Полное собрание сочинений. Том 2. С Юрием Гагариным - Василий Песков

Пять дней жил я в поселке. Каждое утро меня будил гусиный гогот: Ленька гнал стадо к воде. Вместе с ним всегда был приятель Витька Басианов. Я не удержался от улыбки, когда первый раз увидел их вместе. Сбитые набок шапки, черные расстегнутые пальтишки, красные галстуки – точь-в-точь снегири!

Я так и называл этих неразлучных друзей. Через два дня после знакомства я уже знал, по каким предметам у них тройки, знал, что школа у них за пять километров и они вдвоем ходят домой темными вечерами. Ленькин отец – комбайнер. Ленька тоже пробовал косить пшеницу. Но когда он вырастет, он не станет, как отец, покупать «Москвич», на котором можно только по дороге ездить.

– Почему же не станешь?

– Куплю бинокль. Дорого, небось, стоит?.. Напополам купим, правда, Витька?

Тут же я узнал, почему так страстно мечтают Снегири о бинокле. В трех километрах от поселка Ира поворачивает в лес. Там и теперь, если забраться на лыжах, много интересного увидишь. А летом целый день можно сидеть в кустах с биноклем. Скопа ловит рыбу. Разве разглядишь без бинокля, как запускает когти в воду? «В стекла» же, если терпеливо сидеть, можно разглядеть и тетерку с выводком.

Еще через день я знал, какие цветы растут вдоль реки, сколько можно раков за день поймать, где у Витьки сорвалась «вот такая» щука. «А вот тут на плесе дядя Кузьма уронил и не достал двустволки…»

К воскресенью мы уже стали большими друзьями. Я рассказывал о Москве. Ребятишки вздыхали, потом в один голос сказали, что на Ире тоже хорошо. Вот только б летом сюда приехать и если б с биноклем… Пошептавшись, мальчишки решили доверить мне какую-то очень большую тайну.

– Только никому… – серьезно сказал Витька.

Мы долго шли по берегу, потом свернули в камыши. На большом плесе Ленька попробовал каблуком лед:

– Можно.

Мальчишки долго вглядывались под ноги. Наконец, присели над белым подледным пузырем. Витька достал шило, Ленька – молоток и спички. Оба подняли на меня глаза. Дескать, теперь гляди в оба… Через секунду из тоненькой скважины во льду, как из примуса, вырвалась свистящая струйка пламени… Друзья торжественно молчали.

– Только никому, – сказал Витька.

– И в Москве никому, – сказал Ленька, – мы решили сами разузнать, отчего огонь…

Я не стал говорить Снегирям, отчего горят подледные пузыри. Пусть сами найдут разгадку, пусть будет тайна у ребятишек.

Когда возвращались, я сказал им насчет спичек. Не боятся они в камышах беды наделать?

– Что вы! – сказал Ленька.

– Что мы, маленькие! – подтвердил Витька. Ленька прошлым летом сам на пожаре отличился… А меня тогда не было, я у бабушки гостил…

* * *

Историю о пожаре подтвердил в понедельник председатель колхоза Павел Николаевич Фокин. Я подивился ребячьей скромности, с которой была рассказана эта история. В июне колхоз купил четыре тысячи цыплят. Четыре тысячи пушистых комочков осторожно вытащили из ящиков и пустили в просторный сарай. На улице жара, а цыплятам холодно – трясутся, жмутся в кучу. Пришлось спешно сложить печку. Не заладилась труба у печки. Загорелась от нее крыша. Ленька гнал корову, когда увидел огонь над соломенной крышей. Бегом к сараю! Сарай на запоре: птичница ушла обедать. Кое-как открыл засов Ленька. А крыша уже во всю полыхает…

Представьте себе четыре тысячи несмышленых существ и мальчишку с прутиком и крышу, которая трещит от огня…

…Сейчас на берегу Иры два больших каменных птичника. Это как раз у дороги, где Ленька с Витькой ходят в школу. Прошлым летом построены птичники. Четыре тысяч белых кур высыпают на берег по утрам.

– Неужели все четыре тысячи сумел спасти?

– Нет, не всех, – сказал Ленька, – десять штук не успел, обвалилась крыша.

– А сам ничего?

– Только волосы чуть-чуть…

* * *

Я закончил дела в колхозе и собрался уезжать. Ребятишки неожиданно появились у правления:

– Можно проводить?

