Драконьи грезы разужного цвета - Татьяна Патрикова

— А где ты его видишь?

Шут обернулся. Королевича рядом с ними, действительно, уже не наблюдалось.

— Но мне приятно, — неожиданно мягко обронил лекарь.

Шельм сразу же снова посмотрел на него.

— С чего это вдруг?

— Ты беспокоишься.

— Конечно, беспокоюсь. Просто не хочу умереть со скуки, если ты надумаешь слинять в другой мир.

— И зачем бы мне это?

— Не знаю. Но у тебя же богатый опыт по бросанию тех, кому не посчастливилось быть запечатленным на тебя.

— Шельм, — устало выдохнул Ставрас.

— Что — Шельм? — взвился тот. — Хочешь сказать, я не прав?

— Прав. Но вовсе не обязательно меня в это тыкать раз за разом.

— Я не тыкаю. Я предостерегаю, — нахально объявил шут.

— Это в чем же?

— В том, что если вздумаешь сбежать, и в другом мире найду!

— О! Что это на тебя нашло, разбрасываться такими обещаниями? — неожиданно развеселился Ставрас, решив, по-видимому, что шут снова лишь паясничает.

И Шельм, действительно, рассмеялся ему в лицо. Но, отсмеявшись, произнес, отступая на шаг назад:

— А я не обещаю.

Лекарь выгнул брови. Ну, кто бы сомневался.

— Я даю слово, — совершенно спокойно произнес шут и еще спокойнее добавил: — На крови.

Поднял руку, выставив перед собой ладонь. И ровно по линии жизни ее прочертил кровавый магический надрез. Мир принял клятву, оплаченную кровью. За такую цену, отчего не принять?

— Глупый мальчишка!

— Мой меч всегда к твоим услугам, Ставрас Ригулти, — и короткий, подчеркнуто вежливый поклон.

— Выйдем во двор, Александр Ландышфуки, — рыкнул лекарь и поспешил в указанном направлении, не оборачиваясь. Он и так знал, что шут идет за ним.

Это же надо было такое учудить! Слово, данное на крови, нельзя нарушить даже в смерти, не говоря уже про жизнь.

Все перехлестнула ярость. Всю нежность, что он так отчаянно прятал, все тепло, что рождалось в глубине души при одном лишь взгляде на него, все доверие, к которому они так долго шли и через столь многое.

Сражаясь, он не видел лица, лишь глаза: бирюзовые, полные сейчас расплавленного, кипящего льда, и губы, вызывающе алые, тонкие, мужские, но все равно притягивающие взгляд. Он помнил их вкус. Слишком хорошо помнил. Он ловил себя на мысли, что хотел бы попробовать их снова, но не мимолетно, как в первый раз, а так, чтобы распробовать все оттенки послевкусия, так, чтобы впечатать в собственные губы все их трещинки, все изгибы. Но вместо поцелуев, он наносил удар за ударом, и каждый последующий был сильнее, отчаяннее предыдущего, и каждый из них должен был стать последним. Убить. Он теснил его со всех сторон, он был опытнее, куда опытнее в сражениях, и куда сильнее чисто физически. Магию ни один из них так и не применил.

А потом, понимая, что шансов нет, шут сдался. Отбросил в сторону меч. Ставрас настолько не ожидал от него этого, что замешкался и тут же оказался лежащим спиной на земле, благодаря Шельму, который, воспользовавшись природной гибкостью, встал на руки, подцепив его ступнями под подмышки. А шут восседал на нем верхом.

Меч лекаря отлетел куда-то в сторону, но его он сейчас интересовал меньше всего на свете, потому что он видел лишь голубые глаза над собой, полные застывших на ресницах искорок.

— Шельм?

— Не хочу, чтобы ты сравнивал меня с ним, слышишь? Не хочу! — в бирюзовых глубинах мелькнула ярость, но слезы на ресницах никуда не делись.

— С кем? — лекарь недоуменно выгнул брови, и в самом деле не понимая.

— С тем, другим. Я так не хотел быть похожим на него. Не зависеть от тебя, не привязывать тебя к себе, не привязываться… Так хотел, — зашептал он с отчаянием в голосе, и добавил еще тише, зажмурившись: — Но… но не могу. Я теперь даже спать не могу без тебя. Масочник, а сны больше не контролирую. Какую ночь брожу, как лунатик, и выть на луну хочется. Не могу!

Он склонился к нему, скорчился весь, словно малый ребенок, и уткнулся лбом в грудь, дыша прерывисто и часто. Такой потерянный, такой юный и…

— Глупый, — обнимая его за плечи, улыбнулся звездному небу лекарь. — Я никогда не спал с ним в одной постели. Даже в походах. Даже в лютый мороз. В лучшем случае, он позволял себе погреться у моего всегда теплого драконьего бока, да и то, куда чаще предпочитал мерзнуть. Он был драконоборцем, я — драконом. Мы никогда не были так близки, как с тобой. Только тебя я укладывал с собой и подпускал так близко, — последнюю фразу он добавил после короткой паузы и едва слышно.

Шут вжался в него сильней и лишь этим обозначил, что услышал и понял его, точнее, принял. Ставрас лежал, смотрел на изредка подмигивающие звезды и расчесывал голубые волосы пальцами, путая их еще больше, чем было до того. Но им обоим это было глубоко безразлично.

— Тебе долго собираться? — спросил Ригулти, устав любоваться небом.

Шельм отрицательно покачал головой.

— Все в кулон запихну.

— Хорошо. Тогда подъем, — объявил Ставрас и резко сел, усаживая за собой и Шельма. Глаза у того показались ему такими огромными, что перехватило дыхание, он замер, забыв, что собирался делать. Нос к носу, глаза в глаза, слишком близко, слишком прямо, все слишком.

А потом мальчишка сам потянулся к его губам. Это было уже совсем не к месту и не ко времени, но Ставрас, пусть в тысячу раз старше и опытнее, все же позволил ему дотянуться. Не смог отказать, впрочем, как всегда.

— Хватит.

— Ставрас?

— Мне кажется, ты будешь жалеть потом, — отстраняя его от себя, проронил лекарь. — Пойдем, тебе еще собирать вещи, — добавил он, как мог мягко и зачем-то, в непонятном ему самому порыве, мазнул губами по щеке и посмотрел уже строже.

Шельм все понял правильно и поднялся, позволяя встать на ноги и Ставрасу, на котором все это время сидел. Добрел до того места, где бросил меч, поднял его, спрятал в ножны за спиной и, не оборачиваясь, замер, ожидая, когда лекарь сам подойдет. Тот шагнул к нему, покосился на дворцовую стражу, сбежавшуюся посмотреть на их поединок, но уже спешно расходившуюся, и положил руку шуту на плечо, не сильно сжимая. Шельм словно бы очнулся, повернулся в его сторону и воровато улыбнулся.

— Ну, что, милый, будем теперь жить как муж и жена?

— Не паясничай! — отвесив ему звучный подзатыльник, отрезал лекарь и пошел в сторону дворца, зная, что потирающий макушку возмущенный шут идет вслед за ним.

И на что же это он только что подписался-то, а?

18.

— Шельм, что ты делаешь? — от неожиданности получилось хрипло, лекарь и сам не понял, что его так напрягло в действиях шута.

— Обнимаю тебя во сне, — отозвался тот.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});