Некроскоп - Брайан Ламли

Гарри продолжал улыбаться, на этот раз уже недобро. Взяв стул, он сел напротив Шукшина продолжая улыбаться прямо ему в лицо. Затем он обратился мыслями к своему старому Другу Клаусу Грюнбауму, бывшему военнопленному, женившемуся на англичанке и после войны осевшему в Хартлпуле. Грюнбаум умер от инфаркта в 1955 году и был похоронен на кладбище поселка Грейфилдс. Тот факт, что их разделяли 150 миль, не имел никакого значения. Грюнбаум откликнулся и заговорил с ним, точнее через него с Виктором Шукшиным, на чистейшем немецком языке:

— Как вам нравится мой немецкий? Вы узнаете, именно так говорят немцы, живущие в Гамбурге? — Гарри минуту помолчал, а затем сменив свой (или, точнее, Грюнбаума) акцент, заговорил снова:

— Может быть, вам больше по душе вот это? Так говорит образованная немецкая элита, интеллигенция, а остальные лишь слепо пытаются подражать этой манере. Или вы хотите, чтобы я выполнил какое-нибудь трудное задание, например, грамматическое? Возможно, это убедит вас?

— Неплохо, — насмешливо признал Шукшин. Глаза его, поначалу, когда Киф заговорил, широко раскрывшиеся от удивления, сузились вновь. — Прекрасное упражнение на знание немецких диалектов, вы хорошо с ним справились. Но заучить, как попугай, несколько фраз может любой, потратив на это полчаса. Вот русский язык — это совсем другое дело.

Усмешка Кифа стала еще более напряженной. Он поблагодарил Клауса Грюнбаума, и мысли его обратились в другую сторону — на кладбище в окрестностях Эдинбурга. Гарри побывал там недавно, чтобы навестить свою русскую бабушку, умершую за несколько месяцев до его рождения. Теперь он вновь мысленно отыскал ее, прося о помощи в разговоре с отчимом На ее родном языке. На присущем Наташе великолепном русском, фактически излагая ее мысли, Гарри для начала произнес обличительную речь по поводу “скорейшего падения репрессивного коммунистического режима”. На несколько минут потеряв дар речи от удивления, Шукшин наконец воскликнул:

— А это еще что, Гарри? Опять какая-то вызубренная чепуха? Зачем ты меня разыгрываешь?

Но несмотря на грозный тон, Шукшин все же почувствовал, что сердце его часто и тяжело забилось. Речь Кифа напомнила ему о ком-то... о ком-то, кого он люто ненавидел.

По-прежнему говоря на безукоризненном русском языке, свойственном бабушке, но излагая теперь уже свои мысли, Киф ответил:

— А как по-вашему, мог ли я вызубрить вот это? Неужели вы настолько слепы, что не способны увидеть истину, столкнувшись с нею лицом к лицу? Я человек одаренный. Возможно настолько одаренный, что вам даже трудно представить это. Я намного талантливее, чем моя несчастная матушка...

Шукшин вскочил, перегнулся через стол, и клокотавшая внутри его ненависть вырвалась наружу и обрушилась на голову Кифа.

— Ну что ж, ты действительно очень умен, ублюдок. Ну и что из того? И к чему это ты дважды упомянул о своей матери? Чего ты добиваешься, Гарри Киф, к чему ты клонишь? Такое впечатление, что ты пытаешься мне угрожать?

Гарри по-прежнему отвечал ему по-русски:

— Угрожать? А с чего мне угрожать вам? Я приехал лишь затем, чтобы повидаться с вами. И попросить об одолжении...

— Что? Сначала ты из меня делаешь дурака, а потом имеешь наглость простить об одолжении? Чего ты хочешь от меня?

Наступил подходящий момент для третьего удара. Гарри тоже поднялся со стула и все на том же безукоризненном русском языке ответил:

— Мне говорили, что матушка очень любила кататься на коньках. За нашим садом протекает река. Мне хотелось бы вернуться сюда зимой и навестить вас еще раз. Возможно, тогда вы будете менее раздражены, и мы сможем спокойно побеседовать. Может быть, я привезу с собой коньки и покатаюсь по льду замерзшей реки, как это любила делать моя матушка. Как раз там, где заканчивается сад.

Лицо Шукшина стало пепельно-серым, он отпрянул и ухватился руками за стол. В глазах его загорелся яростный огонь, а толстые губы застыли в зверином оскале. Он больше не в силах был сдерживать гнев и ненависть. Он должен уничтожить самонадеянного щенка, избавиться от него. Он должен... должен... должен!..

Заметив, что Шукшин стал обходить стол, направляясь в его сторону, Гарри понял, что ему угрожает опасность, и попятился к двери. Он еще не закончил. Он должен успеть сделать еще одну вещь. Сунув руку в карман пальто, он достал оттуда какой-то предмет.

— Я кое-что принес вам, — на этот раз Гарри говорил по-английски. — Это принадлежит вам и осталось со времен моего детства.

— Убирайся! — зарычал Шукшин. — Убирайся, пока цел! Вместе со своими проклятыми выдумками! Ты хочешь приехать ко мне зимой? Я запрещаю тебе делать это! Я больше ничего не хочу о тебе слышать, чертов пасынок! Убирайся и дурачь кого-нибудь другого. Выметайся, пока...

— Не беспокойтесь, — ответил Гарри. — Я сейчас же уйду. Но сначала... ловите!

И он швырнул что-то Шукшину. Потом повернулся и, пройдя через сумеречные комнаты, скрылся из вида.

Шукшин автоматически поймал брошенный предмет и секунду молча Вглядывался в него. В голове у него помутилось, и он упал на колени. После того как за Гарри захлопнулась входная дверь, он еще долго неотрывно смотрел на предмет, лежавший в его руке, которою давно не существовало.

Отполированное золото блестело как новое, а огромный “кошачий глаз” уставился на него, словно размышляя о чем-то своем...

* * *

С высоты могло показаться, что особняк в Бронницах за прошедшие годы ничуть не изменился. Никому и в голову не могло прийти, что здесь располагается лучшая в мире шпионская организация — отдел Григория Боровица, — с виду это было огромное старое здание. Именно этого и добивался Боровиц, поэтому он мысленно похвалил себя за прекрасно спланированную и выполненную работу, пока его вертолет, плавно снижаясь, пролетал над башнями и крышами особняка. Вертолет сел на маленькой площадке, расположенной между особняком и пристройками и представлявшей собой участок выкрашенного белой краской с зеленым кругом посередине бетона.

Пристройки — да, именно так они и выглядели отсюда, сверху, — старые амбары и сараи, заброшенные, разрушающиеся, оставленные без присмотра, оседающие и разваливающиеся. Такое впечатление они должны были производить опять же по указанию Боровица. На самом деле это были защитные сооружения с расположенными в них огневыми точками, оснащенными пулеметами. Они были прекрасно оборудованы, отсюда просматривалось и простреливалось все пространство между особняком и наружной стеной. Наблюдательные пункты были оборудованы и внутри самой стены, а ее внешняя сторона простым щелчком выключателя превращалась в электрический барьер.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});