В рамках дозволенного - Валерия Савельева

несове… Стоп, уже совершеннолетних.

Боже, как странно.

– Может, я помогу тебе, чтобы ничего глаза не мозолило? – теперь в голосе Тима явственно слышалось раздражение.

Поверх платья, которое я всё же спрятала в сумку, упала пара книг, любимые брюки и целая стопка маек. Подопечный словно решил убрать внутрь всё в комнате, что касалось меня. И это странным образом пугало.

– Тим, что ты делаешь? – возмутилась я, почти с боем вырывая из сумки свою одежду.

Майки полетели на пол, дурацкое платье, с которого всё началось, повисло на тканевой ручке унылой тряпкой. Хотела его подобрать, но Тим успел раньше: стиснул платье, отшвырнул на кровать, повернулся ко мне и процедил:

– Ты ведь на днях уезжаешь? Всё, контракт почти окончен?

И шаг вперёд на каждые несколько слов. Я автоматически отступала, мозг работал с панической скоростью. Почему он злится? Хочет, чтобы я скорее уехала? Не хочет? На пятом шаге я едва не села на стол. Всё, отступление закончилось.

– Почти, – согласилась я, решив начать с того, что и так известно. Итак, да, контракт почти окончен, что с этого?

– Отлично, – выдохнул подопечный, упираясь руками о столешницу по обе стороны от меня.

Тим подошёл очень близко, почти вплотную. Мне пришлось слегка отклониться назад и запрокинуть голову, чтобы заглянуть ему в лицо, уловить эмоции, но всё зря. Потому что эмоций было слишком много, я не могла их различить. Недовольство? Надежда? Боль? Желание? Не-ет…

Но сердце ёкнуло в ответ на пристальный взгляд, задержавшийся на губах, на звериную решительность, на тепло тела, стоящего так близко. Тим словно поедал меня глазами – тот же взгляд, что тогда, в дверях, когда я пришла требовать ответы на вопросы. Только тогда я отказывалась в это верить, а сейчас понимала, одновременно принимая и отрицая происходящее. Хотелось отключиться, запрокинуть голову и ждать следующего шага. Хотелось, но не стоило.

– Тим… – пробормотала я, когда поняла, что одно неловкое движение и наши бёдра соприкоснутся. А потому попыталась свести всё к наивной шутке: – На столе я уже убралась.

– Тем и лучше.

Он склонил голову, присматриваясь ко мне. Перестать отклоняться, податься навстречу, чуть потянуться вперёд, сделать первый шаг – и вот он, очередной поцелуй. Поймает нас, захватит, спалит. Но вместо шага вперёд я отшатываюсь, едва не падая на стол, руки подопечного подхватывают под спину. Горячие, крепкие, от них у меня дыхание перехватывает. Как можно в восемнадцать быть таким привлекательным?

– Блять… – простонал Тим, прижимая меня к груди. Сильно, до боли в рёбрах. Потом отпустил, вновь заглядывая в лицо, и добавил: – Ты же уезжаешь скоро. Совсем-совсем скоро.

Это хорошо или плохо? Радует его или печалит? Я могу спокойно ответить, что не уеду, но что получу в ответ?

Пока что ответом стали губы, мазнувшие по щеке, по шее. Тим сгорбился, не отпуская меня из объятий, уткнулся носом в основание шеи, щекоча дыханием и вызывая по телу дрожь. Нужно было или расслабиться, запрокинуть голову и совсем потеряться в этих руках, или собрать все силы и не шевелиться. Поступать как профессионал. Я выбрала второе.

– Даже если уезжаю, – отозвалась я, попытавшись оттолкнуть его от себя, – разве это проблема?

Тим не ответил, он выпрямился, резко выдохнул и потребовал:

– Поцелуй меня.

Именно потребовал. Настырно, упрямо, уверенно, словно хотел подчинения. Но я не двинулась, лишь подняла глаза, встречаясь с ним взглядом, пытаясь понять. Зачем ему всё это? Зачем это нам?

Ожесточённое, резкое лицо Тима смягчилось. Он вздохнул, прикрыл глаза, сглотнул – стал самим собой, а не наглецом, намеревающимся получить желаемое любым способом. И повторил уже шёпотом:

– Поцелуй… – почти прося.

И я готова была сдаться, потому что давно уже прижималась животом к его животу, давно ощущала в ушах биение собственного сердца, а на кончиках пальцев приятное покалывание. Разумная частичка упала в обморок, уступая власть той, что желала совершать глупости: коснуться горячих губ, обнять крепко-крепко и зарыться пальцами в волосы. Вновь почувствовать напор, как тогда, в подвале. Повторить каждую эмоцию.

Но Тим позволил моему самоконтролю остаться на месте и оправдать свой срыв:

– Черт побери, – тихонько выругался подопечный, – это желание. Я исполнял твои после игры, у меня тоже три осталось!

Я усмехнулась, Тим понял это по-своему.

– Ты же уезжаешь, а это…

Он не договорил. Склонился ко мне, легко касаясь губ, словно спрашивая разрешения, а я улыбнулась, позволяя совести и благоразумию спать спокойным сном, и слегка приоткрыла губы, ответила на поцелуй. Правильно, это всего лишь желание.

Тим резко выдохнул, принимая ответ. Руки крепче прижали меня к груди, к телу, угол стола за спиной стал совсем не ощутим – то ли мы отступили от него, то ли всё затмили другие ощущения. Этот поцелуй был совсем иным, не таким, как в подвале. Нежнее поначалу, спокойным, размеренным, но таким же сносящим голову. Сознание уплывало куда-то, остались только губы, руки на спине и желание отвечать, соглашаться, целовать дальше, дольше, глубже.

Поцелуй длился, становясь настойчивей. С нотками чего-то пряно-болезненного. Горечи? Отчаяния? Желания продлить этот миг до бесконечности? Губы Тима стали твёрже, движения резче, и я подстраивалась в ответ. Обвивала его руками за шею, открывалась, позволяя нашим языкам сплетаться и ласкать, распалять пламя, которое выжигало всё внутри.

Нежный, но настойчивый и немного отчаянный поцелуй. Да, не как в подвале. Тогда мы сублимировали, сплетали ярость в страсть. Сейчас же позволили желаниям себя поглотить.

«Одному желанию. Карточному», – напомнила совесть, когда я, тяжело дыша, оторвалась от губ Тима, но так и не смогла убрать пальцы из его волос.

Губы подопечного нежно коснулись моей щеки и замерли на шее, у самого уха, вызывая желание выгнуться навстречу, окончательно убить совесть. Тим тяжело дышал, сжимая меня в объятиях и ни капли не заглушая мысли о том, что его родители точно прибьют меня, если узнают. И плевать, что он уже мальчик совершеннолетний.