Золотой холм - Светлана Крушина

В подобной ситуации Арьель наверняка посетовал бы на отсутствие поблизости красивой полураздетой девушки, которая потерла бы ему спинку… и еще как-нибудь его усладила бы. Подумав о музыканте, Нэль грустно улыбнулся. Эх, Арьель, беспокойная твоя душа… Где теперь тот мир, в котором ты остался? Да и теперь ли? Нэль вовсе не был уверен, что течение времени в Божественном Доме такое же, как в его родном мире.

Нэль вымылся, заодно сбрив бороду, затем вытерся насухо полотенцем, которое кто-то заботливо для него приготовил, и лег спать. Долго ли он спал или нет, он не знал. Проснувшись же, обнаружил, что его храмовый балахон исчез бесследно, а вместо него рядом с кроватью лежит новая чистая одежда из тонких и дорогих тканей. Нэль слегка смутился — светское платье было ему непривычно. Дублет еще куда ни шло, но сапог он, сын лавочника, сроду не носил… Выбора, впрочем, ему не предоставили. Он медленно и тщательно оделся, расчесал и убрал в хвост волосы — среди прочего ему оставили гребень и бархатную черную ленту для волос. Осторожно, словно отражение могло на него наброситься, приблизился к большому зеркалу у стены. Из зеркала на Нэля взглянул незнакомый мужчина — невысокий, тонкий, с узким серьезным лицом, бледность которого оттенял черный бархат дублета. Не хватало только оружия на поясе, чтобы сойти за нобиля. Нэль отвернулся от зеркала и тут же забыл о своем отражении.

Ему захотелось попробовать, получится ли открыть портал в свой мир. Он сел на низкий бортик ванной, закрыл глаза и привычно ощутил в груди набухающий горячий шар силы. Перед внутренним взором отчетливо предстала лесная поляна, посреди которой стояла избушка Марики. Нэлю стало вдруг невыносимо душно в комнате без окон и дверей, всем своим существом он потянулся к домику ведуньи. В конце концов, какое ему дело до Двенадцати? Он ведь может просто ходить и учить людей, не спрашивая ни у кого ни разрешения, ни поддержки. Успеет он, конечно, немного, но ведь это только начало…

Он второй раз в жизни не сумел открыть портал. Первый раз Нэль потерпел неудачу, еще будучи тринадцатилетним учеником в храме Гесинды. Тогда он не рассчитал силу, и его первый портал взорвался прямо у него перед лицом. Он едва не ослеп, а наставник, мэтр Эйбел, без всякой жалости добавил ему от себя магических оплеух, повторяя, что в его возрасте нужно уже безупречно дозировать силу, потребную для чар… Но и тогда Нэль не испугался так, как сейчас. Попытавшись вернуться к Марике, он как будто с размаху налетел всем телом на кирпичную стену. Даже заныли ладони, которые он инстинктивно выставил перед собой, чтобы не удариться лицом.

Такое с ним приключилось впервые. На минуту его охватила паника, но он прикрикнул на себя: успокойся, болван! Кем бы ни выстроен этот барьер, его можно сокрушить.

Некоторое время он сидел неподвижно, закрыв глаза, и дышал на счет. Почувствовав, что снова владеет собой, Нэль перебрался на пол и растянулся на спине. Он собирался погрузиться в магический транс и разведать, нельзя ли как-то выбраться из тюрьмы, в которой заперли его Двенадцать.

