Драконьи грезы разужного цвета - Татьяна Патрикова

— Обнимаю тебя во сне, — отозвался тот.

— А губы твои что делают?

— Целуют.

— Шельм!

— Ставрас, — приподнявшись на локте и заглянув ему в глаза, благо оба прекрасно видели в темноте, протянул шут, — по-моему, ты стал подозрительно нервным.

— Я стал? — возмутился лекарь. — Станешь тут! Вот зачем ты поцеловал меня в плечо?

— Захотелось.

— Почему?

— Просто так.

— Раньше тебе этого совсем не хотелось, насколько я помню.

— А вот теперь хочется, — усмехнулся Шельм и начал медленно склоняться к его лицу с какими-то подозрительными, по мнению лекаря, намерениями.

— Так, хватит, — отрезал Ставрас, упираясь руками ему в плечи и отстраняя от себя. — Ты ведь понимаешь, что это не шутки?

— Что именно, дорогой? — протянул Шельм своим извечным шутовским тоном.

— Все это, — откликнулся лекарь. — Ты что, хочешь, чтобы я к тебе тут приставать начал, как раньше?

— А почему бы нет?

— Но раньше тебе это не нравилось, и ты возмущался!

— То было раньше, — фыркнул шут и высвободился из захвата его рук, садясь на кровати. — Ну, вот почему ты такой? — тоном капризной барышни поинтересовался он.

— Какой? — насторожился Ставрас.

— Вредный, противный и недогадливый.

— Ладно, про вредность и противность я понял. А недогадливый-то почему?

— Потому что, — бросил шут, и в голосе его лекарю послышалась обида, но проанализировать он не успел, потому что в этот момент Шельм неожиданно подался вперед, навалился на него всем телом и впился в губы поцелуем. Не таким, как были до него. А требовательным и жадным, словно желая разжечь что-то внутри. Не получилось. Лекарь резко перевернулся, вжимая его в постель, и перехватил руки, заводя их за голову.

— Шельм, — произнес он мягко, но смущенный и покрасневший шут, который не так себе представлял его реакцию на свой порыв, прекрасно различил в его голосе нотки усталости и смирения. — Не делай так больше. Ты путаешь отголоски эмоций от запечатления с чем-то большим. Но, поверь мне, это не оно.

— Откуда ты знаешь? — Глаза шута сузились, он уже понял, что Ставрас будет упираться до последнего, так как, искренне верит, что прав. А вот он сам верил совсем в другое. То восторженное, нежное чувство, что неожиданно проклюнулось в его душе теплым огненным лепестком, казалось, было невозможно спутать ни с чем на свете.

— Просто знаю, и все, — отрезал лекарь.

— Твое "просто" меня не удовлетворит, знаешь ли, — ухмыльнулся ему в лицо Шельм и приподнял голову, снова потянувшись к его губам.

Лекарь резко отстранился, отпустил его руки и скатился с него, откидываясь на подушки. Что-то было не так, совсем не так. Он даже предположить не мог, что это может зайти так далеко. И что теперь?

— И что теперь? — вопросил Шельм задумчиво, повернувшись на бок и подперев голову ладонью. Ставрасу просто невыносимо хотелось прикоснуться и просто почувствовать тепло его кожи, хотя куда больше хотелось поцелуев, настоящих, а не простого соприкосновения губ.

— Тебе лишь кажется, что ты чувствуешь это ко мне.

— Интересно, а Августа ты так же в этом убеждал?

— Да что же ты к нему прицепился?! — возмутился Ставрас, поворачивая к нему голову. — Я вообще ни в чем его не убеждал. Просто оставил самого разбираться со своим семейством и страной.

— Но он любил тебя.

— Думал, что любит, но это было не так.

— Почему ты в этом так уверен?

— Да, хотя бы потому, что он человек, а я…

— Драконий Лекарь и уже не совсем дракон, — перебил его Шельм.

