Молоты Ульрика - Ник Винсент

Не туда. Не туда. Теперь он мчался за Драго, пригибаясь к холке коня, чтобы уклониться от упругих ветвей. Не туда.

Направо, нет, налево! Где же Драго, во имя Ульрика?

Каждый раз. Каждую ночь. Одна и та же упорная, яростная, отчаянная попытка изменить прошлое.

Не туда. Не в ивовую западню Не на этот раз…

Неожиданно Драго вскрикнул, и крик захлебнулся в крови Слишком поздно! Всегда слишком поздно! Драго, опрокинувшийся навзничь. Его боевой конь с распоротым брюхом. От разливающейся крови в студеный воздух поднимаются облака пара. Свиномордые окружают Драго. Их уродливое оружие стремительно поднимается и опускается.

С нечленораздельным выкриком обезумевший Эйнхольт бросился в гущу врагов, размахивая молотом. Затрещали кости, завизжали твари, какой-то зеленокожий свалился с расколотым черепом. Драго! Драго!

Эйнхольт спешился и бросился к ученику, презрев опасность.

«Ты отважный человек. Не заходи в тень».

Драго! Вон он! Съежившийся в тростнике, как птенец в гнезде. Жив, Ульрик, пусть он будет жив! Пробираясь через камыши к Драго, Эйнхольт шел в тени склонившихся над Ручьем ив.

«Не заходи в тень».

Драго…

Мертв. Никакой надежды. Мертв. Растерзан. Исковеркан. Расчленен. Отрубленная кисть по-прежнему сжимает обломок рукояти молота.

Встать, развернуться и мстить.

«Ты отважный человек».

Зеленый урод оказался прямо за его спиной. Зловонное дыхание. Яростное фырканье. Животная вонь. Здоровый топор с кремневым лезвием движется вниз.

Вот он, конец сна. Здесь он всегда просыпался, покрытый испариной и мучимый сухостью во рту. Каждый раз все эти двадцать зим.

«Удар».

Эйнхольт невольно вскрикнул и отшатнулся от алтаря. Его рука сама по себе поднялась к лицу, и дрожащие пальцы дотронулись до багрового шрама. От брови вниз, через глаз и щеку к челюсти. Эйнхольт прикрыл веки и позволил миру скрыться в темноте.

— Ульрик, храни меня… — прошептал он потрясенным голосом. Слеза боли навернулась на его здоровый глаз. Второй глаз не проронил ни капли за эти двадцать лет.

— Он всегда следит за тобой и хранит тебя, брат. Ульрик не забывает тех, кого избрал для служения себе.

Эйнхольт развернулся, чтобы увидеть, кто говорит с ним В тусклом свете свечей стоял жрец Храма в рясе с капюшоном, под которым нельзя было различить ни единой черты лица этого человека. Но, так или иначе, жрец излучал доброту и ласку.

— Отче, — выдохнул Эйнхольт, пытаясь привести свои мысли в порядок. — Простите… сон, плохой сон..

— Сон, не дающий спать, как мне кажется. — Священник приблизился к Эйнхольту, протянув худую, бледную руку в успокаивающем жесте Он казался хрупким, слабым. «Он стар, — подумал Эйнхольт. — Один из древних магистров Храма, наверное. Это честь для тебя, старый рубака».

— Мои сны беспокоили меня уже… долгое время. А сейчас я встревожен тем, что они меняются. — Эйнхольт сделал глубокий вдох, надеясь прояснить свое сознание. То, что он сейчас сказал, звучало глупо даже для него самого.

Священник встал на колени рядом с ним, и они оба теперь стояли перед алтарем Жрец двигался медленно и трясся мелкой дрожью: видимо, он боялся, что старые больные кости переломятся от быстрых движений. Он осенил себя знаком Ульрика и проговорил короткое благословение. Потом, не оборачиваясь к Храмовнику, он заговорил снова.

— Путь Воина Храма никогда не был мирным. И не будет. Ты был взращен и воспитан для самой кровопролитной из войн. Я повидал достаточно Храмовников на своем веку, которые проходили через это место, чтобы узнать, что никто и никогда не проживает свою жизнь в покое и безмятежности. Насилие смущает души. Любое насилие. Даже та святая жестокость, которую вы проявляете во имя нашего любимого бога. Я не могу счесть ночей, когда я выслушивал жалобы и внимал страхам Волков, приходивших к этому алтарю за утешением.

— Я никогда не уклонялся от битвы, отче, Я знаю, что это такое. Мне не привыкать к насилию.

— Я не сомневаюсь в твоей отваге. Но я понимаю твою боль. — Жрец слегка подвинулся, словно устраивался поудобнее. — Твой двадцатилетний сон становится явью? Он ранит тебя?

Эйнхольт выдавил тихий смешок.

— Я не смог спасти жизнь своего доброго друга. Жизнь ученика. И я поплатился за это. Мои раны всегда со мной, отче.

— Да, я вижу — Жрец не сделал ни одного движения, и Волк задумался, как же священник смог что-либо увидеть.

— Значит, многие годы это будоражит твой сон. Я понимаю. Но Ульрик не зря так клеймит сны своих чад, в этом есть определенное предназначение.

— Это я знаю, отец. — Эйнхольт провел ладонью по покрывшейся потом лысине. — Память сосредотачивает мои мысли, напоминает мне о долге служения Великому Волку. Я никогда раньше не жаловался Я жил с этим, и это жило со мной. Как знак чести, который отличал меня перед Ульриком, когда я спал.

Жрец несколько мгновений хранил молчание.

— И вот сегодня, впервые за многие годы, твой сон приводит тебя сюда среди ночи и заставляет кричать на весь Храм.

— Нет, — просто сказал Эйнхольт и обернулся к священнику. — Я пришел сюда, потому что сон покинул меня. Впервые он не посетил меня.

— А что посетило?

— Другой сон. Первый новый сон, который приснился мне со дня битвы при Хагене.

— И он был столь ужасен?

— Нет. Это было просто воспоминание.

— Недавнее?

— Я был одним из братьев, которые уничтожили проклятие, нависшее над городом несколько дней назад. Я разбил Челюсти Ульрика, и магия проклятия сгинула.

Священник попытался встать, но пошатнулся. Эйнхольт подхватил его мускулистой рукой и почувствовал, как тонка и костиста была рука старца под рясой. Он помог жрецу подняться. Тот с благодарностью поклонился Эйнхольту, неловко и шатко. Капюшон лишь слегка дернулся, и жрец зашел за спину стоявшего на коленях Волка.

— Эйнхольт, — произнес он наконец.

— Вы знаете меня, господин? — удивленно спросил Эйнхольт. Он с ужасом почувствовал, что это с ним уже происходило. Словно это Шорак стоял сейчас сзади него. Словно Шорак вновь узнает Эйнхольта, пользуясь услугами невидимого мира, как он узнал его в кварцевом туннеле под Фаушлагом.

— Ар-Ульрик лично восхвалял твой подвиг, — сказал жрец. — Комтур Рыцарей-Пантер прислал в Храм благодарственное письмо. Другие городские организации, которым вы вернули их реликвии, также восхваляют ваши имена. Так что не удивительно, что я знаю тебя.

— Простит ли Ульрик мое преступление?

— Ты не совершил никакого преступления.

— Я уничтожил Челюсти Хольцбекского Волка. Нашу величайшую святыню. Я разбил их своим молотом, освященным в этом Храме.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});