Свод (СИ) - Алексей Войтешик

            — О, это обычное дело, — вяло прокомментировал поступок русской монаршей особы Свод. — Как-то один епископ рассказывал мне, что даже в святом Писании сказано о том, что брат убил брата…

            — Вот, Ричи, в том-то и суть проблемы, что для этих мест это дело совсем необычное. Здесь не принято убивать братьев, как говорится: ни за трон, ни за «богу в поклон». Но мы с вами отвлеклись. Эта история запутанная и к нашему разговору прямого отношения не имеет. Беседа шла об осторожности.

Замок моей бабушки королевский, понимаете? Значит, находится под покровительством Короны, исходя из родства хозяев с польским троном. Вот и получается, что все разговоры о любом недовольстве королём Сигизмундом здесь просто преступны.

            — Отчего же, Якуб? Ведь кроме вас и нашего нового знакомца Никаляуса, здесь никто не понимает английской речи. Чёрт, ну и имя, у этого Эшенбурка, впрочем, самое что ни на есть подходящее имя для эдакого чудака.

            — Чудака? — переспросил Якуб, услышав неизвестное слово.

            — Странного, — поправил сам себя Свод.

            — Да, — охотно согласился Война, — вы правы, Никаляус именно странный человек. Мы говорили с отцом и о нём. Вот, как раз таких людей и нанимают на особую службу короля.

            — Ха! — выкрикнул Свод. — Чего проще. Ведь человек короля, особенно тот, который так живо интересуется неизведанным, запросто может …пропасть в лесу, скажем, при поиске логова Юрасика? Причём пропасть так, что и следа от него не останется. Главное, что этому никто не удивится, зная склонности этого Эшенбурка.

            — Не надо, Ричмонд. И без того в последнее время уж слишком много внимания уделялось этому призраку, к тому же если пропадёт один человек короля, тот, кто за это отвечает при дворе, тихонько подкупит другого. Только подсунут его для наушничества ещё более изощрённо, так, что и не заметишь.

            — Умно, — вздохнул Свод. — Милорд подсказал?

            — Отец…

            — О! — не придав значения прослушивающимся ноткам недовольства, восторженно воскликнул Ричи. — Узнаю почерк мистера Войны…

Нужно сказать, что не напрасно Якуб заострил своё внимание на пане учителе из Любэка. Появление Никаляуса Эшенбурка в Мельнике в день убийства разбойника Базыля действительно показалось странным всем, в том числе и пану Криштофу. Война старший сразу окрестил учителя «пан непажазуменне[128]» и велел сыну в общении с ним держать ухо востро.

Что уж тут поделаешь? Видно матушка-природа во время появления на свет пана Эшенбурка явно была не в духе, утвердив своим немилосердным росчерком именно такую подозрительную внешность для бедняги Никаляуса.

В день, когда окончательно прояснилась история с церковным призраком, пан Недоразумение добравшись к полудню до Мельника пешим порядком, тут же попросил показать ему Юрасика. В замке ему сообщили о том, что ночью тело лиходея пропало и сейчас паны поскакали искать его. Услышав это, пан учитель, даже не передохнув, тут же отправился по указанному ему направлению.

Не успев уйти далеко, у реки он встретил панскую кавалькаду, как показалось Эшенбурку, непринуждённо прогуливающуюся вдоль берега. Впереди шли парень с девушкой, судя по всему, прислуга. Они вели коня, а паны ехали позади них, не торопясь, будто в данный момент на самом деле прогуливались, а не, как сказали Никаляусу в замке, ловили призрака.

Учитель даже удивился про себя: «вот так дела, уж не солгали ли мне в Мельнике?».

Оказалось, что нет. Никто Эшенбурка не обманывал. Узнавший учителя молодой пан Война, услышав о причине появления того в окрестностях их замка, тут же рассказал Никаляусу о том, что на самом деле и Юрасик, и его покровитель Хмыза убиты, а их трупы, как и подобает телам всех нечестивцев, потоплены в безвестности где-то под ямницким зыбуном[129].

На все просьбы и мольбы Эшенбурка показать ему то самое место молодой пан ответил, что и сам теперь с трудом отыщет дорогу даже к ямницкой трясине, не то, что к месту захоронения негодяев. Никаляус долго не унимался, и только жёсткий отказ самого пана Криштофа смог утихомирить его неуёмный порыв лицезреть желаемое.

Эшенбурк, будучи наслышанным о крутости нрава старого пана, не стал больше испытывать судьбу, притих и, откланявшись, собрался, было, отправиться восвояси, но тут Война старший, как-то вдруг сменив гнев на милость, недвусмысленно пригласил учителя отобедать с ними, выделив под Эшенбурка пегую кобылку, которую вели слуги.

Всю дорогу до замка Никаляус отмалчивался, всё ещё расстраиваясь по поводу того, что не смог-таки своими глазами увидеть ужас драгичинской земли — жерчицкого Юрасика. Но ближе к обеду пан Эшенбурк взбодрился. Ещё бы, в милой беседе под пристальным взглядом пана Криштофа в пустое брюхо учителя ещё до богатого стола влилось достаточно много вина. За столом же подвыпивший Никаляус столь плотно отобедал, что с трудом выбрался за ворота, откуда, попрощавшись с провожающими его Якубом и Сводом, отправился на ближние хутора. От них было рукой подать до Паленца, где пан учитель снимал крохотную комнатку.

            Так, начиная с того самого памятного дня, пан учитель, у которого после смерти Варвары появилось много свободного времени, чуть ли не каждый день появлялся в Мельницком замке, проявляя недюжинный интерес к персоне Свода. Неплохое знание английского языка вполне позволяло им общаться, хотя, если говорить откровенно, самому Ричи это немного действовало на нервы.

«Все его вопросы, — как-то признался Свод, — ведутся только к одному, что я почувствовал, когда прикоснулся к той старой леди? Глупо, правда? Что я почувствовал? …Отвращение я почувствовал…».

Странная снисходительность пана Криштофа по отношению к Никаляусу была вполне объяснима. Старый пан был просто уверен в том, что этот недотёпа состоит на службе тайного королевского приказа, а потому его уши должны были слышать только то, что было нужно...

Вот как раз о тех самых хитростях тайной службы короля перед самым отъездом пана Криштофа в Вильно и состоялся долгий разговор между отцом и сыном. Разумеется, когда эта тема стала небезынтересной и Своду, скрытое внимание к пану учителю удвоилось.

Полная событий жизнь в окрестностях мельницкого замка, наконец, стала входить в спокойное русло. Через день после того, как старый Война уехал в Вильно, пришёл в себя пан Альберт и вздохнувшие с облегчением Патковские тут же убыли в своё имение.