Путеводитель по классике. Продленка для взрослых - Александр Николаевич Архангельский

«высокой» римской фамилией. По тому же принципу строятся имена и прозвища соучеников Хомы Брута, с которыми он отправляется в путь, на летние каникулы: ритор Тиверий Горобець, богослов Халява. Но в то же самое время у грубого имени Хома – «высокая» этимология: «homo», человек. А у красивой фамилии грубый смысл: «brutus» на латыни – тупой. Человек-Хома, тупой Философ, Хома Брут – во всех этих вариациях звучания и значения сталкивается предельно высокое с предельно низким – как в самой жизни Хомы.

Первой же ночью семинаристы сбиваются с пути и натыкаются на хутор из двух хат. Вышедшая старуха не хочет их пускать, но потом разводит по разным углам и является к философу в пустой овечий хлев. Она оборачивается любвеобильной ведьмой и, с быстротой кошки оседлав Хому Брута, несется на нем через «бесовское пространство», освещенное ночным солнцем. К счастью, Брут помнит заклятия против духов и потому вскоре меняется с ведьмой местами. «Подстегивая» ее поленом, Хома несется по направлению к золотым куполам Киева.

Вскоре до семинарии доходит слух о том, что молодая дочь богатейшего сотника «возвратилась в один день с прогулки вся избитая» и находится при смерти. По ее завещанию отходную и молитвы в продолжение трех дней должен читать Хома Брут. Вопреки его желанию, философа доставляют в дом сотника, но панночка уже умерла. Селение, в котором живет сотник, неприступно: расположено на вершине одной горы и одновременно – под другой горой, так что оно оказывается и самой высокой, и самой низкой точкой двояковогнутого пространства. С одной стороны селение отсечено Днепром, с другой – густым терновником, сквозь который Хома трижды порывается удрать, и всякий раз попадается: «Тут не такое заведение, чтобы можно было убежать».

Отец панночки, 50-летний сотник, совсем непохож на черта, но даже после смерти дочери он твердо блюдет ее бесовскую волю. Хома Брут обречен ночь за ночью являться в церковь, в которой давно никто не служил и которая поросла мхом (что, по фольклорному правилу, дурной знак), читать над гробом страшной красавицы заупокойные молитвы и бороться с нечистью, начавшей настоящую охоту за ним и за его душой.

В первую ночь нечисть «подменяет» лики святых; панночка «магнетически» подымается из гроба, сам гроб срывается с места и летает по храму. Хому Брута спасает граница круга, мысленно прочерченного им, и молитвы, каким научил его «один монах», всю жизнь видевший ведьм и нечистых духов. Во вторую ночь труп панночки (с позеленевшими мертвыми глазами) встает на самой черте и произносит свое заклинание. Несметная сила врывается в окна. Но вновь пение петуха останавливает ее. В третью ночь вокруг поседевшего Хомы начинается адская пляска; зубы мертвеца (женский род окончательно уступает место мужскому) клацают, двери срываются с петель, огромное лесное чудовище сквозь перепутанные волосы вперяет в героя два страшных глаза – как бы предвещая, какой силой тот будет погублен. Наконец, вся несметная нечисть призывает на помощь своего подземного «предводителя» Вия. Хома отрывает глаза от молитвослова и, наткнувшись на ужасающий взгляд Вия, умирает от страха. Тем временем петух поет второй раз, и нечисть, ринувшись в окна, окаменевает в них (наподобие готических химер).

Характер героя подчеркнуто схематичен. Хома весел, ленив, немного жаден и себе на уме. Любит лежать с люлькой во рту, а если пьет – то с музыкантами. Но чем беднее его «психологический облик», тем ярче кажется единственное подробно прописанное его переживание. Это – «бесовски-сладкое» переживание страшной красоты, очарование эроса. Во время ночной скачки с панночкой он испытывает «неприятное и вместе сладкое чувство». Наутро, при виде умирающей ведьмы «с растрепанной роскошной косою», бесчувственно отбросившей «на обе стороны белые нагие руки», он трепещет, как древесный лист, и ощущает жалость, странное волнение и робость. Наконец уже в церкви, он потрясен «страшной, сверкающей красотою» мертвой панночки. Это красота самой смерти; она холодна как лед, таинственна, но тайна ее в том и заключена, что под великолепным покровом гнездится ужас разложения.

В сюжете повести (а значит, и в образе Хомы Брута) повторяются многие мотивы ранней гоголевской прозы. Хотя скачка верхом на ведьме в конечном счете восходит к «Золотому ослу» Апулея, а образ философа, который становится жертвой сильфид и прочих духов стихий, постоянно встречается в прозе Э.-Т.-А. Гофмана, но для Гоголя куда важнее, что здесь один в один повторяется приключение кузнеца Вакулы из повести «Ночь перед Рождеством». Беда в том, что Хома, в отличие от Вакулы, не простодушный и набожный кузнец, а ленивый бурсак. И он «философ» лишь по названию. Так что страшный финал героя предрешен уже в прологе повести, в таком обытовленном, милом и совсем не ужасающем рассказе о буднях киевской семинарии.

Злу, незаметно разлившемуся по всему миру, проникшему во все поры жизни, почти невозможно противостоять; только простодушная вера или «искушенная» мудрость способны защитить человека, да и то не всегда. Семинарист – ученик духовной школы, будущий клирик; цель его – изучение Слова Божия. Но семинария так устроена, что это Слово в ней умерщвлено, подменено зубрежкой, разъято на «грамматику», «риторику», «философию». Разница между учениками разных классов – лишь в степени голодного нахальства и в содержимом карманов (есть табак – нет табаку).

В юмористическом описании семинарского быта, которому всецело принадлежит Хома Брут, начисто отсутствуют церковные эпизоды. Церковь для будущих клириков – это или «материальный объект» (крутые ступени колокольни, с которых вечно срываешься и квасишь нос), или набор вызубренных правил, навык «треб», за которые можно получить подношение от «заказчика». О посте Хома вспоминает лишь тогда, когда похотливая ведьма, принявшая образ старухи, надвигается на него с распростертыми объятиями («и за 1000 золотых не захочу оскоромиться»). Но, едва доскакав на панночке до Киева, наутро он «перемигивается» с молодой вдовой, торгующей на рынке, и вечером отправляется к ней на дом. А вечером выпивает в «жидовской корчме». Он действительно оказывается «неверным Фомою», и во многом повинна тут семинария, в которой учителей проблема съестных припасов занимает больше, чем души учеников. Здесь его не научили ничему, даже молитвам..

Так, в первую и вторую ночь Хому Брута будут защищать молитвы и заклинания, которым его выучил не ректор семинарии, но посторонний монах. И если бы не случайные знания, полученные за семинарской оградой, уже ночь в овине завершилась бы для него тем же, чем завершились скачки с панночкою для одного из ее слуг, псаря Микитки: от Микитки наутро осталась куча золы да пустое ведро. Та что Вий – это всего лишь «могильный корень» (по выражению литературоведа Вайскопфа) того внутренне мертвого мира, где герой