Наш грешный мир - Ольга Володарская

Да бабка могла бы императрицей стать, если б захотела!

Ева унаследовала бабкину красоту и фамильные черты Шаховских. И даже имя бабка ей сменила: с простецкой Ефросиньи на изысканную Еву. Элеонора родила сына Эдуарда от Петра Новицкого, выходца из поповской семьи, тот тоже женился на самой обычной девушке, и на свет появились Фрося с Дениской. А потом Ева поменяла и фамилию, гордясь наследием предков. А о ближайших родственниках – простолюдинах просто не упоминала.

Но сегодня на вечере в Дворянском собрании она будет представлять не Шаховских, а Анненковых. Из Парижа в Москву прилетел князь Евгений, прямой потомок декабриста Ивана Александровича. Его прадед в семнадцатом году прошлого века эмигрировал во Францию и воссоздал там Дворянское собрание по образцу петербургского. Его дело продолжили сыновья, а потом внук и правнук. Евгений на исторической родине бывал, но ребенком. И вот решил посетить Россию в сознательном возрасте. Еву, как представительницу рода Анненковых, очень просили присутствовать при встрече дорогого гостя. И она не отказала. Даже согласилась на перелет в «экономе» – не столько, чтобы уважить предводителя дворянства, графа Бестужева, сколько желая познакомиться с дальним родственником…

С близкими у Евы отношения как-то не складывались.

До начала приема оставался час. Немного, но этого времени должно хватить на сборы и дорогу. Благо Собрание располагалось в километре, и Ева намеревалась пойти пешком, так быстрее будет. Обычно она опаздывала, когда на пять минут, а, бывало, и на час. Но на этот раз решила явиться вовремя, вспомнив о том, что точность – вежливость королей.

Стоя у зеркала, Ева приводила в порядок волосы и радовалась тому, что ей идут строгие прически. На сложную укладку времени не оставалось, и она сделала высокий пучок. Но чтоб прическа не смотрелась скучно, украсила волосы старинным серебряным гребнем. Купила Ева его на блошином рынке Мадрида, наметанным глазом определив ценную вещь. Уж в чем в чем, а в антиквариате и украшениях она разбиралась как никто. Даже подумывала открыть шоу-рум со старинными вещицами, но пока руки не доходили.

Собравшись за рекордное для роскошной женщины время, Ева прошествовала в прихожую. Перед тем как покинуть квартиру, бросила взгляд в большое овальное зеркало. В него еще бабка смотрелась, когда жила в этой квартире. А внучка наблюдала за ней и восхищалась. Элеоноре тогда было гораздо больше, чем Еве сейчас, но выглядела она лучше многих сорокалетних. В школе родительницы поначалу принимали ее за мать маленькой Фроси. А одноклассники девочки в разговорах называли бабку леди Лина. Голубоглазая блондинка, стройная, элегантная, всегда с иголочки одетая Элеонора на самом деле выглядела как истинная леди. Еве хотелось надеяться, что и она от бабки не отстает. Вот только отражение в зеркале не спешило с ней соглашаться. Нет, внешне она была копией бабки: голубоглазая, белокурая, стройная. Одета «с иголочки» и с некоторых пор весьма элегантно, хотя раньше предпочитала откровенные наряды с неизменным декольте. Вот только на леди никак не тянет…

«Ты как щенок из помета уличной шавки, на которую взобрался породистый пес по недосмотру хозяина, – как-то выплюнула Еве в лицо бабка. – И пусть экстерьер взяла от родителя с родословной, но нутро-то не спрячешь! Как есть дворняжка!» Это было обидно. Особенно потому, что Элеонора много лет твердила Еве-Ефросинье о том, что именно в ней сосредоточились все фамильные черты Шаховских и Анненковых. Но когда бабка с внучкой разругались, Ева в одночасье превратилась в «дворняжку» и «потомство уличной шавки».

А все потому, что Элеоноре никогда не нравилась жена сына Эдика. Она называла ее деревенской дудоней. И не разрешила бы разлюбезному чаду на дудоне жениться, если бы не разочаровалась в нем самом. Дело в том, что дворянский внук и сын весьма достойного отца трижды оказывался в тюрьме. «Откинувшись» после первой трехлетней отсидки, он и женился. Элеонора понимала, что шансов заполучить достойную, по ее мнению, жену у сыночка нет. Потому дала добро на брак. Но когда сын получил второй срок, прокляла его. А его детей после кончины «деревенской дудони» забрала себе.

