Десять кругов ада - Леонид Костомаров

Он понимал, что все это - Надя, ее существование, данная ею надежда. Надежда... Надежда Косатушкина...

Надеждина надежда...

Катал он теперь на разные лады имя ее и все с нею связанное и тихонько умилялся...

Вот и сейчас, сидя в битком набитом зале, провонявшем табачищем и тяжелым мужским потом, Иван пытался сопоставить судьбы героев фильма не только со своей, но с их будущей судьбой - себя и Надежды...

Аж дух от мыслей таких захватывало...

Началась тут на экране интимная сцена у реки, и впереди сидящий молодой хмырь со смешком подсказал робкому герою на экране:

- Да че ты, пацан, зажми ее покрепче!

- У-у.. бикса, на лоха напоролась! - поддержал его кто-то.

И понеслось.

Зажегся вдруг свет, вышел в проход дежурный офицер и, почему-то обращаясь к Воронцову, видимо, узря в нем главный здесь авторитет, грозно спросил:

- Кто кричал?

И тут Батя встал и, решительно оглядев зал, посмотрев в сторону крикунов, бросил зло:

- А ну, вставай, горлопаны! В изоляторе поулюлюкаете... Ни себе, ни людям не даете посмотреть!

Поднялись трое молодых, с недоумением и зло глядя на Кваза.

- За мной! - скомандовал довольно офицер.

А Батя уселся как ни в чем не бывало. И погас свет, и продолжился фильм, но уже в полной тишине.

Только Кочетков шепнул кому-то за Батиной спиной:

- А красотка Квазу хвостом крутанула, вишь, как взбесился...

Батя услышал, но сдержался.

Парней увели, а вокруг Кваза с этого момента будто очертили круг, никто, кроме Володьки, не подходил к нему. Оставили одного на льдине. И он очень этим был доволен.

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

Ранним туманным и сырым утром почтово-багажный поезд остановил свой бег у перрона в кандальном лязге буферов. У второго вагона с матовыми стеклами резко притормозил черный воронок, из него начали выпрыгивать вооруженные солдаты; взяв автоматы на изготовку, быстро окружили машину. Ждали...

Послушно присела рядом рослая овчарка, привычно и выжидающе поглядывала на вагонную дверь... шерсть на холке ее дыбилась, из приоткрытой пасти рвался злой рык.

Редкие утренние прохожие шарахались в сторону и обходили от греха подальше солдат, держащих пальцы на спусковых крючках автоматов...

Дверь наконец открылась, и в нее лихо заскочил по ступеням молодой лейтенантик. Через пяток минут он чинно сошел на перрон в сопровождении другого, столь же молодого офицера, они весело смеялись какой-то шутке, подписывая бумагу о передаче дел осужденных новому конвою, вот и передана связка папок с делами прибывших, а чуть погодя в дверях вагона показался первый зэк. Он с тоской глянул в хмурое небо, щурясь и озираясь...

- Шаг влево, шаг вправо, стрелять без предупреждения! - громко крикнул враз построжавший и важный от своей ответственности лейтенантик нового конвоя.

Первый зэк соскочил на перрон... шаг, еще один шаг по воле, и он уже в воронке. Кругом вооруженные солдаты. Овчарка уже хрипела на поводке и скалила белые клыки в неистовой злобе к своим лютым врагам...

- Первый, второй! Быстрее, быстрее! - с задором кричал лейтенант.

Десятый, чуть прихрамывая, замешкался и тут же получил удар сапогом в бок. Он возмущенно открыл было рот, но второй удар прикладом заставил его ткнуться носом в рифленую лесенку, и, подгоняемый пинками, на четвереньках он шустро полез в машину. Оглянулся, чтобы огрызнуться, но солдат ловко ткнул ему кончиком штыка в задницу. Тот взвыл и пропал.

- Одиннадцатый! Все!

Прибыло одиннадцать гавриков, двенадцатого по пути в Зону забрали из местной городской тюрьмы. Это был знакомый Дробница-Кляча. Снова за драку получил пять лет. Отпуск кончился.

ОПЯТЬ ЗОНА. КЛЯЧА

Но я не унывал... Затянулся новым долбанчиком, оглядел новых хмырей. Чувствую спиной - к родной Зоне рулим. Сейчас последний поворот, и вот она, родная хата... Сидел я у двери, а рядом притиснулся черт в костюме "зебры", спущен к нам из полосатого режима. Оглядел я его - ну, словно мертвяк: желтый весь, щеки ввалились и желтые, с красными прожилками белки гноящихся глаз. С ним все ясно, наркуша... Сидел он и молчал, отвесив нижнюю губу, но вдруг резко боданул головой в мою сторону. Я аж отшатнулся от неожиданности.

- Значит, говоришь, сучья эта зона, Кляча?

Я аж рот разинул от удивления, откуда он мою кликуху знает. Но быстро взял себя в руки, ответку бросаю:

- Сучья! Один шестой отряд при мне держался. С понятием там воры. Надо тебе в шестой рваться.

