Вычислитель (сборник) - Александр Громов

Прыткая, однако, не ушла – сидит на низкой голой ветке, нахохлилась. И еще одна обезьянолетяга осталась – та выбрала ветку на другой стороне поляны. Сидят, друг на друга глазеют. А я в ожидании, когда они уберутся, подергал пращу – нормально, подобрал в ручье подходящий голыш и присматриваюсь, какой бы плод сбить первым…

Тут меня и ударило!

Говорил уже и еще повторю: я ничего не боюсь, когда мне не страшно. Прыткая может внушить мне страх, но я понимаю, во-первых, что это влияние извне, а во-вторых, что оно делается для моего же блага. И вот – ужаснулся не по чужой воле, а как-то сам по себе! Словно чья-то лапа пролезла ко мне в грудь и сдавила сердце. Подумал: вот она, смерть. Вот как, оказывается, умирают. Проще простого.

Причину долго искать не надо – вон та обезьянолетяга, что таращится на Прыткую, отчего ту прямо-таки корежит. Драка у них… ментальная, что ли? В общем, один черт, мне не до семантики. И бьет меня противник моей Прыткой. За что? Наверное, просто так, случайно зацепил…

Сердце встало, по-моему. Хочу вдохнуть – и не могу. Приехали. Кончен твой путь, лазутчик по прозвищу Потаскун, поезд дальше не идет, освобождай вагон.

Вдруг понял я, чего боится человек – неизвестности. А когда все ясно, чего ж бояться? Сразу на меня спокойствие нашло. Страх ушел, как и не было его, одна печаль осталась. И с печалью этой вспоминаю я свою жизнь от и до. Картинки детства мелькают, потом юность пошла, зрелые годы…

Это прямо в мозгу. А в глазах уже чертики какие-то плавают, видеть мешают. Дальше будет еще хуже: уйдет явь, а что нарисуется? Не знаю. Туннель, говорят, со светом вдалеке.

Не хочу туда, а придется. Насильно тащат.

И знаете, что дальше было? Кто-то внутри меня как крикнет дурным голосом: «И ТЫ НЕ ПОПЫТАЕШЬСЯ НИЧЕГО ПРЕДПРИНЯТЬ? СЛАБАК! НИЧТОЖЕСТВО! СДАЛСЯ? А ВОТ ХРЕН ТЕБЕ ПО ВСЕЙ РОЖЕ! ДЕЛАЙ! ДЕЛАЙ, ГОВОРЮ, ЧТО-НИБУДЬ!»

Последняя защитная реакция сознания, не иначе. Заградотряд.

Это только рассказывается долго, а на самом деле промелькнуло в один миг. Вскочил я. Тела своего не чувствую, а вскочил. Что делать – ясно. Кто виноват – тоже. Вон та обезьянолетяга, что ломает Прыткую и, судя по всему, скоро добьет совсем. Цель вижу, хоть и в пляшущих чертиках.

Окатыш – в пращу. В четыре взмаха раскрутил я снаряд и послал его куда надо. И представьте, ничего не боялся ну вот ни столечко. А чего мне бояться? Я и так, считайте, уже труп, хуже не будет.

Целил в голову, а попал куда-то в бок. И все равно обезьянолетяга с ветки – кувырк! Подергалась-подергалась на земле, да и успокоилась. Кранты. На списание. Потерпел аварию летательный аппарат.

Дыхание мое понемногу восстановилось. Сердце вздрыгнулось и пошло, пошло родимое! Чертики из глаз вмиг брызнули в разные стороны, словно их кто-то святой водой шуганул. Радуюсь. Даже не подумал в тот момент: а сам-то я на списание не пойду ли? Ведь убил – внаглую! – представителя высшей формы жизни, царя и бога местного, звучащего, наверное, жутко гордо!

А дальше как в романе. Хлоп! – на той стороне поляны открывается Лаз. Круг с переливчатым дрожанием воздуха в нем. Сразу и не заметишь, если издалека.

Я и не заметил его сразу, а как пригляделся, кинулся бежать к Лазу что есть духу. Даже пращу бросил, чтоб не мешала. Делаю гигантские прыжки, а в голове одна, но пламенная мысль: «Только бы Прыткая не успела помешать!»

Не успела. Наверное, очухивается. Видать, крепко ее та обезьянолетяга приложила. А мне того и надо!

Думаю, в беге на короткую дистанцию я мировой рекорд побил – понятно, с поправкой на местную силу тяжести. Влетел в Лаз со всего разгона, получил по ушам перепадом давления, оглох на несколько секунд, дышу, как рыба на песке… Шарахнулся кто-то от меня, потом набегают со всех сторон, хватают…

– Клоп?! – не верю глазам.

– Потаскун? – Он тоже не верит. Меня теперь только по голосу и можно узнать. Образина я грязная да бородатая.

– Погоди… Дай отдышаться… Ты же погиб!

– Я? – смеется Клоп. – А ты труп видел?

– Я – нет. Кошмарик видел.

– Кошмарик? А вот мы его сейчас спросим. – Эй, Кошмарик, ты куда спрятал мой труп? Сознавайся. Следствие располагает данными.

Ржут оба. И Кошмарик тут! И Папаша с Удавом и Гадким Цыпленком! Все здесь, все живы! Все в «эластиках» – готовились, значит, к выходу.

– Да как же это?.. – бормочу я, ничегошеньки не понимая, и вид имею, должно быть, препотешный, отчего ржание вокруг меня только усиливается.

