Барчестерские башни - Антони Троллоп

— Но я, право, не знаю, почему ты должна была что-то делать, милочка,— сказал мистер Хардинг.

— Нет, ты знаешь, папа. Ты не можешь не знать того, о чем они говорили в Пламстеде. Я в этом уверена. Ты знаешь все, что сказал архидьякон. И как он был несправедлив. И мистер Эйрбин тоже. Он мерзкий, мерзкий человек, но...

— Кто мерзкий человек, милочка? Мистер Эйрбин?

— Нет. Не он, а мистер Слоуп. Ты же знаешь, что я имела в виду мистера Слоупа. Более мерзкого человека я никогда не встречала, и мне было очень неприятно ехать с ним в одной карете. Но что я могла поделать?

С души мистера Хардинга начало спадать тяжелое бремя. Значит, и архидьякон со всей своей мудростью, и миссис Грантли со всем своим тактом, и мистер Эйрбин со всеми своими талантами все-таки ошиблись! Его дитя, его Элинор, его дочка, которой он так гордится, не будет женой мистера Слоупа! Он уже совсем собрался открыто одобрить этот брак, настолько он был уверен в его неизбежности, и вдруг оказалось, что предполагаемый жених Элинор неприятен ей так же, как и всем ее близким! Но мистер Хардинг был настолько простодушен, что не сумел скрыть свой промах. Он не мог притвориться, будто никогда ее ни в чем не подозревал, будто никогда не соглашался с догадками архидьякона. Он был очень удивлен и чрезвычайно обрадован и прямо показал это.

— Деточка,— сказал он,— я в восторге. Родная моя, ты не знаешь, какую тяжесть ты сняла с моей души.

— Но, папа, ты-то не мог предположить...

— Я не знал, что думать, милочка. Архидьякон сказал...

— Архидьякон! — повторила Элинор, загораясь гневом.— Такой человек мог бы заняться чем-нибудь более достойным, чем чернить сестру своей жены и сеять вражду между отцом и дочерью!

— Он этого не хотел, Элинор.

— Так чего же он хотел? Зачем он вмешивался в мои дела и внушал тебе такую ложь?

— Забудь об этом, деточка. Теперь мы будем знать тебя лучше.

— Ах, папа! И ты думал так! И ты меня подозревал!

— Я не понимаю, что ты называешь подозрениями, Элинор. Ведь в таком браке не было бы ничего постыдного, ничего дурного. Ничего, что могло бы заставить меня вмешаться как твоего отца.— И мистер Хардинг, желая оправдаться, уже начал было доказывать, что мистер Слоуп, несомненно, хороший человек и подходящий муж для молодой вдовы, но Элинор энергично его перебила:

— Нет, это было бы постыдно, это было бы дурно, это было бы гадко! Если бы я совершила подобную мерзость, все с полным правом отвернулись бы от меня. Фу... — И она содрогнулась при мысли о брачном факеле, который ее друзья с такой готовностью собирались зажечь для нее.— Доктор Грантли меня не удивил. И Сьюзен тоже. Но ты, папа, ты меня поразил. Как мог ты, ты этому поверить! — Представив себе отступничество отца, Элинор не сумела сдержать слез и вынуждена была закрыть лицо носовым платком.

Она выбрала для этого самое неподходящее место — они прогуливались по садовой дорожке и вокруг было много людей. Бедный мистер Хардинг бормотал извинения, и Элинор, с трудом взяв себя в руки, спрятала носовой платок в карман. Она быстро простила отца и даже сумела разделить с ним радость, которую подарило ему ее признание. Для него было огромным облегчением узнать, что мистер Слоуп не станет его зятем, убедиться, что между ним и его дочерью, как и прежде, царит полная душевная гармония. Последние полтора месяца он был так несчастен из-за этого злодея мистера Слоупа! Он был так равнодушен к потере богадельни, так ликовал, вновь обретя дочь, которую считал потерянной для себя, что Элинор, хотя у нее были все основания сердиться, не могла не простить его.

— Милый папа,— сказала она, прильнув к нему.— Никогда больше ни в чем меня не подозревай, хорошо? Что бы я ни сделала, я предупрежу тебя заранее и обязательно посоветуюсь с тобой.

И мистер Хардинг обещал, и покаялся, и вновь обещал. И так, обещая и прощая, они вместе вернулись в гостиную.

Но что подразумевала Элинор, говоря, что предупредит отца заранее, что бы она ни сделала? Что она собиралась сделать?

Так закончился первый акт мелодрамы, которую Элинор суждено было сыграть в этот день в Уллаторне.

