Огнепад (Сборник) - Питер Уоттс

Сарасти хотел, чтобы я поверил. Ему казалось, что унижение и муки достигнут этой цели; что, сломленный и опустошенный, я превращусь в пустой сосуд, который можно будет наполнить тем, чем надо. Разве не таков классический способ промывания мозгов – сокрушить жертву, а потом склеить осколки по выбранному тобой чертежу? Может, он ждал, что меня охватит стокгольмский синдром?[78] Или его действия подчинялись плану, непостижимому для простого мяса?

Либо он просто спятил.

Упырь сломил меня и представил свои аргументы. Я прошел по его следу из хлебных крошек через КонСенсус и «Тезей». Теперь, за девять дней до Выпускного, я был твердо уверен в одном: Сарасти ошибся – он не мог не ошибиться. Я не знал, в чем, но знал это твердо. Звучит нелепо, но ничто, кроме этой уверенности, меня больше не волновало.

* * *

В хребте – никого. Только Каннингем маячил в мед отсеке, согнувшись над оцифрованными срезами, и делал вид, что убивает время. Я парил над ним, цепляясь отремонтированной рукой за верхнюю ступень ближайшей лестницы; вертушка крутилась, и я вместе с ней описывал неторопливые тугие круги. Даже с высоты в осанке биолога было видно напряжение: система, застрявшая в режиме ожидания и гниющая изнутри на протяжении долгих часов – по мере того, как со всем временем мира в руках к ней приближается судьба.

Он поднял голову:

– А, живое.

Я подавил желание отступить. Господи, это просто беседа – два человека разговаривают. Люди постоянно этим занимаются без всяких инструментов. Ты справишься! Главное – попытайся.

Я заставил себя шаг за шагом спуститься по лестнице, чувствуя, как постепенно нарастают вес и тревога. Сквозь туман в глазах попытался прочесть графы Каннингема. Наверное, я видел лишь микронной толщины фасад. А может, Роберт сейчас был рад любому, кто мог бы его отвлечь, пусть сам он в этом не хотел признаваться даже себе.

А может, мне просто все померещилось.

– Как поживаешь? – спросил он, когда я добрался до палубы.

Я пожал плечами.

– Рука, смотрю, зажила.

– Не твоими стараниями.

Я пытался удержаться, правда.

Каннингем закурил:

– Вообще-то именно я тебя заштопал.

– А еще ты сидел и смотрел, как он меня разбирает на части.

– Меня там не было, – и чуть погодя: – Но, может, ты и прав: я в любом случае отсиделся бы. Аманда и Сьюзен пытались, как я слышал, вмешаться и защитить тебя. Но лучше от этого никому не стало.

– Ты не стал бы и пытаться.

– А ты бы стал на моем месте? Выступил бы против вампира безоружным?

Я промолчал. Долгие секунды Каннингем разглядывал меня, раскуривая сигарету, и в конце концов произнес:

– Он тебя здорово достал?

– Ты ошибаешься, – ответил я.

– В чем?

– Я не верчу людьми.

– Ммм… – Он, похоже, задумался. – Тогда какое слово ты бы использовал?

– Я наблюдаю.

– Верно. Кое-кто мог бы даже сказать – надзираешь.

– Я… читаю язык тела.

Я искренне надеялся, что биолог имел в виду именно это.

– Отличие лишь количественное, знаешь ли. Человек даже в толпе рассчитывает на некоторое уединение. Люди не готовы к тому, что их мысли видны в каждом косом взгляде, – он ткнул воздух сигаретой. – А ты оборотень, каждому из нас показываешь иную маску, и я ручаться готов, что все они фальшивые. Твое настоящее «я» если и существует, то невидимо.

Под ложечкой у меня затягивался узел.

– А кто нет? Кто не пытается… вписаться, не пробует поладить с другими? Ничего дурного в этом нет. Господи боже, я – синтет и не воздействую на переменные.

– Видишь, в этом и проблема: ты воздействуешь не на переменные.

Между нами клубился дым.

– Но ты, должно быть, этого не в силах понять. – Он встал и взмахнул рукой. Окна КонСенсуса рядом с ним схлопнулись. – И это даже не твоя вина. Нельзя винить человека за огрехи прошивки.

– Отцепись от меня, сучонок! – рявкнул я.

Мертвенное лицо биолога ничего не выражало.

Эти слова сорвались прежде, чем я успел их удержать, а за ними поднялась лавина:

– Вы так на нее полагаетесь, блин! На вашу эмпатию. Может, я и обманщик, но большинство людей были готовы поклясться, что я заглянул им в самую душу. Мне не нужна эта хрень! Необязательно чувствовать чужие побуждения, чтобы их понимать: даже лучше, если не чувствуешь и остаешься…

– Бесстрастным? – Каннингем криво улыбнулся.

– Может, ваша эмпатия – утешительная ложь. Это тебе в голову не приходило? Вам кажется, вы знаете, что чувствует другой, а если вы переживаете только сами себя? Может, вы еще хуже меня или мы все просто гадаем. Разница в том, что я не обманываю себя на этот счет!

– Они такие, как тебе представлялось? – спросил он.

– Что? О чем ты?

– О шифровиках. Суставчатые щупальца отходят от центрального узла. По-моему, очень похоже.

Он просматривал архивы Шпинделя.

– Я… Не очень, – пробормотал я. – Щупальца в жизни более… гибкие. У них больше сегментов. И туловища я толком не разглядел. При чем здесь…

– Но похожи, верно? Тот же размер и строение тела.

– И что?

– Почему ты не доложил?

– Я доложил. Исаак сказал, что это эффекты транскраниальной магнитной стимуляции, с «Роршаха».

– Ты видел их и до «Роршаха». По крайней мере, – добавил он, – когда шпионил за Исааком и Мишель, чего-то сильно испугался и засветился.

Моя ярость расточилась, как воздух сквозь пробоину.

– Они… знали?

– Думаю, только Исаак, и дальше его логов это не пошло. Подозреваю, он не хотел нарушать твои протоколы невмешательства – хотя, держу пари, ты больше не смог застукать их наедине, так?

Я промолчал.

– Неужели ты думал, что официальный наблюдатель освобожден от надзора? – спросил Каннингем чуть погодя.

– Нет, – вполголоса отозвался я. – Вряд ли.

Он кивнул.

– А с тех пор ты их не замечал? Я сейчас не о типовых галлюцинациях, а о шифровиках. У тебя были видения с того момента, как ты увидел одного из них во плоти, с тех пор как узнал, на что они похожи?

Я задумался:

– Нет.

Он покачал головой: еще одна гипотеза подтвердилась.

– Китон, ну ты и особь! И этот парень себя не обманывает? Даже сейчас ты не знаешь всего, что тебе известно.

– О чем ты?

– Ты их просчитал. Наверное, по архитектуре «Роршаха» – форма подчинена функции. Ты каким-то образом получил довольно точное представление о внешнем виде шифровиков до того, как мы с ними столкнулись. Или, по крайней мере… – Он затянулся; сигарета вспыхнула, как светодиод. – Часть тебя. Набор разделов бессознательного, денно и нощно пашущих на хозяина. Но показать тебе результат они не могут, верно? У тебя нет сознательного доступа на эти уровни. Одна извилина мозга пытается, как может, передать информацию другой. И передает записки под столом.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});