Северная война и шведское нашествие на Россию - Евгений Тарле

Несколько сотен русских и украинцев, нанесших под Веприком своим отчаянным сопротивлением такой тяжкий урон значительным шведским силам, оказали громадную услугу русскому делу. Карл XII, который, как сказано, вообще не любил тратить солдат на осады и штурмы, только потому велел штурмовать Веприк, что не имел понятия о возможности подобных тяжких потерь при взятии такого ничтожного укрепления. А дальше пришлось бы, идя к северу долиной реки Псел, брать одно за другим укрепления: Каменное, Лебедин, Сумская Ворожба и Сумы, и не было никаких причин ожидать, что взятие этих городков будет шведской армии стоить дешевле, чем абсолютно ненужное взятие Веприка.

Срыв укрепления Веприка (на валах его не было даже ни одного бастиона), шведы повернули обратно и отступили к Гадячу и к Ромнам, где были расположены их главные силы.

Эта кучка безвестных и давших себя почти полностью истребить героев, как солдат, так и населения, которое полностью пожелало включиться в дело обороны, сделала ничтожную крепостицу Веприк одним из крайних восточных пунктов, до которых докатилось шведское нашествие, отправлявшееся по пути Путивль-Белгород-Курск-Москва. Веприк лежит под более восточным меридианом, чем Стариши, откуда, как было сказано, агрессор тоже принужден был повернуть к югу и отказаться от вожделенного северо-восточного направления. Так же как в Старишах, отказ от северо-восточного направления на Смоленск-Дорогобуж-Москву знаменовал решение идти к югу, так это случилось и под Веприком. И так же точно, как в середине сентября движение к югу от Старишей вовсе не означало отказа Карла от мысли о Москве, так и после жестоких и бесполезных потерь под Веприком королевский штаб утешал офицеров, жаловавшихся на ненужную бойню, где процент погибшего и искалеченного офицерства оказался выше обыкновенного, тем, что теперь зато будет найдена другая, более подходящая дорога — южнее. Но где именно? Петр некоторое время полагал, что шведы будут после Веприка прорываться к востоку через Ахтырку. Но шведы не рискнули идти брать город вследствие крайне трудных условий для кавалерийских маршей, а из-под Веприка ушла подобру-поздорову именно кавалерия, не принимавшая участия в отчаянных штурмах, положивших около 1300 человек шведской пехоты. Петр послал в Ахтырку Меншикова с драгунами и сам туда прибыл (2 февраля 1709 г.) и оставался шесть дней, наблюдая за укреплением города.

Карл туда не пошел, а прошел мимо. Он предпочел идти через Опошню, лежащую, так же как и Ахтырка, на реке Ворскле, но несколько южнее.

До начала половодья были получены сведения о том, что шведский отряд генерал-майора Крейца силой в 5 тыс. человек, стоявший в Лохвице и в окрестных деревнях, собирался покинуть свои стоянки. Очевидно, предполагалось, что Крейц пойдет к югу, на Опошню и Будищи, где по слишком преждевременным заключениям будто бы обретался неприятель.[389]

15

Сопротивление под Веприком произвело, как совершенно категорически утверждают шведы — участники и летописцы похода, самое удручающее впечатление на шведское офицерство. Бодрился, как всегда, только сам король и окружавшие его льстецы из генералитета во главе с тем же Реншильдом. Возникал ряд вопросов, требовавших немедленного разрешения. Первый и ближайший вопрос: где искать "крыши над головой" при все усиливавшихся морозах? Прошли мимо Ахтырки, но не посмели даже и начать ее осаждать. Не пошли к Лебедину, потому что было ясно, насколько сопротивление царской ставки будет сильнее, чем под Веприком. Возвращаться в Ромны и отбивать их у русских, которые были там поблизости? Вернуться в Гадяч, имея впоследствии угрозу из тех же Ромен с севера и из Лебедина и Ахтырки с востока? Да и размышлять насчет Гадяча долго не пришлось: он был занят почти в одно время с Ромнами. Значит, оставалось идти на юг, в Полтавщину. Но тут представлялся и другой, еще более существенный вопрос: что же вообще делать дальше? От похода на Москву Карл ничуть не отказывался, и шведский штаб смотрел на Полтаву, как на место, где можно будет спокойно подождать, с одной стороны, Станислава Лещинского с польским войском с запада, а с другой стороны, многотысячную армию из Запорожской Сечи, которую обещал Мазепа. Верить этому обещанию, после того как оказались лживыми все другие его обещания, было, конечно, рискованно, но ничего другого не оставалось.