Нэль сразу же ощутил присутствие чьей-то могучей воли. Он не видел и не ощущал ничего, кроме золотистой мглы, и не оставалось сомнений, что эту мглу кто-то специально сотворил. Нэлю показалось, будто он разом утратил все органы чувств и погрузился в медовое мерцающее ничто. Или же нечто… Его сознание, вместо того, чтобы сжаться в маленький черный комочек и погрузиться в ослепшее и оглохшее «я», растеклось по бесконечности. Нэль попробовал собраться, превратить себя в остро заточенный клинок, способный рассечь липкую пленку золотого марева и освободить путь. Но ему противостояла та самая могучая воля, которую он ощущал всем своим существом. Он начал понимать, что это — объединенная воля Двенадцати, а значит, он едва ли сможет совладать с нею. Тут бы и отступить, не подставлять разум под ментальный удар, но Нэля, как всегда, вело упрямство. Пока у него оставались силы, он не собирался отступать, а там — будь что будет…

В храме Гесинды Нэль слышал истории о магах, которые вступали в ментальный поединок с врагами, и после уже не возвращались в свои тела. Куда уходили их души, никто не знал, но подразумевалось, что ничего хорошего их не ожидало. Нэль еще никогда не уходил в трансе так глубоко, чтобы возникла опасность потеряться навсегда. Но теперь он понял, что может уже никогда не вернуться из этой золотой мглы.

Он призвал все свое хладнокровие. Испугаться значило в ту же секунду проиграть поединок. И вдруг он почувствовал, как нечто схватило его, стиснуло и потащило куда-то. Он принялся вырываться, растрачивая понапрасну силы; он вызывал в памяти картины, цеплялся за далекие воспоминания, которые могли помочь ему сохранить связь разума с телом. Но хватка не ослабевала. Нечто увлекало за собой его разум в неведомые миры и пространства.

Вот и конец, подумал Нэль, когда перед мысленным взором начал гаснуть уже и золотистый свет. Сейчас это нечто его раздавит, и он никогда уже не вернется назад. Глаза застило тьмой, она сгущалась и обретала очертания; и вдруг Нэль понял, что из тьмы слепилась ладонь. Гигантская ладонь, протянутая ему навстречу. Он из последних сил устремился к ней, не зная, не шутит ли с ним шутки измученный рассудок…

…и в полной мере ощутил материальность собственного физического тела, грянувшись с высоты около шести футов на жесткую поверхность. Он так сильно ударился, что тут же потерял сознание.

Глава 2

После долгого и тяжелого разговора о природе Двенадцати и Безымянного целых три дня Арьель и Марика не разговаривали друг с другом. Совсем. Не перемолвились даже словечком. Под конец распалившаяся Марика обозвала Арьеля богомерзким болтуном — и после этого замолчала. Музыканта захлестнула горькая обида — до першения в горле, до рези в глазах. Бывало, называли его по-разному, много чего он наслушался, но чтобы Марика обошлась с ним так грубо… Он чуть было не хлопнул дверью и не ушел, куда глаза глядят, но вдруг понял, что без Нэля уйти не может — хоть его режь. И следующие несколько дней он был тихий и неприметный, как тень. Сидел, уткнув нос в книги, которые оставил Нэль. В них, помимо магических тайн, заключалась еще как бы частица мага — ведь это были его книги. Только черную книгу Арьель не трогал — боялся.

Естественный страх перед Безымянным породил вспышку гнева, но после выволочки, устроенной названному брату, Марика быстро остыла и призадумалась. Все было, кажется, вовсе не так просто, как ей сперва показалось. Арьель, конечно, человек очень легкомысленный, даже слишком, и к тому же мягкий, как сырая глина. Кто-нибудь более сильный духом — например, Нэль, — мог бы слепить из него все, что угодно… и все-таки Арьель не дитя, пусть он и легковерен, и мягок. Он воспитывался в храме, поэтому, когда дело касается богов, его не так легко сбить с истинного пути. Да и рассуждений этих о Двенадцати и Безымянном он наслушался не от кого-нибудь, а от Нэля, — храмовника, который, нельзя не признать, был себе на уме. Мага-то можно было переубедить, только предъявив ему неопровержимые доказательства. Иначе он, человек образованный и знающий жизнь, просто не поверил бы. Значит, если уж Нэль во что-то поверил, это просто обязано быть истиной…

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});