Давид Бек - Мелик-Акопян Акоп Раффи

— Нашел место где спать, старый хрыч! Ты же знаешь, что сегодня хан у госпожи. Сейчас же убирайся дрыхнуть в другое место.

Старый евнух, не желая связываться с этой «бесстыжей» и боясь, как бы шум нс потревожил хозяина и госпожу, к тому же признавая в душе ее правоту, с ворчанием поднялся, забрал набитую соломой подушку и одеяло и ушел восвояси…

Паришан вернулась к себе в спальню. Теперь ее лицо выражало радость. Она начала раздеваться. У нее в комнате хранилась разнообразная одежда, мужская и женская, — таинственная особенность гаремной жизни. Человеку, знакомому с тайнами магометанского двора, было понятно, в каких случаях она могла понадобиться. Паришан выбрала костюм конюха, надела и улыбаясь подошла к зеркалу: «Теперь сам черт не узнает меня». Когда все было готово, она наклонилась к спящему ребенку, поцеловала и, погасив свечу, вышла.

Она шла через гаремный двор. Ночной мрак внушал тревогу. На расстоянии шага трудно было что-нибудь различить. А ветер разбушевался еще сильнее. Паришан обошла весь двор, безлюдный, как пустыня. Никого, ни единой души. Нигде не горел свет, весь гарем спал глубоким сном

Она подошла к узкому проходу, который по извилистым лестницам вел к кровле. Стала подниматься. Лестница оканчивалась небольшой площадкой, где находилась дверца, ведущая прямо на крышу. Этой двери особого значения не придавали, хотя каждая мало-мальски сообразительная служанка гарема имела ключи от нее. То был проход, через который служанки общались друг с другом или встречались с кем-нибудь на кровле. Паришан вытащила из кармана ключ, открыла дверь, вышла на крышу, закрыв за собой дверь на ключ. Здесь не было охраны, она боялась лишь наткнуться на собак. На ее счастье те увязались за какой-то сучкой и ушли, очарованные предметом своей страсти.

За кровлей гарема находились крыши ханского дивана, эти были повыше. Чтобы подняться на них, следовало перелезть через стену. Паришан прикинула — стена была высокой. Но не пала духом, попыталась что-нибудь придумать, потрогала руками гладкую поверхность и стала пальцами нащупывать, нет ли каких неровностей? Найдя два выступа, ухватилась, немного поднялась, но некуда было ставить ноги, и она упала. Однако эта неудача не обескуражила ее, она стала искать другой выход. Чуть поодаль поднималась печная труба, сложенная из необожженного кирпича. «Разберу-ка я эти кирпичи и сделаю из них ступеньки», — подумала Паришан и подошла к дымоходу. Но прежде чем приступить к делу, надо было знать, в чью комнату вела труба, жили ли там люди. Она проверила — то был дымоход одной из гаремных бань, пустовавшей в этот ночной час, значит, если бы сверху посыпалась штукатурка, никто бы не узнал. Она стала разбирать трубу. Труднее всего было оторвать первый кирпич, что она и сделала, поранив пальцы до крови. Остальные кирпичи легко вынимались, ибо были скреплены просто глиной. Разобранные кирпичи она относила и складывала друг на друга возле стены, готовя себе лестницу. Взобравшись на них, она уже могла достать края степы. Обеими руками ухватилась за нее, и, как кошка, перепрыгнула на вторую крышу.

То была крыша ханского дивана, под ее ногами было сердце крепости, ее главная часть. Несколько минут она молча, как дьявол, взирала сверху на погруженный в ночной мрак город. Ветер здесь дул сильный, принося с собой глухой рокот возгласов, более похожий на морской прибой,

Паришан подошла к кровле кухни. Дитя гор, она с детства привыкла взбираться на скалы и спускаться с них. Она была знакома с планировкой кровель, знала, что крыша дивана возвышалась над кухонной всего на полтора ее роста. Значит, можно было спуститься вниз, не переломав себе ноги. Она схватилась за стену и осторожно спрыгнула вниз. Здесь под навесом были сложены сухие дрова для растопки. Она побежала к поленницам. Села, вынула из кармана огниво, высекла огонь, зажгла тоненький фитиль, потом вытащила кусок тряпки, пропитанный маслом, вложила в нее фитиль, подержала несколько секунд против ветра, чтобы пламя получше разгорелось, и бросила на поленницу. Быстро удалилась, уверенная, что остальное довершит ветер.