…Воспоминания о бабке разбередили душу. Ева глянула на себя еще раз. Может и хорошо, что она не точная копия Элеоноры? В самой-то бабке никакого внутреннего благородства не было. Властная, непримиримая, жесткая, она походя разбивала мужские сердца, рушила браки и отнимала жизни. На старости лет вообще сбрендила, втянув ближайших родственников в дикую игру по поиску фамильных сокровищ[2]. А в результате погибли люди, в том числе ее внук Дусик. Благородство от происхождения не зависит, тут людская натура правит. А у Евы она не хуже Элеонориной. Да, она не святая. Грешила и грешить будет, но ангелочком прикидываться, как бабка, не собирается.

– В аду вместе гореть будем, – процедила Ева и, отогнав прочь воспоминания о старой ведьме Элеоноре, покинула квартиру.

* * *

Не опоздать не получилось. А все из-за приставал. Сначала к ней прицепился попрошайка, потом усатый джигит, в кепке-аэродроме и усыпанных бриллиантами часах «Ролекс» (прибыл в Москву прямиком из девяностых, не иначе), а в довершение тучная бабенка в цветастом трикотаже, желающая получить автограф. Именно она сильно задержала Еву. Сначала долго искала листочек и ручку, потом рассказывала, как тяжело ей живется в поселке под Калугой, восхищалась обновленной Москвой, в которой не была пятнадцать лет, потом радовалась встрече с Евой Шаховской. Та отмахнулась бы от тетки, но живы были воспоминания о мужике из бизнес-класса, и захотелось почувствовать себя звездой. Потому и проявила внимание и чудеса терпения. Расписавшись на надорванном билете в Третьяковку, Ева поспешила расстаться с теткой. Странно, своих фанатов она представляла несколько иначе. Ее обожали мужчины всех возрастов и юные девушки, видевшие в ней предмет для подражания.

«Неужто все позабыли? – ужаснулась Ева. – Мужчины вожделеют других, а девочки их же копируют? А Ева Шаховская теперь интересна только замотанным бытом провинциалкам?»

– Наконец-то! – услышала она визгливый голос и встряхнулась. – Ева, дорогая, вы опаздываете!

– Всего на десять минут, – глянув на циферблат усыпанных бриллиантами часов, заметила она.

– Но точность…

– Да, да, помню. Только я княжна, а не королева.

– А выглядите точно как она, – польстил Еве председатель Дворянского собрания граф Бестужев, встречавший гостей у парадного входа. – Но вы и сами знаете. Поэтому водрузили на голову корону…

«Это гребень, – мысленно ответила ему Ева. – Танцовщицы фламенко украшают такими волосы. Мой, наверное, принадлежал любовнице важного синьора, но никак не королеве». А вслух произнесла:

– Дорогой гость, как я понимаю, уже прибыл?

– Вот именно! – всплеснул тоненькими ручками граф. Он был невероятно худ и бледен. Носил исключительно костюмы или фраки, а крашенную в черный цвет редкую шевелюру укладывал гелем волосок к волоску. Еве он напоминал Дракулу из мультфильма «Монстры на каникулах». – Пойдемте скорее, мне не терпится вас друг другу представить.

– Мне нужно припудрить носик, – с милой улыбкой сообщила Ева и направилась в дамскую комнату.

Пробыла она там минут пять. Тянула время из вредности. Ей не понравилось, как вел себя Бестужев. Суетился так, будто сам царь-император воскрес и явился на их прием. Подумаешь, князь из Парижа! Правда, по слухам, действительно чистокровный князь. Белоэмигранты первой волны соблюдали чистоту крови и старались заключать браки только в своем кругу, с отпрысками дворянских фамилий. По крайней мере, в семье Анненковых это было принято. Так что Евгений, в отличие от Евы, не дворняжка, а настоящий породистый кобель. Но тем приятнее будет с ним поиграть.

«Соблазню его и брошу, – решила вдруг Ева. – К черту кровные узы. Не дружила с родственничками половину жизни, нечего и начинать…»

Бестужев чуть ли не танцевал джигу от нетерпения. Увидев выходящую из уборной княжну Шаховскую, кинулся навстречу и схватил под руку.

– Почему вы так нервничаете, граф? Не первый заграничный дворянин у нас в гостях, – спросила Ева.

– Евгений особенный.

– Чем же он необыкновенен? – заинтересовалась она.

– Он наследник огромного состояния.

– Серьезно? – Ева остановилась. Графу тоже пришлось притормозить. – И откуда дровишки? Аристократы первой волны если и вывезли фамильные сокровища из России, то все разбазарили в первые годы эмиграции. Заработать капитал на Западе удалось единицам, и Анненковых среди этих богатеев нет.

– А Бернштейны есть.

– Евреи? Не сомневаюсь. Только какое отношение к ним имеет Евгений?

– Арам Бернштейн его отец.

– Тю! Та шо ж ви мне за чистоту крови чесали? – с нарочитым еврейским акцентом пропела Ева.