Гамбит Королевы - Элизабет Фримантл

Она вспоминала, как обрадовался Томас, узнав новость. Он наградил ее лучезарной улыбкой. Можно было подумать, он первый мужчина, который готовится стать отцом! Катерина в шутку называла его Адамом. Он снова относится к ней с преувеличенной нежностью. Ей кажется, что она способна прочесть его мысли. Ребенок еще не родился, а в его голове уже вертятся большие династические планы.

– Рожать ты будешь в Садли, – решил он. – Пусть наш сын появится на свет в собственном замке. Я распоряжусь, чтобы там все подготовили. Сделали замок достойным королевы, ведь мой ребенок будет сыном королевы!

Она радовалась тому, что оказалась не бесплодной. Она похорошела, расцвела, и ей все чаще хотелось получать ласки мужа. Но Томас, хоть и обожал ее по-прежнему, боялся к ней прикасаться. Он боялся повредить наследнику. Ей казалось, что она сходит с ума от желания, а он лишь нежно обнимал ее, гладил по голове, шептал ласковые слова и требовал, чтобы все ее капризы исполнялись. Катерина никогда не чувствовала себя такой любимой – и одновременно такой раздосадованной.

Она вздрогнула, услышав тихий стук в дверь.

– Войдите! – крикнула она.

Вошла Дот. Чепец надет набекрень и, кажется, наизнанку. Катерина сразу поняла: что-то случилось. Дот раскраснелась, не смотрит ей в глаза. Дот редко волновалась. Она не плакала даже после того, как ее первая беременность закончилась выкидышем.

– Всякое бывает, – сказала она тогда. – Будут и другие. В конце концов, мне всего двадцать три года.

– В чем дело, Дот? – спросила Катерина. – Что случилось?

Она хлопнула по кровати рядом с собой, но Дот не села; она нависла над Катериной темной тенью, а в спину ей лился яркий свет из западного окна. Она сложила ладони вместе, как будто собиралась ломать руки. Губы ее шевелились, но с них не слетало ни звука.

– Дот, что случилось? Что-то с Уильямом?

Наконец Дот обрела дар речи:

– Я не могу сказать вам, мадам. Зато покажу.

Катерина села в постели, какое-то время сидела неподвижно, чувствуя, как кровь приливает к голове. Лицо Дот было очень серьезно. Значит, в самом деле что-то случилось… Внутри у Катерины все сжалось, подступил страх.

– Крепитесь, мадам.

Катерина следом за Дот вышла в коридор, они проследовали по галерее, спустились в восточное крыло. Куда подевались слуги? А ведь сейчас время молитвы. Наверное, все ушли в часовню. Словно в ответ на ее догадку до ее ушей доносятся слабые звуки псалма.

Господь – пастырь мой; я ни в чем не буду нуждаться:

Он покоит меня на злачных пажитях…

Навстречу им вышла мистрис Астли. Почему она не на молитве? Что-то случилось. Кто-то заболел… Мистрис Астли встала между Дот и дверью и прошипела:

– Туда нельзя!

– Пропустите, мистрис Астли, – прошептала Дот, но Астли положила руку на засов и, видимо, не могла ничего объяснить. Рот ее открывался и закрывался, как у рыбы, но с ее губ не слетало ни слова.

…подкрепляет душу мою, направляет меня на стези правды ради имени Своего…

– Отойдите. – Катерина сделала шаг вперед. Как ни странно, она почему-то тоже говорила шепотом. Происходящее озадачивало ее и злило.

Но Астли, которая по-прежнему держала одной рукой задвижку, другой хватала Катерину за рукав и пыталась оттолкнуть ее от двери.

Если я пойду и долиною смертной тени, не убоюсь зла…

Катерина стряхнула ее руку, и Астли вдруг опомнилась. Она поспешно бросилась на колени:

– Простите меня, мадам, прошу, простите меня!

– Ради всего святого, встаньте! – сухо произнесла Катерина.

Дверь медленно открылась, за нею видна большая кровать под пологом. Шторы слегка раздернуты. Постельное белье смято. Из-под простыней высовывается белая нога, а над ней рука ладонью кверху. Серая вена идет по всей длине.

…потому что Ты со мной; Твой жезл и Твой посох – они успокаивают меня…

Здесь как-то липко и влажно… и запах, ужасно знакомый запах…

– Это Елизавета, она больна… – ахнула Катерина, вспоминая о «потливости» и рассказах о том, как быстро она убивает; в голову пришли имена знакомых, унесенных таинственной болезнью. И только потом она поняла, что Елизавета, которая начинает шевелиться, не одна, что под покрывалом видна другая нога, темнее, больше.

Она не сразу осознала, в чем дело. Отчего-то вспомнила: она сама вышивала это покрывало штокрозами. Давным-давно, еще в Хэмптон-Корт. А вторая нога ужасно знакома… она знает ее, знает на ней каждую родинку, каждое пятно. Вот и шрам от турецкого ятагана, и ямка на лодыжке в том месте, где он ударился о каменную ступеньку. Кто-то отдергивает полог – наверное, Дот. У Катерины закружилась голова. Чтобы не упасть, она схватилась за столбик кровати.

