Медвежатник - Евгений Сухов

— Покорнейше благодарю, — ахнул от удивления коридорный, разглядев на своей ладони пять рублей. Женщина не укладывалась ни под один известный ему тип. Скорее всего, барышня не из Белокаменной, где каждая гимназистка знает цену ломаному целковому, а откуда-нибудь со Средней Волги, из богатой купеческой семьи, где для особого шика фабриканты используют ассигнации в качестве туалетной бумаги. — Разрешите я дверь открою.

— Уж будьте любезны, — произнесла барышня и не спеша направилась к распахнутым дверям.

Коридорный посмотрел вслед удаляющейся барышне. Улица была пустынной.

Часть V НЕ ПОЙМАН — НЕ ВОР

Глава 40

— Самое главное, чтобы ты ничего не забыл, — как можно спокойнее произнес Савелий. — Одна твоя оплошность может дорого обойтись всем нам.

— Все будет хорошо, Савелий Николаевич, — произнес Филимон, — можете не беспокоиться, — и он широко улыбнулся. Так радоваться способен только шестилетний ребенок, который наконец получил долгожданную игрушку.

— Важно, чтобы ты не суетился. Вел себя очень спокойно, — загнул палец Савелий.

— Все так и будет, — заверил Филимон, — а потом еще темень, мало кто заметит.

Они сидели в тенистом скверике на крепкой лавке с высокой спинкой. Филимон сидел непринужденно, скрестив руки на груди, и напоминал студента, вырвавшегося из духоты учебных корпусов на вольный воздух московских проспектов. Взгляд у него был ленивый, если его что и интересовало, так это барышни в пестрых нарядах, фланирующие неторопливой походкой по аллеям парка. В эту минуту он напоминал льва, сонно разглядывающего пробегавших мимо антилоп. Девушки, будто бы подразнивая, бросали в их стороны быстрые взгляды, видно, определив их в потенциальные кавалеры. Однако никто из них не решался проходить близко, как будто бы опасались разжечь в душах сидящих джентльменов нешуточный огонь. Вот тогда они стряхнут с себя видимую дремоту и, уподобившись хищникам, отчаянно бросятся вслед удаляющимся дамам.

Филимон проследил за тем, как девушки, лениво взявшись за руки, проследовали в дальний конец парка, и, потеряв к ним интерес, повернулся к Савелию. Сейчас он походил на зверя, переевшего мяса, он ленился подняться с места даже ради лакомого кусочка.

Он был рад, что Савелий обратился именно к нему, хотя понимал, что кроме обыкновенной симпатии не последнюю роль здесь играет грамотный расчет. И прежде чем обратиться к Злобину с предложением, Савелий не однажды перестраховался и поспрашивал о нем всех уважаемых людей Сухаревки, не запачкан ли их воспитанник в чем-нибудь крамольном. Филимон улыбнулся, он не сомневался в том, что Савелий Николаевич собрал о нем ворох самых благоприятных рекомендаций.

Филимон согласен был носить за Савелием чемодан с отмычками, но не смел даже мечтать о том, что когда-нибудь им придется поработать в паре.

Это была школа.

Савелий в своем деле не пропускал ни одной детали: его интересовала длина коридоров в здании, количество ступеней, даже то, с какой стороны подвешена к косяку дверь. А сейф, который следовало взломать, он знал настолько досконально, как будто изготавливал его собственными руками.

— Как городовые?

— В это время их не бывает. Они дежурят на соседней улице.

— Хорошо, — в задумчивости протянул Савелий, поддев концом трости сухую веточку.

Неделю назад Савелий обнаружил за собой слежку. Это было не глупое топтание за спиной, когда слышен не то что каждый шаг — дыхание, а нечто иное — его вел незаметный человечек, очень напоминающий мелкого чиновника, с грустной простоватой физиономией. На его кисловатом лице можно было с легкостью прочитать о многочисленных семейных драмах, где место было и суровой супруге, не желавшей муженьку готовить любимый борщ, и старшей дочери, которая уже засиделась в девках, но с благочинностью воспитанницы женского монастыря со строжайшим уставом продолжала терпеливо дожидаться своего ненаглядного.

Таких сереньких чиновников во всей Москве было предостаточно: они толпились на главных улицах Белокаменной, уютно чувствовали себя в самых неприглядных переулках и выглядели практически все на одно лицо, так как были терзаемы одними и теми же проблемами.

Дело свое филер знал отменно. Он никогда не дышал Савелию в спину, а наблюдал за ним, как правило, с противоположной стороны улицы и при этом умел не смотреть в его сторону. Только многолетняя привычка анализировать позволила Савелию вычислить его из огромного количества окружавших людей.

Где-то он сумел промахнуться и угодил под пристальное внимание уголовной полиции. Господина Аристова, как в английском боксе, нужно было переиграть не по очкам, мучительно долго накапливая их в каждом раунде, а враз, чтобы он сдался ввиду явного преимущества.

