Милый ангел - Колин Маккалоу

– А рейды в соседних борделях вы проводите? – спросила я.

Лицо Норма – между прочим, он симпатяга – перекосилось от ужаса.

– Только не это! По соседству с вами два самых шикарных сиднейских борделя, там бывают видные клиенты: муниципальные чиновники, политики, судьи, промышленники… Стоит нам сунуться туда, и нас подвесят за яйца.

– Ну и ну! – отозвалась я.

Мы допили чай, и я выпроводила Норма, но он успел пригласить меня в следующую субботу выпить пива в «Пиккадилли». Я согласилась. Норм даже не заподозрил, что на моем горизонте маячит Дэвид Меркисон – спасибо вам, миссис Дельвеккио-Шварц! Не прошло и двенадцати часов, как меня позвали на свидание. Вряд ли я закручу роман с Нормом, но выпить с ним пива не прочь. Может, даже поцеловаться.

Сегодняшнее желание: чтобы в моей жизни было побольше интересных мужчин.

Воскресенье

24 января 1960 года

Сегодня я познакомилась с другими жильцами Дома. Первых двух я увидела после того, как приняла ванну (душа здесь нет) и решила наведаться на задний двор. Я сразу обратила внимание, что влево от Виктория-стрит не отходит ни одного переулка, так что наш тупик – действительно глухой тупик, который заканчивается домами под семнадцатым номером. Задний коридор Дома ведет на задний двор, где на веревках сушатся простыни, полотенца, мужская и женская одежда. Нарядные панталончики, отделанные кружевом, боксеры, мужские рубашки, лифчики, блузки… Поднырнув под одеждой, которая уже высохла, я поняла, почему мы живем в тупике: Виктория-стрит заканчивается на вершине скалы из песчаника высотой метров сорок! Внизу виднеются шиферные крыши района Вулумулу, выстроившиеся рядами дома с террасами. Улицы сбегают к парку «Домейн», который в это время года радует глаз свежей зеленой травой. Хорошо, что он отделяет район Вулумулу от центра: я поняла это только теперь, стоя во дворе у задней изгороди. А эти новые здания в центре! Сколько же в них этажей! А башня все равно видна. Справа от Вулумулу – гавань сплошь в белых пятнышках, потому что сегодня воскресенье и все ринулись поплавать под парусом. Вот это красота! Меня вдруг кольнула зависть к жителям верхних этажей, из окон которых открывается такой вид. И все это богатство – за несколько фунтов в неделю.

Возвращаясь к моим кистям и краскам, я раздвинула простыни и столкнулась с парнем, который нес пустую корзину.

– А ты, должно быть, та самая Харриет Перселл, – сказал он, протягивая мне длинную и узкую элегантную ладонь.

Засмотревшись, я не сразу подала ему руку.

– Я Джим Картрайт, – сказал «незнакомец».

Вот это да! Лесбиянка! Присмотревшись, я поняла, что Джим не мужчина и не гомик, а женщина в мужской одежде, даже с застежкой на брюках спереди, а не сбоку, в кремовой мужской рубашке с засученными рукавами. Модная мужская стрижка, ни тени косметики, крупный нос, прекрасные серые глаза.

Я пожала Джим руку и что-то растерянно пробормотала, а она беззвучно рассмеялась, вытащила из кармана рубашки кисет и папиросную бумагу и одной рукой скрутила папироску ловко, как Гэри Купер.

– Мы с Боб живем на третьем этаже, над миссис Дельвеккио-Шварц, там здорово! Наши окна выходят и во двор, и на улицу.

Джим подробно рассказала мне о Доме и его жильцах. Я узнала, что миссис Дельвеккио-Шварц занимает весь второй этаж – кроме одной комнаты в торце, над моей гостиной. Эту комнату снимает пожилой учитель Гарольд Уорнер. Джим аж кривилась, когда говорила о нем. Прямо над Гарольдом живет новый эмигрант из Баварии Клаус Мюллер, он зарабатывает себе на хлеб ремеслом гравера, а ради развлечения готовит еду и играет на скрипке. Каждые выходные он уезжает к друзьям в Боурел, где устраивает вместе с ними грандиозные барбекю, жаря на вертелах целиком бараньи, свиные и телячьи туши. Почти весь третий этаж принадлежит Джим и Боб, а в мансарде обосновался Тоби Эванс.

Это имя вызвало у Джим улыбку.

– Тоби – художник, ты ему понравишься!

Выкинув папиросу в мусорный бак, Джим начала снимать с веревки белье, а я помогала сворачивать простыни и аккуратной стопкой укладывать их в корзину. Потом появилась суетливая и нахмуренная Боб с крошечными ступнями в синих шевровых ботиночках, которые шуршали, как мышиные лапки. Боб оказалась похожей на эльфа или куклу девушкой гораздо моложе Джим. Она была одета по моде четырехлетней давности – в голубое платье с пышной широкой юбкой и шестью крахмальными нижними юбками, затянутой в рюмочку талией; грудь в тесном лифе выпирала, точно нос корабля. Мои братья называли такие фасоны «Руки прочь!».