Все это понятно и объяснимо. Что осталось загадочным не только для многих современников, но отчасти и для потомства, это вторжение шведов, миновавших Ахтырку и вошедших в Опошню, из Опошни в Слободскую Украину, т. е. в самую восточную область Южной Украины, а оттуда вновь в Опошню. Почему шведы пошли таким глубоким обходом к Полтаве, когда они могли продвинуться туда гораздо быстрее и не быть застигнутыми страшным разливом рек, ранневесенним февральским и мартовским наводнением 1709 г., — это можно рациональнее всего объяснить лишь одним: тут они шли впереди русской армии, Шереметев оставался у них с тыла, и, значит, он не мог успеть разорить Слободскую Украину. Именно тут, казалось, можно было найти пристанище. Но если так, то чем можно объяснить то свирепое опустошение, которому подвергли сами шведы слобожан? Объяснение одно: на Слободской Украине армия Карла XII встретила ту же народную войну, какую испытала и до и особенно после перехода к ним Мазепы на Северской Украине и на всей Гетманщине вообще, где она уже побывала. И варварское сожжение предместий Краснокутска, который шведы оказались не в силах удержать, но в силах поджечь, и опустошение деревень было ответом на уход слобожан из своих домов, на прятанье хлеба, наконец, на партизанские налеты и истребление рыскающих в поисках хлеба и сена шведских фуражиров.

Не взяв Ахтырку, мимо которой шведы прошли после Веприка, они повернули к Котельве, овладели Опошней, оттеснив русских, причем наивный и очень усердствующий участник и летописец похода камергер Адлерфельд заявляет с самым серьезным видом, что они перебили 400 человек русских и 150 взяли в плен, а сами потеряли при столь молодецком подвиге всего… двух человек. И неловко за шведского историка Стилле, что он верит этому лубочному вздору и повторяет его![390] Но Карл ушел из Опошни, а русские тотчас же вернулись и перебили, а отчасти взяли в плен оставшийся тут небольшой шведский отряд.

По свидетельству пленного поляка, взятого 28 января 1709 г., в бою под Опошней, происходившем накануне, присутствовал сам король с 5 тыс. шведов, а кроме того, участвовали еще и волохи и поляки, которых есть 12 «хороног» (хоронгвей. — Е. Т.). Поляк удостоверил, что Карл идет к Полтаве.[391]

Это показание и, по-видимому, аналогичные "распросные речи" о намерении Карла были тотчас пересланы Меншиковым царю, причем Меншиков просил царя прибыть в Ахтырку, куда мог бы явиться для свидания и сам Александр Данилович. В Полтаву немедленно было послано семь пушек в дополнение к уже имевшимся 12.[392] Карл, снова не решившись напасть на Ахтырку (к которой опять подходил для рекогносцировки), пошел к Краснокутску (или Красному Куту) в Слободской Украине. Шведы просто разоряли и жгли деревни, убивали не успевшее от них убежать мирное население, гонялись за небольшими русскими конными отрядами и все-таки не могли, например, овладеть прочно ни одним населенным пунктом. Краснокутск они разорили и часть сожгли, но должны были отойти от него, жителей частью перебили, а часть (женщин и детей) увели и где-то бросили умирать на морозе. Не только Краснокутск, но и Олесня сопротивлялись до последней возможности, и все жители с женщинами и детьми были перебиты, в плен шведы тут не брали, убили решительно всех, кто попал им в руки. Погибло так и население ряда других пунктов, вроде местечка Рашевки, где население еще до прихода вооруженных отрядов из армии Шереметева нападало на шведов с оружием в руках.

Мазепа ни на шаг не отходил от короля и присутствовал при всем этом особенно зверском, исключительно неистовом опустошении страны. Он, конечно, ни в малейшей степени не препятствовал всему, что творил его новый хозяин. В полнейшем провале своих планов, в том, что народная война ведется не против русских, а против шведов, Мазепа к этому времени, т. е. к февралю 1709 г., был уже окончательно убежден. Из попытки сношений с Петром в связи с предложением гетмана нечаянным нападением захватить Карла и, похитив его, доставить в царский лагерь ничего не вышло. Тогда оставалось одно лишь: терроризовать Украину и, обострив этот террор, принудить ее, наконец, перейти на сторону шведов.

Мазепа знал, что его лично ждет в случае победы России, и поэтому не было у украинского народа зимой и весной 1709 г. более неумолимого, смертельного врага, чем старый бывший гетман. Не следует забывать и того, что у Мазепы оставалась еще одна надежда, тем более сильная, что она была последней: он ждал со дня на день восстания Запорожской Сечи, запорожцы были последним резервом мазепинцев. А если так, то приманить их к измене можно было легче всего, обещая им богатые милости и широкие возможности воспользоваться всем имуществом горожан и сельского населения Украины, которые останутся верными России. Террор шведский, до таких неслыханных размеров зверства обострившийся в январе-феврале 1709 г. на Слободской Украине, должен был явиться как бы началом общего террора, который собирались направить весной изменники-запорожцы против населения Гетманщины. Это восстание тесно связывалось у Мазепы и запорожского кошевого Константина Гордиенко с чаемой и ожидаемой ими победой шведского короля. Спокойная суеверная убежденность Карла XII в конечном успехе действовала на окружающих. Ведь Мазепа жил исключительно в ближайшем окружении короля, садился за королевский стол с генерал-майором Спарре, который был заблаговременно намечен в коменданты ("губернаторы") города Москвы.