Стальная маска (СИ) - Борик Пан

— Во имя Кейл, отец, кто эти люди?

— Великие полководцы и главнокомандующие, переломившие ход многих битв и вогнавшие в землю штандарт нашей великой страны…

— Убийцы и варвары…

— Воины и герои! Всё! Разговор окончен. Иди, обрадуй брата добрыми вестями.

Гэвиус не разделял радости отца, но, ничего не ответив, скрылся за дверью. Его обуяла злость, он был в ярости! Все планы касательно Витуса знавали крах, ведь если его брат пойдёт по стопам барона, если Боров сумеет склонить новоиспеченного члена семьи на свою сторону, Гальего-младший останется в меньшинстве: его мнение будет затоплено большинством, а идеи зарыты на кладбище надежд. «Нет, нет, нет!» — рычал стиснув зубы юноша — «Этому не бывать!»

Оказавшись в обители брата, он застал Витуса вырезающим некое подобие фигурки из старой ножки стола. Завидев Гэвиуса, тот, копируя поведения кота, резво оказался рядом и, получив поглаживания по голове, принялся слушать. Слушал он внимательно, ни единого слова не упустил: про варварский нрав отца, его помешательство на военных походах и тиранию иных, меньших по численности рас. В молодом человеке бурлил гнев, но он был не способен стать той стеной, что будет защищать мальчика от желаний отца. Колесо Судьбы повернулось; через неделю Витус начал обучение в ноксианской элитной школе.

***

Темнота обрела свет, толстыми линиями белой краски начали появляться изображения. Мальчик следил за каждым штрихом невидимого художника, улавливал колебания ветра, будто бы тот решает, следует ли дуть могильным завыванием или же исполнить симфонию умиротворения.

Наконец-то во мраке начинают появляться картинки, эфемерными изображениями повисая в воздухе: в небе застыл ворон, огненные травинки качаются под лёгким ветерком, они слишком длинные, а потому поджигают стоящую хижину и каким-то чудесным образом охватывают стены донжона. Крики матерей, слёзы детей.

Картинки пропадают, но художник рисует новые, нанося толстые, неровные штрихи на холст, будто бы нервничает, впадая в истерику. Мальчик видит вечных охотников: свет и тьму, смирение и возмущение, покой и ярость… Они яркими всполохами кружат в хороводе огня, точными движениями собирают жатву. Удар. Удар. Удар. Тихие, быстрые, смертоносные…

Они являют собой кровавый хоровод, но останавливаются, едва завидев мальчика, но не хозяина сна, иного, чем-то похожего на него. Всполохи говорят с ним, называют Овидом и, собираясь таинственным светом, преображаются в кинжал, вложенный в ладони юнца.

Ворон недоволен, он пикирует вниз, старается выхватить оружие из неопытных рук, но мальчик показывает характер, и борьба заканчивается победой мальца. Он пролил первую кровь, убил первое существо, но ему мало, он хочет ещё, он желает большего! Кровь птицы — серебряного оттенка субстанция, точно лава, неправильного цвета, — капельками дождя скатывается по оголённому торсу охотника. А он безумствует: острым когтём вспарывает себе вену, прикладывает лезвие, будто бы окунает заготовку кузница в чан с водой. Эффект тот же: исходит пар, желая забрать с собой все краски…

— Нити судьбы переплетаются…

Слова искажённым эхом доносятся до наблюдателя, а после лучи света пробивают занавес тьмы, и чей-то знакомый голос заставляет открыть веки…

***

Гэвиус звал и просил поторопиться, потому как их отец не отличается терпеливостью. Но мальчика пробил озноб, он крутил в руках подарок матери — нож, отныне запятнанный кровью. Вязкая субстанция серебряного оттенка, играющая в лучах солнца, окропила клинок, несмотря на то, что оружие лежало под подушкой мальчика и никак не могло быть использовано по назначению. Нарастающий страх был подавлен, и Витус, спрятав свой секрет под ложе, поспешил покинуть обитель.

