Тесей. Царь должен умереть - Рено Мэри

Я не просто повернулся к нему - меня словно подбросило.

- Гавань?… - спрашиваю. - А что там?

- Тебе не надо было вставать с постели, - говорит, - ты очень плохо выглядишь, Тезей.

- Гавань!… Что там происходит?!… - Меня вдруг охватило бешенство, я готов был схватить его за грудки и вытрясти ответ - и в то же время боялся, боялся его услышать.

- Успокойся, малыш! - говорит. - Да, здорово тебя вчера тряхнуло… Так сам-то я не видел, но гонец из Амниса прибежал, говорит что море там обмелело, осталось воды на полсажени, корабли все легли на дно посуху. Люди говорят - это к несчастью.

Бычий Двор пошел кругом перед глазами, потом стало совсем черно… по губам била, втискивалась чаша, старческий голос уговаривал: «Выпей, полегчает…» - а я стоял как истукан, ухватившись за стол, и ничего не видел. Потом на губах была медовая сладость пряного вина, а вокруг - лица, лица… с изумленными глазами, с раскрытыми ртами… я отшвырнул чашу и слышал, как она разбилась о плиты пола… меня держали со всех сторон, словно без этого я мог бы упасть, - а я чувствовал себя легким, словно пламя, мне чудилось, что череп мой расколот и из него струятся кверху языки голубого огня… я судорожно хватал ртом воздух, наконец наполнил грудь - и дикий вопль, будто волчий вой, заполнил Бычий Двор, забился меж высоких стен, и я вдруг понял, что это - мой голос!…

На меня надвинулись, навалились… лица, руки, кричали, хватали… я отбивался, ничего не видя вокруг, потом вдруг в глазах чуть прояснилось, - а кулак уже был занесен для удара, - и я увидел глаза, глядевшие на меня, и шрам на щеке - Хриза! Это Хриза схватила меня за плечи… Я уронил руку, она что-то говорила, а я слышал только дыхание свое, тяжкое, лихорадочное, и какой-то осколок сознания во мне заметил, что она еще подросла, уже с меня ростом!… Потом я услышал ее наконец:

- Тезей, что с тобой!? Скажи что-нибудь. Скажи, что с тобой, ведь ты же знаешь нас, узнаешь?… Ведь мы Журавли, Тезей, мы хотим тебе только добра, посмотри - ведь это мы, твой народ!…

Я старался овладеть собой, я боролся с сумасшествием, хоть чувствовал, что эта борьба мне не по силам, я в клочья рвусь от напряжения… Но надо, надо! - ведь если не я, то их никто не спасет теперь… Надо!…

Борьба с тем бешеным быком была детской забавой по сравнению с этой борьбой; меня трясло всего, колотило… Душа, казалось, вырвется из тела и исчезнет во тьме, - но я кое-как одолел себя, одолел это безумие и почувствовал, что вот-вот смогу говорить. Но сначала взял руки Хризы в свои, ухватился за них изо всех сил, казалось, они меня держат… И прошептал:

- Хриза, позови Журавлей.

Вокруг раздались голоса: «Мы здесь! Посмотри, Тезей, мы здесь!» - но я смотрел только в ее глаза и не отпускал ее рук.

- Предупреждение! - я старался изо всех сил, но слово вылетело словно хрип умирающего - никто не понял.

- Что? - кричат.

- Замолчите! - Хриза говорила тихо. - Замолчите! Бог вошел в него.

Все стихли, и я попытался еще раз:

- Это предупреждение. Суровое, ужасное!… Оно - как тень горы, я ощущал его и раньше сквозь те, что были перед этим. Посейдон идет, исполнен ярости мрачной и беспощадной, сокрушающей города!… Мы ничего подобного не видели. Мы даже представить себе не можем, что будет. Еще не сразу. Но скоро… Бог приближается, я ощущаю поступь его.

Вокруг послышались испуганные голоса: но руки Хризы, крепкие и шершавые руки бычьей плясуньи, не похолодели, не дрогнули в моих руках, и голос ее был спокоен:

- Да, Тезей. Что мы должны делать?

До сих пор я только чувствовал предупреждение - чувствовал всем телом - и внутри меня полыхал ужас; я был словно горящий дом, в котором уже никого не осталось. Но голос Хризы был тих и спокоен, и в этом горящем доме от ее голоса появился кто-то, кто мог думать, и я сказал:

- Это здание рухнет. Если мы не вырвемся из него, мы все погибнем. - Зажмурил глаза, помотал головой, чтобы хоть чуть прояснить ее. - Где Фалестра? - спрашиваю.