Ее дальнейший путь лежал на крышу конюшен. Но туда не было дороги, кровли не прилегали друг к другу, их разделял просторный двор. Только одна высокая голая стена с задней стороны двора соединяла кухню с конюшней. Она была такой узкой, что трудно было пройти по ней, особенно в ночной темноте — можно было скатиться с высоты более двадцати аршинов и разбиться насмерть. Но ни опасность, ни высота не испугали Паришан. Храбрости и изобретательности ей было не занимать. Она взобралась на стену, осторожно оседлала ее, точно всадник коня, и, переставляя руки, стала медленно продвигаться вперед. Стена оказалась довольно длинной. Если бы она проделала это необычное путешествие днем, возможно, у нее закружилась бы голова, помутнело в глазах и она скатилась бы вниз. Но темнота была ей на руку. Точно искусный канатоходец, хладнокровно сохраняла она равновесие и, то сидя, то лежа на животе, преодолевала расстояние. Несколько раз останавливалась, чтобы перевести дыхание, содрала на руке кожу, но не чувствовала боли как не чувствуют ее в пылу боя раненые.

Ветер усилился, он был ей подмогой не только потому, что холодил раскрасневшееся, разгоряченное лицо, но еще и оттого, что заглушал звуки падения мелких камней со стены. Наконец Паришан добралась до кровли конюшни. Тут были накиданы стога с сеном, а сеновалы были полны соломы. Она подошла к стогу и села возле него. Снова пошло в ход огниво, ветер раздул костер и через несколько минут пламя перебросилось на соседние стога. Пожар распространился по конюшням. Оставались сенники. Через ердыки туда тоже были брошены пучки горящей травы Пламя взмыло вверх.

Она сочла свое дело сделанным, отошла дальше, куда не доходил свет от пожара, и, став в темноте, внимательно посмотрела вверх. Тут что-то с шипением поднялось в небо. Долгожданная ракета разорвалась, и ее огненные искры, словно шквал проклятий, разлетелись по обреченному городу.

— Помогите, горим! — раздалось со всех сторон, и проснувшиеся конюхи выскочили из своих домов.

— Горим! — закричали охранники дивана, когда заметили, что горят кухни и огонь переметнулся на помещения канцелярии — дивана.

— Пожар! — крикнула и та, что устроила этот пожар, и бегом спустилась с крыши во двор.

В общей суматохе Паришан незаметно выбралась на улицу. Одежда конюха помогла ей остаться неузнанной.

Она побежала на площадь угольщиков, непрестанно крича:

— На помощь, горим!.. Крепость горит!

Нам уже известно, что здесь, на площади угольщиков, сговорились встретиться тер-Аветик, князь Степанос Шаумян и сын мелика Парсадана Бали, чтобы объединиться с местными армянами и захватить оружейные склады.

Но никого из них Паришан не знала в лицо, кроме отца Хорена, которого как раз и не оказалось там.

На площадь крича бежали люди.

— Помогите! Горим! Горим!..

Паришан смешалась с этой разношерстной толпой, вооруженной лопатами, мотыгами, топорами, серпами и просто палками.

Народу становилось все больше, толпе росла, новыe группы людей устремлялись к ханскому дворцу, точно собираясь тушить пожар.

На одной улице, по которой двигался людской поток, из какой-то ямы вдруг послышалось:

— Да потише ты, оглашенный, чуть голову мне не снес!

Тот, к кому были обращены эти слова, посмотрел себе под ноги и увидел в ямс старика. Он тотчас же узнал его и схватил за руку:

— Ах, братец Саркис, это ты?

— Батюшка! — воскликнул тот, вставая. — Негодяй слуга бросил меня на дороге одного и побежал сломя голову.

— Я же говорил тебе, чтобы ты не выходил из дому, — упрекнул священник. — Тебе лучше вернуться. Я дам тебе провожатого.

— Что мне делать дома, сынок? — ответил старик, забывая о боли в боку. — Мне хочется своими глазами увидеть, как горит и рушится крепость, в которой страдало столько людей. Я должен видеть, непременно видеть, и пусть мои проклятия вместе с языками пламени достигнут неба…