Декабрист - Максим Войлошников

— Вы кто? — спросил он, будучи убежден, что перед ним не местный обыватель.

— Я отставной поручик Сухинов, — ответил он. — Охочусь. А вы кто такой?

— Без ружья охотитесь? — усмехнулся в бороду Петр и, заметив, что рука его собеседника пошевелилась за пазухой, рывком распахнул полушубок и показал свою знаменитую перевязь: — Не у вас одного есть такие штуки.

Сухинов обреченно выпростал руку.

— Сдается мне, фамилию вашу я слышал год назад от господина Муханова, прибывшего в Санкт-Петербург после несчастного дела под Белой Церковью, — сказал Ломоносов. — И вы рискуете, представляясь под своим настоящим именем… Я так полагаю, что вы замышляете устроить кому-нибудь побег? Меня зовут Петр Ломоносов, и я тоже некоторым образом отставлен и помышляю о том же самом, что и вы. Давайте сядем, чтобы нас не увидели. Расскажите, как вы сюда попали. — Петр выжидательно замолчал.

Сухинов от неожиданности открыл рот и машинально сел наземь. Затем заговорил:

— Вы правы, черт возьми, — это был я! Если вы слышали ту несчастную историю, то вот ее продолжение. После того как Черниговский полк был рассеян, я спасся в погребе у мужика, который с меня даже денег не хотел взять. Я прошел всю войну в гусарах. Поэтому мне было не привыкать, я скрывался. Вскоре я узнал о том, что попытки частей Второй армии пробиться к Киеву потерпели крах. Мы не достаточно озверели для гражданской резни, и поэтому наше дело потерпело закономерный крах. Тогда я пошел к брату, чиновнику в Херсонской губернии, который помог сделать паспорт на отставного офицера. В паспорте две последние буквы в моей фамилии были изъяты. С ним я хотел уйти за границу, так как понял, что малые сии не спасутся и станут козлами отпущения.

Я уже стоял на берегу Прута, но затем вспомнил товарищей, Сергея Муравьева, которому я стольким обязан. Я решил сделать для плененных друзей, что смогу. Будучи в России, я услышал о казни пятерых, в числе которых был Сергей, и о том, что сотня товарищей осуждена в Сибирь. Тогда я предпринял все, чтобы попасть сюда. И я готов сделать, что в моих силах, чтобы выручить их… Теперь ваш черед рассказать.

Ломоносов с уважением поглядел на человека, который сумел в одиночку совершить тот же путь, что и они целой группой. Но ответил иначе:

— Нет. Если вас возьмут и будут допрашивать по каторжному обычаю, с пристрастием, вы не должны нас выдать. Скажу, что ваши надежды могут быть обоснованы. Я полагаю, что самый реальный способ побега — это бунт, который даже в случае своего поражения отвлечет администрацию от погони за беглецами.

Сухинов открыл рот, протянув руку в сторону долины.

— Нет, я полагаю, что здесь слишком мало каторжных — едва ли полсотни, — не ожидая вопроса, заметил Ломоносов. — Их сразу подавят, при этом наши товарищи могут быть убиты. К тому же, если вы обоснуетесь здесь, вам сложно будет найти подходящее занятие и вас могут узнать, если среди заключенных есть ваши знакомые, и как следствие — случайно выдать. Более смысла имело бы поднять бунт в Горном Зерентуе, в нескольких верстах отсюда, где, по моим сведениям, имеются сотни каторжных. Это было бы значительное восстание, и оно отвлекло бы внимание, в то время как мы могли бы без помех освободить узников. Чем успешнее будет развиваться это восстание, тем выше наши шансы на удачу!

Глаза Сухинова загорелись. Он протянул свою руку Ломоносову и крепко пожал ладонь собеседника:

— Это отличнейший план, я уверен в успехе! Сотни обездоленных каторжников — это пороховой склад! Я поселюсь в Горном Зерентуе, под видом отставника, изгнанного за неблаговидный поступок из общества, и подготовлю восстание. Один вопрос — когда выступление?

— Примерно поздней весной. К этому времени мы успеем все подготовить. Как у вас с деньгами?

— Увы, я почти на ноле! — Сухинов развел руками.

— Вот вам триста рублей на обзаведение. — Ломоносов достал кошелек с серебром и протянул Сухинову. — Потратьте их с умом. Заводите знакомства, прощупывайте каторжных и обязательно постарайтесь сколотить небольшую группу, которая сможет стать ядром мятежа. Без этого вам не удастся раздуть его пламя. О нас, о нашей цели — ни слова! Связь держать будем через нарочных.

Они крепко пожали друг другу руки на прощание, и каждый разошелся в свою сторону. Все трое отлично понимали, что дело, за которое взялся Сухинов, — это работа смертника.

— Дадим знать своим? — предложил Лисовский, кивнув на дымящую внизу казарму.

— Ни за что. Могут случайно выдать и все кончится плачевно.

…Вернувшись в Сретенскую через несколько дней, они занялись закупками. С трудом раздобыли доски, пригодные для строения судна; купили пилы, топоры, рубанки, молотки, буровы, гвозди, смолу, порох и свинец для охоты. Взяли хлеба, вина, клюквы и квашеной капусты, чтобы предотвратить цингу. Ломоносов приобрел в лавке какую-то подранную старую книгу о Китае, как видно оставшуюся от кого-то из ссыльных. Затем они наняли подводы и со всем этим добром снова двинулись на Амур.

Вновь пересекали границу они уже в феврале. Урядник, всегда лично принимавший мзду и проникшийся некоторым доверием к сообщнику, спросил Ломоносова, не хочет ли он пушки, если на его заимку попробует напасть шайка китайских хунхузов. Он показал в сарае старую трехфунтовую пушку без лафета и попросил за нее пятьдесят рублей. Петр попросил добавить десять ядер, и они сошлись на тридцати. Пушку погрузили на сани, и ее легко везла одна лошадь. …В это время стояли сильные холода, и дорога на Амур была трудной. Наконец усталые, с обмороженными лицами, они добрались в Албазин и в целости привезли все закупленное добро. Увидев среди встречающих новые лица, Петр удивился. Как оказалось, к маленькой русской колонии прибилось еще шестеро — часть промышляла браконъерством, другие — беглые ссыльные, каким-то образом выживавшие в трущобах Приамурья, в то время как их товарищи весной устраивали массовые забеги на запад, к Байкалу. Лица новичков были не самые ласковые, да бывалым солдатам к таким однокотловцам не привыкать.

Выросла уже отдельная кухня — чтобы не подвергать избу опасности пожара. Прибывших товарищей угостили кашей, напоили чудно крепким чаем. На вопрос: «Откуда это лакомство?» — Окулов слегка потупился. Оказалось, остававшиеся в заимке люди раз сходили за обледеневший Амур, в местечко Ляньфу, несколькими верстами выше Албазина, выменяв и купив проса и чая у китайских подданых. А без этого, пожалуй, продовольствия могло и не хватить с учетом прибавившихся едоков.

Прохлаждаться без дела Окулов, впрочем, никому не давал — новых впрягли в работу вместе со всеми. Уже возвели большой навес у берега со стенами из плетенки, чтобы без помех строить судно. Плетенку утеплили снежными кирпичами, на манер эскимосского иглу.