Глубокое ущелье - Кемаль Тахир

Дозорный неожиданно оглянулся, словно предчувствуя неминуемую смерть. В двух шагах от него уже был Человек-Дракон, и вид его был, наверное, так страшен, что крестьянин только рот раскрыл — крик застрял у него в горле. Собственный голос предал его, и, потеряв всякую надежду на спасение, он закрыл глаза.

В тот же миг Пир Эльван прыгнул на него. Мавро зажмурился. Раздался глухой треск, точно надломили деревцо. Когда Мавро открыл глаза, Пир Эльван обхватил одной рукою затылок караджахисарца, другой ударил снизу в подбородок и сломал ему шею.

Сидевший на корточках человек опустился на колено, вытянул ногу, потом подобрал ее. Дернулся всем телом, точно пытался стряхнуть с себя непомерную тяжесть, но Пир Эльван уже выворачивал ему голову. Когда дозорный перестал биться, позвонки у него были сломаны, голова повернута лицом к спине. Кёль Дервиш, глядя на убитого, нервно рассмеялся. Пир Эльван похлопал себя по шароварам — казалось, он стряхивает с них пыль.

— Чего ржешь, дурак? — спокойно спросил он.

— Гляди: голову как отрезали и пришили навыворот!

Пир Эльван посмотрел, прищурившись, на Кёль Дервиша, будто тот говорил о себе самом, а не о мертвеце. Под этим взглядом голыша передернуло, и он быстро пополз к Мавро, бормоча:

— Не примет тебя земля, гадюка Эльван! Не примет!..

Пир Эльван обшарил убитого. Нашел кошель и сунул его за пояс. Затем повертел в руках кинжал, который, видно, ему не понравился, бросил под ноги Кёль Дервишу. Человек-Дракон двигался спокойно и деловито, как мастер за работой. Считая, что дело сделано, он вытащил из-за пояса копье и, весело насвистывая, перебросил его из одной руки в другую.

Мавро, стараясь не глядеть на мертвеца, подполз к краю пропасти. Отсюда просматривался большой отрезок дороги. Горное ущелье было не очень большим в длину, но отвесные скалы, нависшие над ним, казались неприступными. Проклятое ущелье. Воздух был неподвижен, и вокруг царила тишина, но скалы будто гудели. Мавро нарезал веток и, прикрыв ими голову, высунулся из-за выступа. Поглядел на гребень противоположной горы: не видно ли людей Каплана Чавуша. Очевидно, они еще не добрались до вершины, потому что им надо было объезжать кружным путем — на той стороне не было камышей, за которыми можно было подойти скрытно. Чтобы разглядеть врагов, засевших в ущелье, Мавро пришлось отползти к скале, за которой их ждал Орхан-бей. В самом узком месте ущелье делало изгиб. Засада стояла там. На противоположной вершине дозорного не было, потому что оттуда нельзя было подать знак сидящим в засаде.

Мавро взобрался на скалу, углом спускающуюся в ущелье, и внизу, у подножия противоположной горы, увидел сотни полторы-две людей, засевших в кустах между скалами. Проход в этом месте сужался до пяти-шести шагов. Попадись караван в засаду, спасения нет — ни в пешем, ни в конном строю развернуться было нельзя.

На вершине с той стороны ущелья зашевелились кусты. Мавро насторожился: видно, Каплан Чавуш вышел на указанное место. Мавро выпрямился и дал знак, что с дозорным покончено. Потом спустился к Орхану и рассказал обо всем, что видел.

Орхан-бей расположился удобнее и выше, чем Каплан Чавуш. Когда его стрелки заняли места на небольшой площадке, Орхан-бей увидел, что люди Каплана Чавуша таскают камни и складывают их на краю пропасти. Он понял замысел и отдал распоряжение тоже запастись камнями. Больше всех обрадовался Человек-Дракон: тут же разделся до пояса и, хлопнув шапкой оземь, принялся таскать огромные каменные глыбы. Все бросились ему помогать. Прежде чем раздался звон караванных колокольцев, люди Орхан-бея припасли достаточно камней для метания.

Вот показалась голова каравана. Сёгютцы двигались нестройной толпой, словно ничего не подозревая. Пугливая кобыла, которую вела в поводу ехавшая впереди Баджибей, приблизилась к повороту. Следовавший за ними Торос-ага вдруг запел, и горы в ответ загрохотали: «Эй, конь! Конь мой лихой!..» Как того и хотел Осман-бей, старая кобылица — не без помощи, правда, Баджибей — шарахнулась и свалилась с грузом под откос. Женщины закричали и остановились. Песня эхом разнеслась по ущелью: «С гордо поднятой головой!..»