- А Кваз там? - с грозным недоверием насупился полосатик. - Кажись, тебя я тоже помню по ранним ходкам. Ястреба знаешь?

Гляжу и глазам не верю... Точно Ястреб! Да ему же чуть за сорок, а голимый старик.

- Как же. Ястреб, тебя отпустили к нам?

- Врачи по болезни... на свежий воздух отправили, помирать... Кваз, говоришь, там, это уже хорошо.

- Ворон у него Васька был... Приручил...

- Живность любит... - хохотнул Ястреб, - в крытке таракана кормил, пока я его не схавал. И в кровянку не играл...

А я оглядываю его, и мороз по спине от страха, даже смотреть на него жутко, глаза сами уходят в сторону. Ну, ничего, сживемся, такой дерзкий друган не помешает. А ему терять нечего, видно сразу, что не жилец... Ястреб - вор в авторитете.

ЗОНА. МЕДВЕДЕВ

Ястребов сидит в моем кабинете... Я еще вчера изучил дело, теперь же пристально разглядываю его самого. Тонкий, хищный нос, впалые глаза в постоянном недоверчивом прищуре, ехидная складка в правом углу неряшливого рта, отчего кажется, что губы смещены вправо. На лице отпечаток извращенности и своеволия, что способны толкнуть его на все...

Я нахмурился, с неприязнью отвел взгляд: троих ведь убил в зонах, по-видимому, полная деградация личности. Опять Волков подсунул в отряд типчика...

- Работать придется на бетоне, - сказал я ему, закуривая папиросу.

- Трудно мне на бетоне, - прохрипел зэк и зашелся в частом сухом кашле, содрогаясь всем телом.

- Ну и как насчет прежней жизни? Может, одумаешься на старости лет?

- Я давненько завязал, - как-то приторно ухмыльнулся Кеша. - Иначе бы не прислали к вам из "крытки", на воздух. Нарушать режим не буду. Но и в актив вступать не буду. Вот и все мои соцобязательства. - И снова расплылся в улыбке. Да так и застыл, встретившись со мной взглядом и обнажив леденящую жестокость лица с бешеными белесыми глазами.

- Если ты затаился и опять масть откроешь, то молодежь начнет брать с тебя пример воровской, считаясь с твоим прошлым авторитетом. Предупреждаю...

- Я в этих кружевах не разбираюсь, - прервал меня зэк, - гражданин начальник, я нервный, и не надо мне мозги полоскать, - закончил с дрожью в голосе, наглядно демонстрируя свою истеричность.

- Не напугал... - усмехнулся я, - видал и похлеще.

И тут я почуял его запах... на меня пахнуло могилой...

На другой день пошел в промзону. Поднимаюсь к электрикам на второй этаж. У них стенка вся опять бабами оклеена. Под столом пустая банка из-под сгущенки валяется.

- Ну? - спрашиваю, пнув банку и на фотографии кивая. - Уберите дразнилки!

Один полез отдирать фотки, второй банку поднимать, сопят, злятся, откуда, мол, майор нарисовался, как хорошо без него было.

Ничего, скоро отвяжусь... А пока терпите.

- Вот так акты на вас пишут, а потом не знаете, как оправдываться? беззлобно я им говорю, как сынкам - молодые они ребята, несмышленые. - А детали для чего? - спрашиваю про радиодетали на столе. - В эфир хочешь выйти, рассказать что?

- Да это блок контрольно-измерительный, - поясняет, улыбаясь, один из молодых.

- Смотри, - предупреждаю. - А то тут один... Кулибин передатчик раз у нас смастерил. С Америкой, наверно, хотел договориться... чтобы походатайствовали за него...

Кивают. Винятся - не будем больше. Вижу - точно, не будут. Ушел от них спокойный.

От электриков направился в раздевалку - любимое место Волкова с его шмонами. Сейчас, правда, наш горе-оперативник прыть поубавил, а здесь все, что угодно, можно найти...

ЗОНА. ДОСТОЕВСКИЙ

В нос шибанул стойкий запах пропитанной соляркой, соленым потом и еще невесть чем рабочей одежды, разогретой горячими батареями. Мамочка даже отступил с непривычки. Затем, собравшись с силами, снова взялся за ручку двери, но все же решился только заглянуть. Чихнув, прикрыл дверь - вот мерзко-то, как же они, бедняги, это терпят?

Направился в душ. Сегодня он решил обойти все, по полной программе сделать обход.

Здесь запах был другой - смесь хлорки и пота, ржавчины, прокисших в воде тряпок и хозяйственного мыла. Грязно, затхло и здесь было, не убирали за собой зэки. На кафеле уже появилась зеленоватая слизь, трубы с оторванными лейками, патроны без лампочек на сером, в разводах ржавчины потолке. Да...

В столовой - просторном зале с деревянными столами и скамейками - прошел сразу к раздаточной - кухонному штабу. Дремавший там пожилой раздатчик Клушин, издали увидев майора, схватил тряпку и стал лихорадочно протирать стол. Так с тряпкой и приветствовал майора.