- Я здесь, - говорит.

- Оружие!… Ты должна вынести оружие.

- Посмотри, - говорит, - девушек уводят спать, большинство уже заперто, мы остались последними. - На самом деле слышен был мерзкий голос жрицы. - Двери запираются снаружи - как нам выбраться оттуда?

У меня закружилась голова, чуть не упал, но кто-то подхватил меня: Аминтор, четок и внимателен, как на арене…

- Где наши педерастики? - спрашиваю.

Мне было не по силам выбирать выражения, и они, наверно, это поняли: они должны были знать, что в здравом уме я ни за что на свете не оскорбил бы их. И они не обратили внимания на мою грубость, Иппий и Ирий.

- Мы здесь, Тезей. Мы знаем, что делать.

- Дайте девушкам время вооружиться, - говорю. - У вас есть что-нибудь, чем подкупить стражу?… Фалестра, собери всех у двери - и будьте готовы к прорыву. Как только снаружи откроют - вперед. Времени не тратьте, если кто встанет на дороге - никаких уговоров, никакой возни - убивать на месте. Как только вы будете здесь, мы вместе пробьемся наружу. Торопитесь, быстрее, бог приближается!

Я замолк. Держать вепря на копье было легче, чем сейчас сдерживать безумие, что рвалось в меня, - и все-таки я услышал и изумился: жрица кричала нашим девушкам, чтобы немедленно шли спать, она, мол, их высечет розгами, если они тотчас не прекратят эту игру с парнями, а то ишь, мол, словно шлюхи тут…

Девчонки убежали, а голоса ребят колотили меня по ушам. Они спрашивали друг у друга, что я сказал, - ведь большинство из них слышали только первый мой крик, - спрашивали нестерпимо громко, все было нестерпимо громко, а Хриза ушла, и шум был пыткой… А предупреждение вздымалось, ревело, обрушивалось у меня в голове, будто прибойная волна, - и откатывалось, оставляя за собой кошмарную тишину, и в этой тишине слышалась поступь бога. Человек перед Бессмертными всегда ощущает священный ужас; и этот ужас побуждал меня, гнал меня - бежать!… Бежать все равно куда, лишь бы отсюда; бежать без памяти, без оглядки, спасать свою жизнь!… Я удержал себя на месте, - но безумие жгло меня, я не мог дольше держать его в себе. И вот я оттолкнул Аминтора, вскочил на стол среди разбитых винных чаш и закричал.

- Посейдон идет! - кричу. - Посейдон идет! Я, Тезей, сын его, говорю вам… Священный бык убит, и Бык Земной проснулся! Дом Секиры рухнет! Дом рухнет!…

Началась паника. Люди носились вокруг, призывая своих богов - а кто любовников, - хватали свои драгоценности - или чужие, все равно, - кто рвался бежать, кто пытался остановить бегущих - драки, свалка на полу… И крики. Крики пронзали мне голову, словно раскаленные копья. Они-то знали страх лишь с моих слов, а я его чувствовал!… Я хлебнул воздуха и готов был закричать снова; но тут во мне словно зазвучал звонкий чистый голос, как поющая струна зазвучал, и заглушил окружающий гвалт и мое смятение: «Опомнись, не забывайся. Ведь ты мужчина, ты эллин!»

И в тот же миг я понял, что если кто и вырвется в Лабиринт без оружия - это верная гибель. Эта мысль смахнула меня со стола. Громадным прыжком я влетел в толпу, раскидал их, накричал на них, приказал ждать… Но и после того Бычий Двор продолжал гудеть от криков - и через внутреннюю дверь у женской половины вошли два охранника. Они наверно выпивали в карауле, ради праздника, и потому не сразу отреагировали на шум. Хотя, в Бычьем Дворе всегда было шумно, а их дело охранять дверь; что у нас творится, их не касалось вообще-то. И вот они стояли, глядя на нас, и спрашивали: что здесь все с ума посходили, что ли? Стояли небрежно, но в полном вооружении: щиты и копья в пять локтей.

Щиты и копья в пять локтей!… Я почти пришел в себя, увидев их, но голова еще кружилась Пошел к ним, - однако Теламон был уже там; наш всегда спокойный, невозмутимый Теламон

- Парни пили после ужина, - говорит, - а кто-то по ошибке принес неразбавленного вина. Не обращайте внимания на эту бузу

Один из стражников сказал другому:

- С этим их тренер управится. Найди его, он должен быть на танце. - И повернулся уходить