– Да проще простого, – говорит Клоп, отсмеявшись. – Тебя же почти сразу аборигены охмурили, забыл? Ну тогда, когда ты в лес за бревном пошел, мы еще хижину хотели строить… Вспомнил? Мы тогда всю долину прочесали – нет тебя! Пропал без вести. Потом-то уразумели: аборигенам загипнотизировать человека – раз плюнуть. Тебе внушили что-то, ты и пошел, как болванчик… Прости, не смогли тебя сразу вытащить – пришлось в темпе уходить, а потом у туннельщиков с Лазом не ладилось… Видел бы ты, как их Лысый Кактус крыл!..

– Стой! А группа Папаши? Они же под обвал попали!

– Никуда они не попадали. Внушили тебе это, понял? Заморочили тебя.

– Кто – эти обезьянолетяги?

– Ну! Аборигены – они такие. Много чего умеют. Короче, так: мы туда больше – ни ногой, понял? За тобой шли, и то в последний раз. Земля-118 признана непригодной для колонизации. А с тебя причитается. Знаешь, какие премиальные тебя ждут? Ого!

Что мне теперь те премиальные! Однако спрашиваю с заинтересованным видом:

– Сумма?

– Карантин тебе сейчас, а не сумма прописью! Недели три точно пропаришься. Ты записи своих глюков делал? Диктофон, вижу, сохранил… Бесценный материал, между нами говоря. Психологи тебя на части порвут. Ну давай не стой, иди давай, люди ждут…

0 декабря, жизнь удается

Вечером славно поддали в «Золотой дюзе». Гадкий Цыпленок познакомил меня с Гретой Бриккен. Везде он первым успевает! Но сегодня не его день: перебрал лишку, замолк и без всякого предупреждения начал валиться со стула. Едва я его успел подхватить. Ну, вызвал такси, отправил парня проспаться – друзья как-никак. Не бросать же его.

Грета Бриккен оказалась весьма мила. Чего я уж совсем не ожидал – приняла мое приглашение поужинать вдвоем. Я скромный человек и хвастаться не люблю, поэтому просто скажу: волшебная получилась ночь. А если бы и любил хвастаться, то все равно не нашел бы для описания этой сказки ни существительных, ни глаголов – одни междометия с восклицательными знаками, ровным строем уходящими за горизонт.

Вот как! И вот вам всем! Говорите теперь, что я человек недалекий и звезд с неба не хватаю. Умничайте, умники. Я лучше вас знаю, кто я такой. Ну, недалекий… Зато жизнь моя полна и интересна. Честно признайтесь: обратит ли на вас внимание Грета Бриккен? Ну то-то.

На службу опоздал, конечно. Лысый Кактус меня тут же уволил и минут десять помнил. «Ты еще здесь?!» – шипит сквозь зубы, как аспид. Но потом прибежал, глаза горят: «Общий сбор! А ты какого-растакого сидишь? – Это он мне. – Живо в инструктажную! Лентяи! Уволю всех к чертовой матери!»

Мгновенно улавливаем, что к чему, нам не привыкать. Туннельщики пробили ход еще в один мир, и подобная Земле планета там есть, и уже вовсю идет первичный анализ.

Работаем, братцы! Завтра выход.

Инструктаж, подгонка снаряжения, еще один инструктаж и обязательные восемь часов сна. С недавних пор я не люблю спать – очень уж дурные снятся сны, а главное, однообразные. Будто бы я вновь на Земле-118, двойной планете, слившейся в одну, забавляю крылатых макак, представляя им в уме то одно, то другое. Естественно, под чутким руководством Прыткой, а как же иначе? Иногда после таких снов я просыпаюсь весь разбитый. Не хочется мне обращаться к штатному психологу, да и к частнику не очень хочется, а, видно, придется: вдруг чего-нибудь порекомендует?

Так и сделаю, но только не сегодня. Схожу еще в один рейд, поскучаю после него в карантине и уже тогда…

* * *

Двуногое отлично отработало представление. Как всегда. А ведь, по первоначальным прогнозам, оно уже давно должно было износиться на сто процентов – либо сойти с ума до полной неуправляемости, либо покончить с собой на почве безысходности, осложненной психическими сдвигами.

Теперь это надолго. Давно уже Чрезмерно Любопытная и двуногое покинули долину, где произошел поединок – поворот русла судьбы обоих. Хребты и перевалы, перевалы и долины… Беспокойная велика, и везде найдется спрос на необычайное представление. Пусть взрослые легко могут увидеть его издалека, просто помедитировав немного, но то взрослые. Детвора предпочитает видеть глазами.

Их ждут. Они нужны. И каждый новый день работает на авторитет Чрезмерно Любопытной, Которой Не Хватает Достаточного.

Строго говоря, авторитета ей как раз хватает…

Раньше все это мыслилось совершенно не так. Во всяком случае, до поединка с Несовместимым…

Двуногое сходило с ума от желания вернуться к себе подобным. Конечно, она не могла открыть то, что двуногое называло про себя Лазом – проходом в иной мир, да не просто смежный, а вероятностно-временной. Двуногое так и не поняло, что на сей раз попало не в какой-то параллельный мир, а в одно из вероятных будущих своего собственного. Пути назад для него просто нет. Вероятность того, что его двуногие сородичи вновь пробьют Лаз сюда же, равна нулю и теоретически, и практически. Никто не в силах вернуть двуногое обратно, и меньше всего народ Беспокойной, предпочитающий не ломать природу, а жить по ее законам. Наверное, можно ослабить землетрясение, заткнуть вулкан, рассеять ураган – но проще заблаговременно уйти. Мыслящему существу нужна свобода, а не всемогущество.