E-18. Летние каникулы - Кнут Фалдбаккен

Я стоял как неприкаянный, не смел двинуться с места. Может, она все же посмотрит на меня? Может, встретимся глазами? Получу ли я, наконец, долгожданное подтверждение? А что если потанцевать с ней? Глупец! Стоял и надеялся, что она подойдет и пригласит. Проклятая самонадеянность! Смешно! Кавалер же обязан приглашать даму… Но отважиться подойти к шумящей компании и пригласить девушку, которой уже за двадцать, а тебе всего лишь пятнадцать, на танец?.. Боже упаси! Это ведь не школа танцев, где все происходит в согласии с установленными заранее правилами вежливости и любезности. Нет, здесь царил вызов; любовное двоеборье под музыку, кружение и метание по деревянному полу, изготовленному из сосны и все еще пахнущему смолой; специальное сооружение по случаю праздника. Здесь была борьба. Здесь мужчина держал свою девушку за талию, и она, как бы защищая себя, клала руки то на плечи партнеру, то на грудь ему, то обвивала ими его шею. Создавалось расстояние, видимое и ложное, на самом деле — полная самоотдача.

Я размышлял вполне трезво, влияние алкоголя не ощущалось. Может его вообще и не было? Внушил себе, вообразил? Новая нейлоновая рубашка, которой я очень гордился, почему-то неприятно липла к телу. Хотелось уйти, но хотелось и смотреть, стать участником празднества. Я пришел сюда добровольно. Люди все прибывали и прибывали. Шум, гам. Волнение, возбуждение. Словно электрический заряд прошел по танцплощадке, скопившаяся человеческая энергия искала выхода. Я покрутил боязливо головой в поисках Йо, но вместо него разглядел в толпе молодых девчонок Герду. Она не видела меня, смотрела куда-то в сторону. А может просто не желала признать в этот праздничный вечер? Презирала? Считала неподходящей кандидатурой? Она стояла ко мне спиной, на ней была цветная блузка, белая расклешенная юбка, широкий вязаный пояс плотно стягивал талию; так одевалось большинство молодых девчонок, это было модно или, по крайней мере, было модой. Ее русые волосы свисали до плеч, и в потемках казались совсем черными. Подумал с тревогой, красилась ли она сегодня?.. В толпе девчонок захихикали, и я отвернулся.

Внезапно объявился Йо. Подошел, как всегда, с хитрющим выражением на лице:

— Я встретил тут одного знакомого. У него есть шнапс. Хочешь? Пойдем!

От него действительно пахло чем-то спиртным и сладким. Я согласился, но без особой охоты. Шел, словно на Голгофу.

— О’ кей.

Он указывал дорогу. Пришлось продираться сквозь человеческую массу, смеящуюся и галдящую. Немного поодаль, вокруг небольшой полянки росли березы. Здесь стояла скамейка. На скамье вплотную сидело несколько парней, и они явно скучали. Я видел их раньше, но по-настоящему не узнал никого. Волосы у всех были на один манер прилизаны и похоже было, что из воскресной одежды они давно выросли. Все были моего возраста и чувствовали себя, как и я, одинаково беспомощными и неприкаянными:

— Хочешь затянуться?

Мне протянули пачку с сигаретами. Йо алчно схватил одну. Я отказался, не хотел выставлять на всеобщее обозрение свой душераздирающий кашель. Йо зажег сигарету, затянулся и выпустил дым, сплюнул, ухмыльнулся, явно был в хорошем настроении духа; он во многом походил на меня, только был еще моложе и глупее.

Парень с лошадиным лицом по имени Кристоффер получил, наконец, требуемую бутылку. Мы пили. Сладковатый на вкус напиток и не такой уж крепкий, как думалось. Потом снова пили. Йо смеялся, ругался, беспокойно крутился и вертелся. Снова заиграл оркестр. Танцевальная площадка заполнилась парами. Мы распили бутылку, и Кристофер брезгливо выбросил ее в кусты. Мне стало тепло и приятно, блаженное состояние. Отчего? От опьянения, которого я страшился и одновременно жаждал? Нет, не может быть, ведь я твердо стоял на ногах… значит, не в этом причина. Йо до упаду хохотал над очередной шуткой. Мне тоже стало весело и смешно. Но вот он наклонился к одному самому несимпатичному из всех парней и прошептал что-то довольно громко, злобно посмотрев на меня:

— Петер говорит, что он увивается за городской девчонкой!

— Не болтай! — закричал я, тотчас разгневавшись, горько сожалея, что однажды проговорился и в общем-то предал свою мечту этому несносному ветреному мальчугану.

— А что разве не жался с ней?

Он не думал молчать, подмигивал товарищам, которые с недоверием и любопытством уставились на меня.

— Да… Но ничего особенного…

— А разве не купались голыми днем в Мельничной запруде?

— Нет, не купались, только…

— Но ты же увидел ее одно место, самое интересное? Он наслаждался своей превосходством и моим унижением.

— Да… но…

— Гулящая! — взревел Кристоффер, вытирая мокрые губы тыльной стороной ладони.

— И еще говоришь, что ты не прилип к ней? Ха-ха!