Краснея, Боб объяснила, что опоздала на поезд, а такси не смогла поймать. Джим наклонилась, чтобы поцеловать ее, – но что это был за поцелуй! С открытыми ртами, в которых мелькали языки, и сдавленными стонами удовольствия. Поцелуй подействовал, Боб наконец успокоилась. Придерживая бельевую корзину у бедра, Джим повела Боб по коридору, обе свернули за угол и скрылись из виду.

Глядя в землю, я погрузилась в деловитые размышления. Я знала, что лесбиянки существуют, но увидела их впервые – по крайней мере эта пара ничего не скрывала. Должно быть, среди старых дев, сестер в нашей больнице, полно лесбиянок, но они стараются ничем не выдать себя – это слишком опасно. Одно пятно на репутации, и с мечтами о карьере можно распрощаться. Но Джим и Боб не делают из своих отношений секрета! Значит, миссис Дельвеккио-Шварц не желает пускать в Дом девиц, которые торгуют своим телом, но готова приютить под своей крышей откровенных лесбиянок. И правильно!

– Привет, крошка! – послышался чей-то голос.

Я вздрогнула и обернулась на голос, который был женским и доносился из окна дома 17d, из-за розовато-сиреневых кружевных занавесок. Эти окна возбуждали мое любопытство, меня так и тянуло заглянуть в них, посмотреть, что там, за кружевными шторами и вазами с грязно-розовой геранью, которые придавали дому сходство с дешевой частной гостиницей. Совсем молодая голая женщина выглядывала из окна, расчесывая пышную шевелюру, выкрашенную хной. Ее полные груди зазывно покачивались, а среди гераней виднелся черный кустик.

– Привет, – отозвалась я.

– Будешь жить здесь?

– Да.

– Очень приятно! Ну пока! – И она захлопнула окно.

Первые лесбиянки и профессиональная проститутка, которых я увидела на новом месте!

По сравнению с этими встречами приводить комнаты в порядок было скучновато, но я не бросала работу, пока у меня не заныли руки, а стены и потолок не покрылись свежей краской. Конечно, жаль было пропускать привычную воскресную партию в теннис с Мерл, Джен и Дэнис, но оказалось, водить кистью – все равно что махать теннисной ракеткой, разминка ничем не хуже. Интересно, где-нибудь в Кроссе есть теннисные корты? Наверное, но вряд ли местные жители увлекаются теннисом. Здесь в чести совсем другие игры.

Уже на закате ко мне в дверь постучали. Сперва я решила, что пришла Пэппи, а потом поняла: так стучать она не стала бы. Слишком властным был этот стук. Открыв дверь, я увидела на пороге Дэвида, и мое сердце ушло в пятки. Вот наглец, я его не звала! Он вошел, не дожидаясь приглашения, и брезгливо огляделся, как кот, вдруг обнаруживший, что стоит в луже мочи. Четыре крепких деревянных стула я еще не начала отчищать, но они стояли рядом, и я подтолкнула один из них ногой к Дэвиду, а сама присела на край стола, чтобы смотреть на незваного гостя сверху вниз. Но он не клюнул – так и остался стоять, глядя мне в глаза.

– Здесь кто-то курит гашиш, – объявил он. – В коридоре пахнет.

– Это Пэппи жжет курительные палочки – просто палочки, Дэвид! Добропорядочному католику следовало бы разбираться в таких ароматах.

– Я отличаю запах блуда и распущенности.

У меня невольно сжались губы.

– Ты хочешь сказать, запах логова пороков?

– Если тебе нравится это выражение – да, – сухо согласился он.

Я продолжала небрежным тоном, роняя слова, будто они ничего не значили:

– Между прочим, отныне в этом логове пороков живу я. Вчера меня навещал констебль из полиции нравов, чтобы убедиться, что я не проститутка, а сегодня я познакомилась с проституткой высокого полета – она живет здесь по соседству и голой выглядывает в окно. Кстати, в нашем доме двумя этажами выше обитают Джим и Боб, лесбиянки. Видел бы ты, как страстно они целуются! Не то что ты! От такого поцелуя прикуривать можно!

Дэвид решил сменить тактику и попытаться образумить меня. Лекцию о том, что порядочным девушкам положено до свадьбы жить с родителями, он завершил словами: «Харриет, я люблю тебя!»

Я оглушительно расхохоталась, пуская пузыри, и вдруг в голове у меня словно включили лампочку. Внезапно мне все стало ясно!

– Слушай, Дэвид, – сказала я, – оказывается, ты из тех мужчин, которые с умыслом выбирают совсем молоденьких девчонок, чтобы воспитывать их так, как им вздумается. Но тебе не повезло, дружище. Загнать в рамки меня не удалось – ты их сломал!