Так, благость и милость Твоя да сопровождают меня во все дни жизни моей…

Что-то черное поднимается изнутри, заполняет голову, и она падает. Потом – пустота.

При падении Катерина ударилась головой об пол.

Дот бросилась к ней. Королева была без сознания, но дышала.

Голый Сеймур вскочил с кровати, не обращая внимания на то, что все его видят. Схватил подушку, оттолкнул Дот. Нагибаясь, приподнял голову Катерины и подложил под нее подушку, гладил ее по лицу, повторяя:

– Любимая, любимая!

Катерина издала слабый стон.

Дот смочила тряпку в кувшине и положила ей на лоб.

– Заприте дверь! – рявкнул Сеймур на Астли, та застыла на месте, закрыв рот рукой.

Сеймур сидел на корточках, голый, волосатый, он был похож на какого-то крупного зверя. Дот подобрала с пола одежду Елизаветы и швырнула на кровать.

Елизавета укрылась одеялом до подбородка и не шевелилась. Дот молча задернула полог.

– Прикройтесь, – властно бросила она Сеймуру. – И уходите, сейчас все вернутся. Я сама позабочусь о королеве.

Сеймур, оцепенев от стыда, собрал вещи, натянул панталоны и дублет. Он был не в силах смотреть ни на Дот, ни на мистрис Астли; правда, обе заняты Катериной. Наконец он вышел из комнаты с видом побитой собаки. Катерина не шевелилась, казалось, что она мирно спит, но на лбу в том месте, где она ударилась об пол, расцветал багровый кровоподтек.

Елизавета вышла одетая, но растрепанная; она раздернула полог, поправила покрывало, подушки – похоже, впервые в жизни.

– Помогите мне, – сказала Дот. – Надо уложить ее в постель.

Дот взяла Катерину под плечи, а мистрис Астли – за ноги. Катерина почти ничего не весила; хотя она ждала ребенка, была совсем легкая. Вдвоем они без труда уложили ее на кровать и накрыли одеялом. Дот распахнула окна. Катерине нужен свежий воздух. Кроме того, надо, чтобы выветрился запах совокупления. Она сморщила нос, заметив в очаге темное пятно. Мужчины, как собаки, мочатся везде, где им заблагорассудится. Дот услышала на лестнице шаги: все возвращались из часовни.

– Позовите Хьюика, – сказала она Елизавете.

Девчонка по привычке возмущенно раздувала ноздри. Неужели думала, что Дот будет пресмыкаться перед ней? Опомнившись, она покосилась на лежащую без сознания королеву и устремилась к двери.

– Погодите, миледи! – Мистрис Астли схватила Елизавету за плечо. – Вы с непокрытой головой! – Она надела на Елизавету чепец, завязала ленты под подбородком, убрала под него волосы, приговаривая: – Вот так-то лучше, Бесс.

Дот сидела рядом с Катериной, гладила ее по руке и шептала:

– Мадам, проснитесь! Вам лучше?

Веки Катерины затрепетали; она глубоко вздохнула и пришла в себя.

– Что случилось? – прошептала она, вскидывая руку ко лбу. – Больно! – Вид у нее озадаченный, она нахмурилась. – Дот, скажи, что это неправда. Скажи, что мне все приснилось!

– Не приснилось, мадам. Мне очень, очень жаль, но это был не сон.

– Ах, Дот! – вздохнула Катерина. Она сжалась и стала похожа на сломанный цветок.

Вошел Хьюик, а за ним Сеймур.

– Что случилось? – спросил Хьюик.

– Я же вам сказал, – ответил Сеймур. – Она упала и ударилась головой об пол.

Хьюик увидел кровоподтек, поцокал языком. Посмотрел на Дот. Та кивнула, подтверждая.

– Хорошо, – сказал Хьюик, – разойдитесь все!

Дот отошла от кровати.

– Долго она пробыла без сознания?

– Не больше десяти минут, – ответила Дот. – Она только что пришла в себя.

– Кит, – тихо произнес Хьюик, – скажите, как вы себя чувствуете.

– Пустяки, – ответила она, – всего лишь синяк. Но ребенок… Ребенок пострадал?

Доктор попросил Сеймура выйти из соображений приличий, пока он будет осматривать пациентку. Но Сеймур отказался, грубо рявкнув:

– Она моя жена, у нее нет ничего такого, чего я бы не видел!

Хьюик задернул полог, и все слышали, как он негромко расспрашивает ее. Нет ли судорог? Не двоится ли у нее в глазах? Наконец он пришел к выводу:

– Серьезного ущерба нет; для того чтобы повредить ребенку, требуется больше, чем простое падение.

Выходя, он обернулся к Сеймуру:

– Кто-нибудь должен неотлучно находиться при ней всю ночь. Важно убедиться, что она не пострадала.