Полдень Грифона - Кейн Адель

Проводив их взглядом, Лоран почувствовал на себе чье-то внимание. Он отвернулся от бестий и исподлобья поглядел на идущего рядом Бевана.

– Хочешь что-то сказать? – холодно спросил он, чувствуя, как закипает из-за того, что близкие друзья смотрят на него как на умалишенного.

– Нет, ничего, – бесцветно отозвался Беван, все еще до белых костяшек сжимавший в руках надколовшийся меч.

Меньше всего сейчас хотелось выслушивать причитания Рафтмура, поэтому Лоран почувствовал что-то сродни радости, когда друг стиснул челюсти и продолжил шагать молча, старательно избегая глазами лежащие на земле тут и там трупы людей и тварей Нижнего Миира.

Пошел слабый снег, перекрывая следы битвы. На протяжении долгих дней и ночей сражение продолжалось без перерыва, и наконец фрозы сбавили натиск и отступили, но Лоран не планировал давать им поблажек. Восстановившись, берсерки придут снова, поэтому лучше не позволять им собраться с силами, пока они не согласятся на условия Великого Гринфордта.

Лагерь очистился от северян и бестий, трупы погибших собирали в телеги, разгребали завалы, и все это в гнетущей тишине, которая начала казаться неестественной и чужой. Подставив лицо падающему снегу, Лоран тяжело вздохнул, чувствуя, что тот тает на горячих щеках и сползает каплями к подбородку, захватывая с собой потеки крови. Он раскрыл глаза и уставился в серое небо.

С тварями проблема была решена, берсерки скоро сдадутся и со дня на день пойдут на переговоры, оставалось урегулировать вопрос с братом и Ниорин. Лоран снова вспомнил слова Моргота и ту пронизывающую ярость, которая ударила его в грудь, когда маг разума рассказал о влиянии на сознание Сэма. Если бы брат узнал об этом, то стал бы если не союзником, то хоть не помехой. Это заметно бы облегчило Лорану жизнь.

– Тебя мотает.

Опустив голову, Лоран снова посмотрел на Бевана, стоящего на расстоянии пяти шагов, и пожал плечами.

– Неудивительно, – ответил он, чувствуя, что адреналин действительно прекращает действовать и собственное тело начинает предавать его.

Однако вместе с тем в груди ощущалась клокочущая энергия, которая согревала его и не давала ослабнуть вконец. Лоран был удовлетворен результатами битвы и доволен обретенной властью. Никогда еще он не чувствовал себя настолько хорошо.

– Я хочу выпить, – признался он, медленно нагнав Бевана.

– Духи, – беззвучно усмехнулся Рафтмур. – Ты сейчас сказал это так, как говорил тот Лоран, которого я знал всю свою жизнь.

От тона, которым Беван это произнес, сделалось не по себе.

– Тот Лоран никуда не делся, разве что прическу сменил.

– Не только прическа изменилась, – тихим голосом заметил друг.

Лоран был вынужден согласиться, но вслух этого не сказал, упрямо стиснув челюсти. Его жизнь слишком резко перевернулась с ног на голову за последние недели. Изменения были неизбежны.

Вместе с Теневым стражем они молча пересекли развороченное поле боя и разошлись в разные стороны: Беван отправился к рыцарям на совещание, а Лоран поспешил в шатер совета. Мечта о выпивке так и осталась мечтой.

Следующие несколько часов для Лорана прошли как в тумане: с советниками они обсудили последнюю битву; провели пересчет рыцарей и определили точное количество погибших и пострадавших; обговорили дальнейшие условия сотрудничества с Гроузосом и мирный договор с северянами. В перерывах между совещаниями образовывались крупицы свободного времени, которых едва ли хватало на то, чтобы принять ванну или поесть, не то что уйти далеко и увидеться с людьми, к которым раз за разом возвращались все мысли.

Алира заверила Лорана, что с Бардосом все хорошо, как и с остальными грифонами, укрывшимися в убежище, но в каком состоянии была Нерисса, он до сих пор толком не знал.

Скоро вернулись разведчики, которые шли по пятам бестий за отступающей армией северян. Отряд доложил, что в ближайший вечер атак со стороны фрозов не предвидится. Это дало совету спокойно вздохнуть и уже без лишней спешки обсудить оставшиеся вопросы по возведению баррикад и постройке замка до прихода лютой зимы. С магами у них были все шансы уложиться в срок, но гибель Галин, конечно, омрачила все планы.