***

Для каждого ребёнка первый поход в школу — это нечто сродни сказочного приключения в неизведанный доселе мир. У Витуса были иные мысли на этот счёт. Ему было дискомфортно сидеть по правое плечо от барона, который по такому случаю нарядился в элегантный ядовито-сизый пурпуэн; на лице старика покоилась холодная улыбка. В противовес ему был Гэвиус, однако и он притворялся радостным, но по иной причине. Молодой человек был рад видеть восхождения брата по пути знаний, однако это шло в противовес с его планом по покорению вершин и использованию Витуса по своему усмотрению. Стар и млад грызли друг друга, в роли жертвы выступал мальчуган — напуганный какофонией звуков, привычных в городских стенах множеству лиц, смотрящих с отвращением и скрытым презрением.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

До Ноксианской элитной школы имени Эренста Криано они добрались аккурат под достигшее зенита солнце. Покинув насиженные места, троица встретила процессию — все учителя вышли встречать столь значимого ученика, чей отец крайне великодушно согласился финансировать экстремальную боевую подготовку всем классам, да ещё и оплатил обучение отпрыска, потратив сорок тысяч ноксианских динаров.

Состав наставников Витусу не понравился сразу, то же мнение разделял и его брат. Посудите сами: три чопорных взгляда, три тела, закованных в лёгкие латы, простирающиеся вплоть до подбородка; речь их была суха, а поклоны наиграны. Первый из них носил тёмный плащ, у рубашки второго — высокий воротник, пробивающийся из-за брони, у третьей же — женщины — были орлиный нос и хищный взгляд.

— Господин Витус, рады приветствовать вас в Ноксианской элитной школе… Мы позаботимся о вашем обучении и сделаем из вас бойца.

«Бойца. Хо-хо! Не просто бойца, а машину для убийств, непрекращающийся смерч, способный переломить ход любого сражения. Это будет поистине уникальное оружие, дающее власть и заставляющее подчинятся», — барон расплылся в улыбке, слишком приторной; Гэвиус зыркнул на него недовольно, а Витус…

Мальчик стоял столбом, даже не догадываясь, что его ждёт впереди.

***

Признаемся честно, дорогие читатели, мы также не были проинформированы касательно подготовки Витуса и ознакомлении оного с военным ремеслом. Это нельзя было назвать тренировками, потому как ноксианцы предпочитают говорить на языке силы, показывать доминирование над врагом, собеседником и любым другим членом общества. Витуса ломали, его уничтожали изнутри всевозможными способами.

Сначала это, и правда, походило на заготовленную тактику подготовки для любого из новобранцев, но после началась череда сложных испытаний: мальчика нагружали по полной. Мы знаем, — а знать мы можем, — что барон специально окупил эти услуги, дабы его отпрыск явил миру своё истинно «я», открылся зверю внутри него и показал всю мощь охотника.

Единственной отдушиной в этом бесконечном забеге неприятностей являлись уроки философии, представляющие собой занятия не только письмом и чтением, но и точными науками, изучением трактатов и редкими опытами. О, что это было за блаженство! Витус бережно переворачивал страницу за страницей, пусть медленно и непутёво, но всё-таки силился читать; старательно выводил каждую буковку на пергаменте, частенько оставляя чернильные кляксы. Казалось, будь на то воля женщины с орлиным взглядом, она бы уже давно запретила мальчику появляться у себя в классе, аргументируя это тем, что ему нужны тренировки на свежем воздухе. А таковы были и у местных школяров и назывались экзерцицией.

Когда остальные мальчики и девочки упражнялись в метании копья, любящий высокие воротники мужчина пристально следил, чтобы в оппоненты Витусу поставили не одного, не двоих, а троих противников! Его искренне боялись из-за стиля боя мальчика; инстинкт хищника говорил ему использовать когти, что шло в противовес нормам обучения. Но будем откровенны: даже целая толпа не была способна повалить охотника. Тот был ловок, быстр, в меру хитёр и чертовски силён. Он таким родился: волком в овечьей шкуре, хищником в курятнике…

Мальчик чувствовал неприязнь толпы, те сторонились его и обходили стороной. О, прошу, не стоит приписывать им злые умыслы, они были напуганы белой вороной в их чёрной стае; попросту не готовы к контакту с кем-то, кого их народ всегда презирал. Подойти и поговорить, пожать руку, улыбнуться? Пф, конечно нет! За каждое из этих действий детей могли наказать родители, потому как поощрение межрасового контакта всегда наказывалось в Ноксусе особенно сильно, никто не хотел взваливать на себя такую ношу.