Савелий огляделся. Вокруг сплошная безмятежность. В десяти метрах от их скамейки сидела юная пара, которая не желала замечать присутствующих: молодой человек так страстно тискал руку девушки, что она едва не вскрикивала от счастья. Две барышни, взявшись под руки, который раз пересекали небольшой парк, и по их взглядам, полным надежд, было понятно, что они имеют весьма большие виды на молодых мужчин, ведущих неторопливую беседу. В сквере находилось еще три пары. Но это пожилые, чей век уже отмерен, — понимающие мудрые глаза следили за всем происходящим, и от их внимания не ускользало даже барахтанье воробьев в горячей пыли.

Филера среди присутствующих не было. Оно и понятно. Савелий ловко сбросил его в одном из подъездов за три квартала от парка, прошмыгнув затем в проходной двор. Скучноватая физиономия шпика приобретет осмысленность, когда он обнаружит, что его элементарно провели вокруг пальца.

Савелий посмотрел на часы. Почти два. Он решил возвратиться к тому месту, где оторвался от филера. Нужно будет проделать этот трюк неторопливо, без суеты, чтобы происшедшее выглядело естественно, как будто бы они разминулись совершенно случайно. Савелий даже улыбнулся, подумав о том, какое облегчение ощутит филер, когда он, совершенно неожиданно, обнаружит в одном из переулков своего подопечного.

— Кажется, все, — подвел итог Савелий. — Я пойду, а ты посиди здесь еще немного. И только не надо прощаться. Я очень суеверен и верю во всякого рода приметы.

— Хорошо, — охотно согласился Филимон и взглядом неутомимого ловеласа оценил проходящих мимо него девушек.

— Надеюсь, что тебя не задержат никакие обстоятельства.

— Ах, вы об этом, — махнул рукой Филимон, посмотрев в сторону барышень. — Пустое!

— Будем надеяться, — произнес Савелий и неторопливой походкой направился вслед за удаляющимися барышнями.

* * *

Императорский Большой театр являлся едва ли не единственным местом, где можно было увидеть весь московский свет сразу. На премьере непременно полагалось присутствовать фрейлинам императрицы, которые, невзирая на ветхость, держались так, как будто не далее чем вчерашним вечером состоялся их первый бал. Они не растеряли своего влияния в обществе, и порой от их мнения зависело даже очередное назначение или повышение по службе. Являлись на премьеру и отставные генералы, которые некогда командовали армиями, и через пробившиеся плешины и благообразную старческую внешность невозможно было угадать в них героев отгремевших военных кампаний. Были здесь статские советники и товарищи министров, графы и князья и вообще все те, от кого зависела жизнь в губернии.

Пройти мимо такого собрания Аристов тоже не мог, хотя балет он не понимал и всякий раз во время спектакля мечтал только об одном — не захрапеть во время кульминационной сцены. И когда сон все-таки предательски сваливал его на спинку кресла, Аристов начинал пощипывать себя за ляжки, чтобы освободиться от надвигавшейся дремы.

В этом театре ему было чуждо все: музыка, декорации и даже перерыв — во всем чопорность! Иное дело драматический театр, там перерыв — это в первую очередь буфет, вокруг которого топчется множество актрис и их поклонников. Актрисы, в отличие от балетных примадонн, всегда доступные, с ними можно поговорить, распить бутылку шампанского, а то, если повезет, завести скоротечный, ничего не значащий роман.

Поднявшись по широкой мраморной лестнице, Аристов посмотрел вниз, где у самого вестибюля развернулся впечатляющий спектакль галантности. Мужчины помогали дамам снимать накидки и проделывали это столь вдохновенно, как будто собирались провожать их не до партера, а до двуспальной кровати под цветастым балдахином. Дамы выглядели очаровательно — в черных платьях с открытыми плечами. Со многими из них Аристов был знаком лично.

У перил седовласый породистый мужчина лет шестидесяти пяти поддерживал под голый локоток барышню ангельской наружности. От силы ей двадцать годков, ну никак не более! Мягкий голос и аристократические манеры выдавали в ней выпускницу института благородных девиц. Но Аристову было известно, что это не так. Барышню он знал под кличкой Сипуха. Ей двадцать пять лет, и она обыкновенное дитя Хитровки. Правда, из талантливых. Ее основная специализация — богатые купцы, у которых она проживает на содержании. Благодаря своей впечатляющей внешности и отточенным, почти аристократическим манерам она сумела сколотить немалое состояние, а в обществе появлялась при нарядах и украшениях, которые оценивались в полмиллиона рублей. Подобный капиталец был выстрадан: четырежды ее избивали купеческие жены; дважды из-за ее прелестей стрелялись разоренные купцы; трижды она разбивала семьи, и ни разу на нее не было заведено уголовного дела. Все ограничивалось воспитательной беседой, после которой, недовольно фыркнув, барышня покидала полицейский участок с изяществом крупной рыбы, разорвавшей крупный невод.