Ближе к закату собственная голова начала казаться чугунком, нагретым до белого каления. Дописав последнее письмо, Лоран свернул его и поставил королевскую печать, после чего передал сверток посланцу и приказал вручить только в руки короля северян. Приняв важные тексты, тот молча поклонился и ушел. Наконец все первостепенные встречи, переговоры и бесчисленные свитки с посланиями закончились, остаток вечера был в полном распоряжении Лорана, но у него уже не оставалось ни на что сил.

Королевский шатер имел преимущества перед обычными, в том числе собственную ванну, для которой слуги нагревали воду с ароматическими маслами почти до кипятка. Лоран во второй раз погрузился в воду, чувствуя призрачное ощущение, что чужая кровь с его рук не смылась с первого раза, как бы сильно он ни тер их мочалкой. Казалось, что с каждой каплей, сползающей с его лица, затем шеи и груди, он очищался от пережитого кошмара и боли. Вода забирала с собой все без остатка.

Зачесав влажные пряди волос на затылок, Лоран выбрался из ванной. Он надел чистую одежду на еще разогретое паром тело, однако липкое и навязчивое ощущение, что чужая кровь все еще на его коже, не покидало его. Лоран пригласил слуг и приказал еще раз сменить воду.

Вернувшись в центральную секцию шатра, он сел за стол и растер пальцами веки, затем пробежался по щекам, чувствуя немалое облегчение от того, что не находит на коже полос, которые возникали всякий раз, стоило в голове появиться чужому голосу.

Природу его возникновения Лоран так и не смог разгадать, хотя успел настращать себя мыслями, что это дело рук какого-то мага разума. Но когда он обсуждал это с Залией, та отрицала подобную вероятность, сказав, что ситуация Моргота – случай необычный и вряд ли будет подобный ему. После этой информации у Лорана не осталось никаких предположений, за исключением одного, которое выглядело совершенно ненормально.

В тишине раздались шаркающие шаги. Лоран оторвал взгляд от столешницы и уставился на Бардоса – он даже не услышал, как тот вошел, а библиотекарь всегда возвещал о своем приходе шумом и ворчанием. С ужасом Лоран понял, что задремал.

– В чем дело, Бардос? – спросил он, отодвинув в сторону свечу, капающую горячим воском на подставку.

Выглядел библиотекарь всклоченно и загадочно, его с потрохами выдавал бегающий взгляд и бисеринки пота над верхней губой. Бардос замялся на месте, а потом всплеснул рукой.

– Котлы и метелки, я не могу больше молчать! – признался он и, коршуном бросившись вперед, свалился на стул напротив Лорана. – Я обещал ничего не говорить, но не могу не сказать тебе, потому что от этого зависит твоя жизнь!

Что за безумие? Сонливость спала, как листва с деревьев по осени, Лоран заинтересованно подался всем корпусом к другу, вперив в него напряженный взгляд.

– От чего зависит моя жизнь? – В висках начало пульсировать от напряжения.

– От беса-пересмешника!

И тут у Бардоса развязался язык. Слова полетели из уст библиотекаря, как стрелы из вражеских луков, он заговорщически наклонился над столом и почти шипел каждое предложение, опасливо поглядывая по сторонам, хотя прекрасно знал, что в шатре никого нет – слуги, занимающиеся водой в ванне, давно ушли.

Слушая друга, Лоран понимал, что тот фактически выкладывает перед ним недостающие фрагменты мозаики, те самые детали, которых не хватало для того, чтобы увидеть ясную картину происходящего. Как удар в колокол, последнее слово Бардоса заставило душу Лорана вспорхнуть в бескрайний простор тревоги. Подтвердились его опасения, и самое «ненормальное» предположение, которое в Денном Миире вполне вписывалось в разряд нормального, оказалось действительным.

Бес-пересмешник завладел его волей и выбрал в качестве своего сосуда, именно влияние высшего существа Нижнего Миира наделило Лорана силой и властью над бестиями. Вот и объяснение загадочных событий, свечения глаз и бороздок на щеках. Бес поработил его и перекраивал тело по своей прихоти или подобию. Лорана передернуло от мысли, что после всех его политических игр, войн, опасных предприятий он в конечном счете проиграет сам себе, вернее тому, что отныне поселилось внутри него.