Кучум (Книга 3) - Вячеслав Софронов

-- Атаман тоже так считает? -- спросил негромко, но Ермак хорошо расслышал вопрос и поднял глаза, щелкнул языком.

-- Н-н-да! Куда не поверни, а всюду клин... Не резон вам с казаками спорить. Лучше добром решить. Народишка у нас лихой, на слово дерзок. Посшибают замки с амбаров, нахватают чего попало, а там пиши к царю, жалуйся. Мы уж далеко будем. Добром решать надо... Так вам скажу.

Строгановы, потеряв последнюю надежду в заступничестве атамана, вновь переглянулись, и Максим Яковлевич, махнув рукой, выкрикнул:

-- Дам вам из своих запасов что требуете. А дядя Семен пусть сам решает.

-- О, то добро, -- откликнулись казаки. Семен Аникитич недобро сверкнул глазами на племянника, кивнул:

-- Да и мне, видать, придется дать чего просите. Пущай атаманы в воеводскую избу придут, договоримся.

Кто-то из казаков кинул вверх шапку, кто-то выхватил саблю из ножен. И людская масса пришла в движение, забурлила, заколобродила, радуясь предстоящему выступлению.

-- Отметить бы добрый почин надо, -- тронул Максима Строганова за плечо прилипчивый как банный лист Савва Волдырь.

-- Успеется! -- холодно глянул на него Ермак. -- Не до того сейчас. Лучше сходи на берег, проверь струги, выбери, какие сгодятся. Ты, Никита, -обратился к другому есаулу, -- с господами Строгановыми прогуляйся, подсчитайте, сколь чего брать с собой. Матвей, тебе все пищали учесть и пушки, что на стругах с собой привезли. Ильин -- оснастку на стругах: весла, паруса, веревки, бочонки под воду, -- быстро и повелительно отдавал приказания атаман. -- Вот еще что, -- уже на ступенях догнал он Строгановых, -- нам бы с собой батюшку взять. На большое дело идем. Некому будет и отходную прочесть.

-- Ну, за этим дело не встанет, -- чуть приостановился Семен Аникитич, -- отправлю с вами отца Зосиму, коль он сам согласится.

-- Да он же старик уже, -- удивился Максим. -- Помрет в дороге еще.

-- А где я тебе молодого сыщу? Все они батюшки почтенные. Какие есть, других не имеем.

Ермак понял, что от Семена ничего не добиться, и повернулся, пошел обратно к есаулам.

Сборы в поход заняли чуть больше недели. Проконопатили и просмолили струги, заштопали паруса, вытесали новые весла, взяв на каждый струг по два запасных гребных весла. Возбужденные казаки сновали по городку, задирая местных караульных, перемигиваясь с девками. Подходили к Ермаку и местные служивые люди, просились взять с собой. Среди них было несколько иноземцев из литовцев и поляков, что неизвестно каким путем попали в строгановские вотчины. Атаман всех отправлял к есаулам, предоставляя тем самим решать, кого набирать в свои сотни.

Отец Зосима оказался на удивление подвижным старичком с длинной прямой бородой, которую он на ходу постоянно поддерживал рукой, а то и подтыкал под ворот священнической рясы. Он сам разыскал Ермака и, благословив его, первым делом осведомился:

-- Какие образа и хоругви брать в поход думаешь, атаман?

-- То вам, батюшка, лучше знать. Воинских покровителей и берите. Не на блины идем. Поди, и сражений не избежать.

-- И я так думаю. Тогда надобно взять непременно Архистратига Михаила, как главного покровителя воинства небесного, Спаса Нерукотворного, с которым князья русские в сражения с басурманами издавна ходили, и Димитрия Солунского, что русскому оружию заступник. Правда, всех этих образов у меня нет, но я съезжу в соседний монастырь, испрошу у настоятеля. Когда выступать станем?

-- Как соберемся... -- Ермак с интересом разглядывал сноровистого батюшку, вглядывался в его живые и умные глаза, думая, скольким казакам придется ему закрыть глаза после боя.

-- Так не годится, -- неожиданно возразил тот, -- надо день наметить приметный, чтоб и воинам веры придал, и покровительство небесных заступников за нами было. -- Он зашелестел тонкими губами, видно, вспоминая что-то. -- К Успению не успеть собраться? Нет, верно, -- тут же ответил сам себе, -- да и негоже в праздник такой работой заниматься. Сретение иконы Владимирской? Тоже не поспеть? Усекновение главы Иоанна Предтечи Крестителя Господнего? Думаю, что не годится. А вот там день будет Семиона Столпника преподобного, что во имя веры множество подвигов совершил...

-- Ратных подвигов? -- поинтересовался Ермак.

-- Нет. То подвиги другого рода были. Плоть он свою истязал. Но думаю, что день благой для начала похода. И вам ведь подвиг во имя веры совершить придется...

-- Хорошо, -- согласился Ермак, -- к этому самому дню будем готовы.

-- Тогда с Богом, -- перекрестил его отец Зосима и скорым шагом отправился заниматься своими делами.