Ригулти резко отвернулся и снова уставился невидящим взглядом в потолок.

— Знал бы, что с тобой будет столько проблем, никогда бы к себе не позвал, — пробормотал он растерянно.

Да, похоже, это была не самая лучшая идея, сразу же после все еще продолжающегося бала привести Шельма к себе, так еще в одну с собой постель уложить. Ригулти был убежден, что на мальчишку так подействовало все случившееся на балу, вот он теперь и бесится с жиру. Когда же уже перебесится, в конце-то концов?!

— Ну, что ты, дорогой, разве это проблемы, — протянул неугомонный шут и придвинулся ближе.

Лекарь подавил в себе острое желание отодвинуться от него, но падать с кровати он не собирался, а двигаться дальше было уже некуда, и так он лежал на самом краю.

— Да, проблемы, — припечатал Ставрас и снова повернул к нему голову. Мальчишка-шут придвинулся совсем вплотную и их дыхания перемешались. Лекарю пришлось даже глаза на миг прикрыть, чтобы изжить из души какое-то странное волнение, свернувшееся змеей где-то внизу живота. Чтобы отвлечься, он повторил: — Тебе все это только кажется, — и было непонятно кому это он, ему или… себе.

— Мне не кажется, — неожиданно серьезным голосом произнес Шельм. Ставрас непроизвольно распахнул глаза и пересекся с ним взглядом. — Мне не кажется, что я люблю тебя, — с грустной, пугающей улыбкой на губах, прошептал шут. — Я знаю, что люблю.

— Ты просто запутался, — отозвался Ставрас мягко и перевернулся на бок к нему, лицом к лицу.

Они долго лежали так, просто всматриваясь в глаза друг друга, пока шут не начал говорить:

— Почему ты думаешь, что я не знаю, что такое любовь?

— Ты слишком юн и…

— Легкомысленен? Возможно, — не стал спорить Шельм. — Но знаешь, в своей не столь длинной жизни я видел разную любовь.

— Расскажи? — попросил лекарь и зачем-то протянул руку, чтобы просто прикоснуться к нему. Сердце сжалось, а чувствительные подушечки пальцев задели все еще смущенно покрасневшую кожу щеки. — Шельм?

Шут моргнул, словно прогоняя наваждение, и даже в темноте лекарь рассмотрел какие пересохшие у него губы, словно обветренные. Это ведь ненормально, когда хочется прикасаться именно к таким губам?

— Моя сестра всегда любила меня. Так сильно, что однажды мне было страшно за нее, не за себя. Но она любила. Её маска Бригелла. Считается, что эта маска стоит выше Арлекина. Она ждала, когда я вырасту, когда получу собственную маску, а когда дождалась… Конечно, ей никто не сказал, что во мне есть и вторая маска, поэтому она пришла ко мне в ту ночь, сразу после посвящения, думая, что имеет право. Ведь я — Арлекин, младше её по положению, значит, она имела право приказывать, принуждать… насиловать. Я плакал от ужаса и боли, когда её руки шарили по моему телу, а губы шептали о любви. Я плакал и был слишком юным, чтобы сразу её заметить — чужую нить под сердцем моей сестры. Но все же я заметил её и оборвал, узнав, чья это нить, кому мы с Аделаидой обязаны безумством этой ночи.

Моя сестра была нареченной Доктора Чумы в тот момент входящего в совет Иль Арте. Этот брак был очень выгоден нашей семье. Аделаида легко согласилась на него, к тому же её будущий муж был очень хорош собой, обходителен и даже заботлив. Мы все радовались за нее, когда они обменялись масками во время ритуала бракосочетания. Но на самом деле, я узнал об этом уже намного позже, он просто желал заиметь сильного наследника с маской не ниже Бригеллы и именно марионеточника. В нашем роду маски рождались разные, но все, поголовно, были марионеточниками. Поэтому он сначала выбрал Делю, а потом ему подвернулся я, Вольто.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});