Древо Жизора (Тамплиеры - 4) - Октавиан Стампас

- Что с нами будет! Что с нами будет! - без конца причитал он. - Ах, как нам хорошо здесь жилось! Проклятый Рене!

Когда пришла весть о том, что великий магистр Жерар де Ридфор скончался от ран, находясь в плену у Саладина; остававшиеся в Иерусалиме тамплиеры избрали своим новым магистром Жана де Жизора, и по прихоти судьбы ему предстояло сдавать Святый Град мусульманам. Он с завистью думал о Годфруа Буйонском: "Почему он прославился как освободитель Гроба Господня, а мне придется вручать Иерусалим Саладину? Почему не наоборот? О, какая гнусная несправедливость! Ведь у меня щит Давида! А у Годфруа ничего такого не было".

В праздник Крестовоздвижения, под стенами города появился авангард войска Саладина. В тот же день в город прибыл граф д'Ивелин, подданный французского короля и доверенное лицо султана Саладина. Он стал вести переговоры о добровольной сдаче города. Все были против, и через неделю Саладин начал тяжелую осаду, длившуюся десять дней, прежде чем защитники смирились с тем, что город отстоять невозможно и через графа д'Ивелина стали договариваться с осаждающими. Саладин согласился выпустить из города всех, кто заплатит ему один безант, с женщин выкуп требовался меньший - пять ливров, с детей - два ливра. Жан де Жизор согласен был бы заплатить и десять безантов, если бы точно знал, что за это ему разрешат вывезти его сундук. Все остальные главные ценности ордена были уже заранее переправлены в замок Бельмонт на северо-западе от Иерусалима, и прецептор Жан де Фо, преданный де Жизору не только, как жена, но и как собака, сторожил их там. А вот сундук работы мастера Вервера, таящий в своем чреве золотой щит Давида, Жан никак не решался вывезти, но и оставлять его теперь было нельзя, ведь не известно, смогут ли в ближайшие годы крестоносцы возвратить себе Святый Град или он вновь на столетия окажется во власти последователей Мохаммеда.

Он как раз терзался этими мыслями, когда к нему явился оставшийся в живых в сражении под Хиттином и недавно добредший до Иерусалима маршал Кижерю. Он уже успел получить рану от стрелы, стоя на стене города во время одного из штурмов, щека его была изуродована. Говорил он, проглатывая половину букв.

- Меххир, - прошепелявил маршал, - в городе охтаетха еххе много бедняков, у которых нет бежанта, хтобы жаплатить выкуп Халодину. Я жнаю, хто кажна ордена вывежена и хпрятана. Нельжя ли вжять изк нее хумму, хтобы выкупить вхех хрихтиан Иерухалима?

- Поздно, - почти не задумываясь о судьбе несчастных бедняков, ответил исполняющий обязанности великого магистра сенешаль Жан. - Казна ордена уже слишком далеко от города. Кроме того, я не думаю, что Саладин такой уж зверь. Ну что он сделает с этими бедняками? Шкуры сдерет? Отдаст на съедение собакам? А кто будет мести ему улицы и мыть полы в домах?

- Понятно, - сказал маршал Кижерю и застонал, хватаясь за перебинтованную щеку.

Вдруг присутствующая при разговоре Мари подала голос:

- А я слышала, что взятых в плен при Хиттине палачи Саладина заставляли отказаться от веры в Христа и принять мусульманство, а когда те отказывались, с них заживо сдирали кожу и посыпали солью.

Жан де Жизор испепелил ее своим черным взором и сказал де Кижерю:

- Ступайте, маршал, займитесь своими делами.

И все же множество бедняков получили от тамплиеров и иоаннитов деньги для выплаты выкупа. Кроме того, Саладин выпустил триста человек бесплатно. Но оставалось еще несколько тысяч человек, не способных откупиться и покинуть город.

Беженцев выпускали через Дамасские ворота, тщательно досматривали все, что они с собой вывозили, и прежде чем отпустить, ставили на щеке под правым глазом небольшое клеймо в виде лапчатого крестика. Беженцам предъявлялось строжайшее условие, что они отправятся в Триполи, а если кого-нибудь из них увидят на землях, принадлежащих отныне Саладину, их ожидает смертная казнь.

- Черт вожьми! - негодовал маршал Кижерю. - Мало того, хто они жаклеймили меня хтрелой; еххе и каленым жележом!

Шестилетний Гуго потребовал, чтобы и его заклеймили, как отца и мать, а восьмилетняя Агнесса так рыдала и билась, что ее пожалели, и не клеймили, как и малютку Жерара. Но довольно болезненный обряд клеймления не столь волновал Жана де Жизора, как досмотр вывозимого имущества, и когда огромного роста сарацин принялся открывать заветный сундук, Жан весь напрягся, уставившись ему в темя, готовый, должно быть, впиться зубами в макушку мусульманина, если тот обнаружит щит Давида. Но разомлевший от жары досмотрщик лениво пошарил по внутренности сундука, поцокав языком, присвоил себе серебряный светильник и махнул рукой - можно проезжать!

Жан вздохнул с величайшим облегчением, боль от поставленного клейма и перспектива унылого путешествия в Триполи не беспокоили его так уж сильно.

В замке Бельмонт его ждала весьма неприятная новость - великий магистр Жерар де Ридфор оказался жив, оправился от ран и пережил позорный обмен Саладин отдал его королю Гюи с условием, что крепость Газа сдастся без боя.

- Лучше бы он сдох! Ей-богу, лучше! - негодовал Жан де Фо, радуясь встрече с Жаном де Жизором, который снова становился всего лишь сенешалем. И он, который дважды сам отказывался от титула великого магистра, теперь скрипел от злости, узнав, что де Ридфор жив.

Пробыв пару дней в Вельмонте, тамплиеры двинулись дальше. В Наблусе они узнали, что де Ридфор, собрав остатки тамплиеров, рассеянных на севере Леванта, захватил Сен-Жан-д'Акр и теперь выдерживает там осаду со стороны сарацин. По прибытии же в Назарет изгнанников с лапчатыми крестиками на щеках ждало новое известие - Сен-Жан-д'Акр вторично завоеван Саладином.

- А великий магистр? Что с де Ридфором?! - почти вскричал Жан.

- Ему с огромным трудом удалось спастись, и он снова в Триполи, поспешил "успокоить" его вестник.

Жара, продержавшаяся до середины октября, резко сменилась стужей, навалившейся с севера. Холодный дождь орошал длинную толпу иерусалимских беженцев, когда она дотекла, наконец, до Триполи. Отсюда флот тамплиеров, собрав остатки рыцарей ордена, готовился отплыть в Европу. Никому не хотелось верить, что Святая Земля потеряна, что кончилась славная эпоха владычества крестоносцев в Леванте, что Триполи и Антиохия остаются последними островками христианской государственности на средиземноморском побережье Сирии и Палестины, что легендарные завоевания Годфруа Буйонского, Раймунда Тулузского, Бодуэна, Танкреда и Боэмунда рассыпались прахом. С неприязнью взирали на тех, кто был отмечен лапчатым крестиком на щеке под правым глазом, ибо они являлись живыми символами, живыми памятками о том дне, когда Святый Град Иерусалим вместе с Гробом Господним, монастырем на горе Сион, дворцом Давида, священной купальней Вифесды и Тамплем вновь канул в пучину мусульманского мира.

(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});