И хоть ко дню Семиона Столпника не все было готово, но Ермак настоял на отплытии в обговоренный с отцом Зосимой срок. И отслужив молебен, холодно простившись со Строгановыми, они оттолкнули струги от каменистого берега Чусовой.

Стояло погожее предосеннее утро, когда мать-земля, отдав все силы живому, исчерпав себя, готовится к длительному зимнему отдыху. Сохнут некогда могучие зеленые травы, обессиленно опадают листья, и деревья, стыдясь неожиданной наготы, вздрагивают от порывов дерзкого ветра, качают ветвями, пытаясь отогнать наглеца, а тот кружит вокруг, норовит повалить на землю и жутко завывает: "Мое-е-е..." А трудяги-паучки, стараясь помочь деревьям, торопливо ткут тонкое кружево, покрывая заголенные стволы, пеленая ветки. И наброшенные на ветки ажурные паутинки так напоминают о непорочном наряде невесты, что даже самый суровый, угрюмый мужик, ткнувшийся в нее лицом, ласково улыбнется, поглядит на причудливые кружева и лишь потом сбросит ее с себя, погладит белую с прожилками кору березки, войдет в прозрачный умолкнувший лес, да и то поспешит выбраться из него, чтоб не тревожить лишний раз засыпающие дерева.

Чем ближе подходили к отрогам гор, тем труднее становилось грести, но хуже всего пришлось, когда посланные вперед разведчики из местных служивых людей сообщили, что дальше хода нет и суда придется перетаскивать на руках. Но казакам то было не впервой, и поплевав на ладони, они дружно взялись за постромки, предварительно разгрузив струги, впрягаясь по два десятка в каждый, и пыхтя тащили их в гору с небольшими остановками, спускались вниз, найдя какой-то малый исток, возвращались обратно. В нескольких местах пришлось валить деревья, чтоб спрямить путь. Больше всего Ермак боялся, что вогульцы или кто-то из нукеров Алея могут оказаться поблизости и застать их врасплох. Потому две сотни попеременно несли охрану, растянувшись цепью. Потом несколько дней плыли, пробираясь через завалы упавших в русло речки деревьев, кое-где подымали воду, запруживая устье парусами. Но все облегченно вздохнули и повеселели, когда открылась широкая водная гладь реки, которая неторопливо несла казачьи струги по течению. И на обветренном лице атамана стала изредка появляться добродушная улыбка, зоркие глаза без устали вглядывались в лесную чащу, плотно обступившую, сжавшую реку. Он с нетерпением и тревогой ждал встречи с обитателями этих мест, желая узнать у них, сколько дней пути осталось до Кашлыка, откуда он много лет назад отправился в столь долгий путь.

Наконец, ранним утром с ертаульного струга подали сигнал. Впереди было селение. От струга к стругу понеслась команда готовить оружие к бою. Казаки с новыми силами налегли на весла, выстраиваясь полукругом, носами к берегу. На небольшой возвышенности увидели стены укрепленного городка, но ни на башнях, ни рядом не заметили людей. Казаки ертаульного струга, которым командовал Черкас Александров, уже карабкались вверх, задирая головы и поглядывая с опаской на стены. Но все было тихо. Вот они уже забрались на холм, идут вдоль стен, держа в руках сабли и пищали, ожидая шальной стрелы или копья, пущенного со стен.

-- Спят они там что ли? -- негромко спросил Яков Михайлов с соседнего струга.

-- Не-е-е... Замыслили чего-то, -- отозвался Гришка Ясырь. -- Слышалось мне ночью, будто кто-то шастал вокруг нашего лагеря.

-- Чего ж смолчал? -- повернулся к нему Ермак.

-- Думал, зверь какой ходит, вот и смолчал. На берег, обойдя крепость вокруг, выбежал Черкас Александров и, разведя руки, крикнул:

-- Никого! Ушли все еще ночью.

-- Видать, разведали, что мы рядом -- и подались в лес, -- сплюнул в воду Михайлов.

-- Чего делать будем, атаман? -- казаки со стругов смотрели на Ермака, ожидая его решения.

-- Пристаем! Оглядеться надо. Может, не все ушли.

На росистой траве, притоптанной многими десятками ног, был виден широкий след, ведущий в сторону леса. Распахнутые ворота жалобно скрипели. Пахло недавним пребыванием человека, оставившего после себя золу кострищ, обглоданные кости, рыбью чешую, клочки шерсти и тот неуловимый дух жилья, рождаемый пребыванием человека в течение долгого срока на одном месте.

Ермак заглянул в несколько пустых полуземлянок из простого любопытства -- и тут же давно загнанные вглубь воспоминания овладели им, вызвав щемящее чувство жалости к народу, среди которого он вырос, чья кровь текла в его жилах, чья речь по-прежнему жила в нем, чьи боги оберегали большую часть жизни. Но с кем теперь этот народ? С ним или с чужаком Кучумом? Признает ли он своего бывшего правителя, пожелает ли вновь видеть его на ханском холме?