Другие тоже засмеялись, пьяные, исполненные ожидания. Йо ликовал. Его пронзительный взгляд испепелял меня, в нем читались месть и зависть. Теперь он мог делать со мной что хотел. Мало-мальская ложь, доверенная ему, незначительное преувеличение обратились теперь против меня. Мальчишеский инстинкт не обманул его. Он причинил мне боль. Он понимал, что время расплаты наступило. И наслаждался. Закружилась голова, тошнота подкатила к горлу, пересохло во рту…

— А он еще и не танцевал с ней! А сказал что будет! — Йо ликовал. Под влиянием сладковатого шнапса Кристоффера? Он-то, который учился танцевать венский вальс в амбаре, он-то, который обливался потом! Другие одобрительно кивали головами, посмеивались. Боже мой, чего я жду? Я, к которому Катрине благоволила… Катрине, девушка моей мечты… Ведь любой посчитал бы за честь назвать ее своей…

Мне стало так не по себе, что я воспринял эту хихикающую провокацию парней, как спасение, как выход из сложившейся, невыносимой для меня ситуации. Что может быть еще хуже? Стоять вот так на одном месте и подвергаться нападкам этих крестьянских дурней?

— Если хотите, могу и покружиться с ней… — лихо заявил я.

У Йо сразу поубавилось самонадеянности и превосходства. Но другие продолжали сидеть, оперевшись локтями о колени и выражая полное недоверие. Однако какое мне дело до этих смутьянов? Голова, словно ватой набита, полное безразличие. И я решился. Повернулся и пошел — может, не совсем твердым шагом, несколько неустойчиво, как мне казалось, но я был очень доволен этим — к танцевальной площадке. Мне казалось, что они последовали за мной, но, конечно, на расстоянии.

Народу собралось видимо-невидимо. Продвигаться вперед было делом нелегким. Приходилось постоянно маневрировать меж празднично одетыми людьми, которые почему-то стояли группами… музыка, танец, зажженные недавно прожектора. Катрине не видно. Там, где она раньше стояла в окружении своих бравых кавалеров, теперь кучками теснились незнакомые люди, не протолкнуться. Оркестр играл фокстрот, и я споткнулся о край доски ярко освещенного танцевального пола. Нет, ее не видно. Прошел до самого забора. Может, она танцует? Я толкал, меня толкали, но я настырно двигался вперед, безжалостно расталкивая всех; оттолкнул в сторону кого-то, пробормотал извинение, но глаз от танцевальной площадки и танцующих не отрывал. От выпитого давило в голове, какая-то дымка перед глазами, но концентрация внимания необыкновенная: только вперед, вперед… снова натолкнулся на кого-то, на этот раз — девчонка, прохрипел стыдливо извинения и хотел дальше…

— Петер!

Это была Герда. Герда, на которую я случайно налетел. Подруг поблизости не было. Можно считать, что спасен.

— Петер, ты выпил!

— Заметно? — В голосе слышались и гордость, и облегчение, и я рассмеялся, сам не зная почему.

— Заметно? Еще бы! У тебя лицо совсем белое, а идешь как настоящий пьяница!

— Ах, ах… — Я глупо ухмыльнулся. Подумать только, все видят, что я выпил. Это же великолепно!

— Послушай, давай потанцуем?

— Но ты сможешь? Двигаться?

Она, должно быть, засмеялась, во всяком случае, улыбнулась, а я стоял и старался не выказать безудержную бесшабашную веселость, вдруг охватившую меня.

— Естественно. Пойдем!

Она хотела со мной танцевать, я понял это. Я видел, что она накрасила рот красной помадой, а ресницы и брови — черной тушью, но сегодня меня этим не возьмешь. Наплевать мне на женские штучки!

— Тогда идем!

— Хорошо, ты такой, такой…

Она согласилась со мной танцевать. Я схватил ее за руку, поскольку это разрешалось, когда танцуешь, и мы стали протискиваться вперед к опасному, ярко освещенному полу танцплощадки. И не успели оглянуться, как мы уже стояли в середине и пытались занять нужную позицию. Оркестр играл «Дым затмевает ваши глаза». Я обнял ее за талию и начал осторожно продвигать в том направлении, где, как мне казалось, было больше всего танцующих. Удалось это осуществить без особого труда, многие еле держались на ногах, толкали нас, а мы толкали их. Все как положено. Рука, которую я держал в своей, была теплой, моя другая рука покоилась на широком вязаном поясе. Она смотрела почему-то не на меня, а в сторону (может, искала подружек), но танцевала прижавшись ко мне и с необыкновенной легкостью следовала за теми неуверенными импровизациями, которые я себе позволял, чтобы скрыть внезапное путанье в танцевальных па. Все равно я был на вершине блаженства, понимал, что получалось — и неплохо. Ведь это я, пятнадцатилетний подросток, а никто другой, участвовал в официальном мероприятии и танцевал с восемнадцатилетней девушкой по имени Герда, которая к тому же была в меня «влюблена». Не иначе, как подвиг с моей стороны, и немудрено, если голова слегка кружится и двигаешься иногда не так, как положено. И еще одно важное открытие: чувствуешь себя уверенней и свободней, когда ты находишься в массе, среди танцующих или среди зрителей; ты как бы растворяешься, исчезаешь в толпе и не доступен для скрытого наблюдения; разница лишь в том, что нужно набраться мужества пройти через всю площадку и взять за талию стоящую перед тобой девушку, если желаешь потанцевать…