Показался Осман-бей с тридцатью всадниками. На рысях приблизился к женщинам. Проехал мимо, отвечая на поклоны. Торос продолжал петь: «Как заржешь, враги врассыпную бегут». Тут он смолк и, набрав в легкие побольше воздуха, подал наконец сигнал: «От погони уйдешь и в погоне настигнешь! Грива вьется, что косы невесты! Эй, конь! Конь мой лихой...»

Свист стрел, грохот камней и боевые крики воинов перекрыли последние слова. Засада молчала — видно, враги растерялись от неожиданности.

Пир Эльван, оглашая скалы воплями, с поразительной легкостью кидал в пропасть каменные глыбы — точно метал их из пращи. Люди Орхана и Каплана Чавуша засыпали врага свистящими стрелами.

Отряд Осман-бея спешился, воины, укрывшись за скалами в широком русле, тоже взялись за луки.

Раздались первые крики раненых. Враги не могли опомниться и отстреливались наугад.

Мавро, натянув лук, ждал, когда покажется рыцарь Нотиус Гладиус. Керим, не целясь, пускал стрелу за стрелой.

В засаде первым пришел в себя Чудароглу. По разбойной своей привычке решил: сила солому ломит, удрать — тоже доблесть. Крикнул по-монгольски своим людям, чтоб спасались, и, петляя, как змея, от скалы к скале, побежал к лошадям. Монголы бросились за ним. И тут, словно выводок рябчиков, кинулись врассыпную остальные.

При виде бегущего врага, сёгютские воины закричали:

— Держи их, держи!

— Един аллах, един!

Но все голоса перекрыл клич Тороса:

— Ловите, мои соколы! Бейте их!

Воины Осман-бея, засевшие за камнями в русле, устремились вперед. Со скал к месту засады спешили люди Орхана и Каплана Чавуша...

Трое врагов были убиты — пронзены стрелами, раздавлены камнями. Двадцать — ранены, среди них семеро тяжело.

Большинство раненых были людьми бедными, подневольными, Осман-бей не пожелал уводить их в плен. Позволил отобрать у них все, посчитав эту кару достаточной. Тем, кому достались доспехи, одежда и деньги, он велел собрать оружие, перевязать раненых и отпустить их.

Стремянные подвели коней, Осман-бей оглядел своих воинов; отрядил пятьдесят человек и отправил их на Доманыч, чтобы вернуть стада, успевшие пройти через ущелье. Ему стало ясно, что засада означала: властитель Караджахисара решился пойти на открытую войну. Осман-бей и старейшины сочли теперь опасным уходить на яйлу, оставив Сёгют без прикрытия.

Когда Осман-бей собирался отдать приказ о возвращении, подоспел сеньор Руманос, властитель Биледжика. Друзья обнялись. Властитель был в ярости от того, что враги устроили засаду, напали на его верного друга, да еще на его собственной земле! Он бранился, мешая греческие слова с турецкими, посылал проклятия брату караджахисарского властителя Фильятосу. Но решение вернуться в Сёгют не одобрил. Подобная робость, по его мнению, могла лишь подзадорить врагов на новые вылазки, хоть они и потерпели поражение. Руманос предложил свою помощь, он присмотрит за Сёгютом. Однако Осман-бей не стал менять своего решения. Властитель Биледжика клятвенно уверял, что Осман-бей вправе напасть на караджахисарцев. Осман может отомстить им, не опасаясь за свой тыл, ибо он, сеньор Руманос, не позволит властителю Инегёля Николасу, давнему врагу Сёгюта, творить беззаконие.

Второй раз за этот день седлали коней воительницы Баджибей, чтобы ехать в Биледжик и забрать из крепости оставленное там добро. Им было по пути с сеньором Руманосом, и, пройдя мимо ущелья, они свернули на дорогу, ведущую к Биледжику.

Орхан, оставив своих неизменных спутников у развилки, отправился к отцу, чтобы испросить у него позволения вернуться прямо в Сёгют. Если отец разрешит, он подаст друзьям знак.

Керим и Мавро все еще не могли опомниться после боя, не веря, что участвовали в настоящем деле.

У развилки показался пленный сотник Али-бей, ведший в поводу боевого коня, которого ему пожаловал Осман-бей в благодарность за весть о засаде. Он шел, опустив голову, безразличный ко всему, и совсем не был похож на джигита, всю жизнь проведшего в войнах и сражениях. Неторопливо брел он по пыльной дороге к ущелью, пока не скрылся с глаз.

Приближалась полночь. Липкая жара окутала долину Сёгюта. Псы, надеявшиеся вместе со своими хозяевами провести ночь на прохладных горных яйлах, злились, ни с того ни с сего разражаясь лаем. Осман-бей и старейшины племени кайи внимательно слушали письмо, составленное муллою Яхши для отправки султану в Конью. В письме излагались события последних дней, говорилось о разбойных действиях Караджахисара, об опасности, которую представляет он для удела, и высказывалась просьба прислать, если понадобится, достаточно катапульт с небольшим отрядом воинов, чтобы осадить крепость.