошедшее станет той точкой, начиная с которой вы изменитесь. Оно… поспособствует вашему становлению. Подумайте об этом.

Елизавета стояла потупив голову. Катерине казалось, что ей по-настоящему стыдно, и радовалась, что девочка не плачет крокодиловыми слезами, не умоляет простить ее и не ищет предлогов, чтобы оправдать свое поведение.

– Меньше всего вам нужно, чтобы вас называли дочерью своей матери. Тогда вам конец.

– Моя… моя мать была… – Елизавета хотела что-то сказать, но потом, видимо, передумала. – Я ведь совсем не знала ее.

– И я тоже. – Зато Катерина много слышала об Анне Болейн. – Мне известно, как о ней отзывались и какой ее запомнили. Меньше всего вам нужно, чтобы вас сравнивали с ней. Грязь легко прилипает, а отмыться от нее невозможно.

– Я жалею о том, что это случилось. Я погубила ту любовь, которую вы дарили мне… – Глаза Елизаветы, утратившие всегдашний блеск, потемнели от раскаяния.

– Я отсылаю вас ради вашего блага, а не моего. А теперь подойдите сюда. – Она поманила девушку к себе. – Поцелуйте меня, так как до вашего отъезда мы с вами больше не увидимся.

Елизавета поцеловала Катерину в щеку, и она невольно вспомнила об Иудином поцелуе. Потом она, сгорбившись, пошла к двери, и Катерина сказала ей вслед:

– Елизавета, отнеситесь осмотрительно к выбору мужа. Как только на вашем пальце окажется обручальное кольцо, вы потеряете все, а вы – девушка, которая любит управлять.

Когда дверь закрылась, глаза Катерины наполнились слезами, и она гадала, не ошибалась ли с самого начала в этой девушке. Она считала ее такой заброшенной, такой одинокой!

Сестрица Анна с самого начала недолюбливала Елизавету, Дот тоже. Уж не подпала ли она сама под обаяние Елизаветы, как в свое время Мег? Катерина тряхнула головой. Сейчас она не может думать о произошедшем здраво. Время еще не пришло.

Глава 13

Олд-Манор, Челси, июнь 1548 г.

Завтра Елизавета уезжает – и скатертью дорога. Дот не может дождаться, когда же девчонка наконец уберется отсюда.

Катерина делала вид, будто ничего не случилось. Но Дот заметила в ней перемену. Как когда-то давно, под внешним спокойствием в ней ощущалась хрупкость. Катерина часто говорила о родах, разговоры о ребенке немного смягчали ее. Дот мечтала нянчить ее сына, но этому не суждено случиться. Дот и самой скоро рожать. Она никому не говорила, кроме Уильяма, пока живот не стал заметен. Уильям был вне себя от радости. Она долго лелеяла свою тайну, но теперь, на пятом месяце, уже ничего не скроешь.

– Ты должна уехать и жить своим домом. Ты скоро родишь, да и о муже подумать надо, – сказала ей Катерина, когда все открылось. Сама она собиралась рожать в замке Садли.

Дот была невыносима мысль о разлуке с ней. Она пылко возражала, но Катерина была тверда, а Дот прекрасно знала: если Катерина что-то решила, переубеждать ее бесполезно. Дот мутило при мысли о том, что Катерина останется со своим муженьком… Она вспоминала слова, произнесенные Катериной в день перед свадьбой с королем. События часто оборачиваются самым неожиданным образом.

Обе они – и королева, и Дот – вышли наконец замуж по любви. На самом деле они поступили безрассудно, и им обеим следует пожинать плоды своего поступка. Но Дот очень счастлива в браке с Уильямом Сэвиджем. Она напоминала себе, как вновь и вновь повторяла его имя, добавляя его к своему: Дороти Сэвидж. Тогда ее мечты были просто сказкой о своем будущем, которую она сочинила; она вовсе не думала, что так будет на самом деле. И вот вам пожалуйста: она и в самом деле стала Дороти Сэвидж. При одной мысли о нем ее охватывало желание, хотя они женаты уже больше года.

У ее сказки оказался счастливый конец. Кто бы мог подумать! Одно время ей казалось, что Уильям Сэвидж не стоит ее страданий, а он оказался добрейшим, милейшим человеком на свете. Зато из Сеймура получился никуда не годный муж.

Итак, они все переезжают: Катерина и ее домочадцы – в Садли, Дот – в свое девонское поместье, Кум-Боттом. Подумать только, у нее свое поместье! Елизавета уже уехала в Чезент, к леди Денни; судя по отзывам, она очень строгая дама. Дот помогала Катерине уложить ценности. Она столько раз упаковывала и распаковывала вещи королевы… подумать только, сейчас она собирает ее в дорогу в последний раз! Ей будет не хватать ее всегдашних хлопот.

– Нам трудно понять мужчин, – говорит Катерина. – Невозможно заранее сказать, кто из них окажется с червоточинкой… Нет, наверное, не так. Наверное, у нас желание затмевает разум. Как бы там ни было, Дот, я рада, что у тебя есть твой Уильям Сэвидж.

– А как же вы? – спросила Дот.

– Дот, жизнь научила меня важной вещи: никогда не знаешь, что припасла для тебя судьба.

Раньше она еще непременно добавляла: «Пути Господни неисповедимы». Катерина сильно изменилась – как, впрочем, и они все. Дот вспомнила, как навещала маму и как ей казалось, будто она чужая в родной семье. Она высоко вознеслась, а ее близкие остались прежними, сами того не зная. Интересно, что повлияло на нее больше всего? То, что она научилась читать? Время, проведенное в Ньюгейтской тюрьме? Годы при дворе и все, чему она стала свидетельницей? Иногда она вспоминала, как в детстве представляла себе короля и придворных. Ей казалось, что королевский двор сродни сказочному Камелоту. Увидев их вблизи, она поняла, что между сказкой и былью нет ничего общего. Камелот – всего лишь место в ее воображении; настоящий же королевский двор, хоть и кажется издали красивым и пышным, вблизи страшен, как смертный грех. Может быть, истории о рыцарях и девах – просто сказки для детей, из которых она уже выросла? Когда-нибудь, через несколько сотен лет, будут сочинять такие же сказки о дворе короля Генриха и романы обо всем – о короле Генрихе Восьмом и его шести женах. Но способны ли сказки передать ужас, окружавший короля, или эпоха Генриха будет казаться золотым веком?