ГЛАВА XXXVII

Синьора Нерони, графиня Де Курси и миссис Прауди в Уллаторне

Тем временем прибыли новые гости. Когда Элинор вошла в гостиную, туда как раз вкатывали синьору. Из кареты ее перенесли в залу, где уложили на кушетку, на которой она с помощью брата, сестры, мистера Эйрбина и двух ливрейных лакеев и въехала в гостиную. Она выглядела наилучшим образом и казалась такой трогательно счастливой, такой грациозной и несчастной, такой красивой, такой жалкой и такой очаровательной, что невозможно было не порадоваться, что она тут.

Мисс Торн была непритворно ей рада. Синьора ведь считалась в некотором роде львицей, а мисс Торн, хотя и не была охотницей за львами, тем не менее любила видеть у себя интересных людей. Синьора же была интересна, и когда ее устраивали на кушетке в зале, успела шепнуть два-три нежных благодарных словечка на ухо мисс Торн, весьма ее растрогавших.

— Ах, мисс Торн! Где же мисс Торн? — воскликнула она, едва провожатые установили кушетку возле стеклянной двери, чтобы синьоре была видна лужайка.— О как я благодарна вам за то, что вы позволили бедной больной приехать к вам! Но если бы знали, какое это для меня счастье, вы простили бы мне те хлопоты, которые я вам причиняю.— И она нежно сжала ручку старой девы.

— Мы в восторге, что видим вас у себя,— сказала мисс Торн.— Помилуйте, какие хлопоты? Вы оказали нам большую любезность, не правда ли, Уилфред?

— Величайшую любезность! — подтвердил мистер Торн с галантным поклоном, но несколько менее сердечно, чем сестра. Быть может, мистер Торн был более осведомлен о прошлом их гостьи и не успел еще подпасть под чары синьоры.

Однако матери последней из Неронов недолго пришлось пребывать в полном блеске и видеть возле своей кушетки сливки этого избранного общества — приехала графиня Де Курси, и слава ее померкла. Мисс Торн уже три часа ожидала графиню, а потому не сумела скрыть удовольствия, когда та наконец прибыла. Она и ее брат, разумеется, поспешили приветствовать титулованных аристократов, и с ними, увы, удалилось немало поклонников синьоры.

— О, мистер Торн! — сказала графиня, пока с нее совлекали меховые накидки и облекали ее в газовые шарфы.— Какие отвратительные у вас дороги! Просто ужасные.

Надо сказать, что мистер Торн был смотрителем дорог в округе, и он постарался защитить их от нападок.

— Нет, нет, ужасные! — сказала графиня, не слушая его.— Отвратительные, не правда ли, Маргаретта? Право, милая мисс Торн, мы выехали из замка Курси ровно в одиннадцать... было же только начало двенадцатого, не так ли, Джон? И...

— Вернее будет сказать — начало второго,— заметил высокородный Джон, отворачиваясь и разглядывая синьору в монокль.

Синьора вернула ему взгляд, как говорится, с придачей, и молодому аристократу пришлось отвести глаза и уронить монокль.

— Послушайте, Торн! — шепнул он.— Кто это, черт возьми, там на кушетке?

— Дочь доктора Стэнхоупа,— шепнул в ответ мистер Торн.— Синьора Нерони, как она себя называет.

— Фью-у-у! — присвистнул высокородный Джон.— Да не может быть! Я наслышался про эту лошадку всяких историй. Торн, вы должны меня непременно представить. Непременно!

Мистер Торн, будучи столпом благоприличия, не ощутил большой радости при мысли, что он принимает гостью, о которой высокородный Джон Де Курси наслышался всяких историй, но поделать он ничего не мог и только решил перед сном сообщить сестре кое-какие сведения о даме, которую она приняла с распростертыми объятиями. Наивность мисс Торн в ее годы была очаровательна, но наивность таит в себе опасности.

— Что бы Джон ни говорил,— продолжала графиня, оправдываясь перед мисс Торн,— а я уверена, что мы выехали из ворот замка еще до двенадцати, не так ли, Маргаретта?

— Право, не знаю,— сказала леди Маргаретта.— Я ведь совсем спала. Но одно несомненно: меня подняли с постели еще ночью и я одевалась до рассвета.

Умные люди, когда они не правы, всегда умеют оправдаться, обвинив тех, перед кем они провинились. Леди Де Курси была умной женщиной, а потому, опоздав на три часа и подведя мисс Торн, перешла в наступление и напала на дороги мистера Торна. Ее дочь, не менее умная, напала на ранний час, назначенный мисс Торн. Это искусство особенно ценится и культивируется людьми, умеющими жить. От него нет защиты. У кого хватит сил, опровергнув первоначальное обвинение, выдвигать затем контробвинение и отстаивать его? Жизнь слишком коротка для подобного труда. Человек правый бездумно полагается на свою правоту и не запасается оружием. Самая его сила оборачивается слабостью. Человек неправый знает, что ему потребуется оружие. Самая его слабость оборачивается силой. Первый никогда не готов к бою, второй всегда готов к нему. Вот потому-то в нашем мире человек неправый почти обязательно берет верх над человеком правым и обязательно его презирает.