…Сидим мы вместе в санях. Грызем крупные каленые семечки. У старого сада Ленька соскакивает с саней, бежит мимо плетня и усыпает снег крупными темными зернами.

– Снегирям. К вечеру соберутся…

Дорога ухабистая. Молодой конюх Степан в самых цветистых выражениях разговаривает с лошадью. Когда он оборачивается, я показываю ему кулак: «Не смей при ребятах». Но Степанова лошадь, видно, привыкла к крепким понуканиям…

Когда мы попрощались и я с чемоданом пошел к вокзалу, ветер донес обрывки разговора:

– Как не стыдно… Дядя ведь из самой Москвы…

Это два моих друга вели разговор со Степаном.

Милые сельские ребятишки!

Фото автора. Кирсановский район Тамбовской области. 6 марта 1960 г.

Приокское волокно

Эту заметку я пишу в цехе, при свете электросварки. В цехе, где пахнет свежей штукатуркой, свежей краской, горячим маслом. В цехе, где пулеметом рвет воздух пневматический молот, где темными китами стоят машины, где будут делать тонкое, как паутина, волокно.

Белые, розовые, голубые комочки волокон подарил мне главный инженер. Волокна сделаны не здесь. Их привезли, чтобы показать: вот за что воюем. Белые, розовые, голубые комочки паутины доставали из карманов каменщики, бетонщики, монтажники, когда я расспрашивал о заводе.

Если тянуть и крутить паутинку, она потянет за собой другую, третью… Прочная серебристая нитка вьется из паутинок. Поговорите с хлопцами, и вы узнаете историю, о которой надо бы написать стихи. Главный инженер так и сказал: «Жаль, что не пишете. О наших ребятах надо бы…»

Все начиналось, как на целине. Палатки, походные кухни, вода в раскаленных от солнца бочках. Первый кол, первый камень. Два лета назад росла тут крапива. Сейчас – город корпусов, баки, трубы, вышки! Заглянуть под землю – и там не меньше железа и камня, бетона и труб. Сотни километров хитро сплетенных труб будут гнать под землей воду, пар, кислоту, сжатый воздух, отбросы. Будут стучать и дышать паром сотни китов-аппаратов. По последнему инженерному слову задуман завод. За два года две тысячи пар молодых рук подняли завод над землей.

Может быть, это руки чародеев-мастеров, за плечами у которых десяток строек? Есть и такие. Это – командиры. Армия же пришла со школьной парты из рязанских сел, с задумчивой Оки. Приходили в одиночку и целыми классами. Двадцать восемь друзей из Сараевского района справляли выпускной вечер на стройке. Все двадцать восемь и поныне не расстались. Опытные монтажники, штукатуры, бетонщики. Светлана Колотилина, Аня Левина, Тоня Проходцева, двадцать пять других. Их знают, о них говорят, их портреты – на почетном месте…

Рядом с тяжелым слесарным столиком, на котором я пишу заметку, работает монтажник Валентин Бойцов.

– Небось пять строек объехал? – спросил я, наблюдая за ювелирной работой.

– Нет! Явился бухгалтером. Поглядел, как с железом воюют, плюнул на дебет-кредит: «Умру, а буду монтажником». Не умер вот…

Две тысячи новичков пришли на стройку, две тысячи стали мастерами. Недосыпали ночей, не расставались с книжками, не уставали расспрашивать и только иногда признавались: «Сложная штука химия».

Недосыпала ночей бригада бетонщика Анатолия Соловьева, когда нужен был строительный фронт монтажникам. В лютые морозы, когда вороны залетали от ветра под крыши цехов, на стометровый каркас трубы поднимались монтажники Корябин, Трушков, Севостьянов. С вышки падали горячие звезды электросварки.

«На год раньше срока!» Лозунг родился, когда клались первые кирпичи корпусов. Это был встречный план строителей. Смелый, даже дерзкий план. «Сделаем!» – сказал комсомольский штаб стройки. За ним было последнее слово, потому что не одни рязанцы решали дело. В разных уголках страны готовилось для завода оборудование. Как получить его раньше срока?

О комсомольской солидарности еще не написано песен. А какие слова нашлись бы! В Ленинграде, Владимире, Челябинске, Белгороде услышали рязанцев. Из десятка городов пришли комсомольские телеграммы: «Сделаем раньше срока!»

Конечно же, нелегко сделать раньше срока. У каждого завода свой план, свой график. На час позже приходили комсомольцы домой, просили, требовали. Больше всех, конечно, досталось самому рязанскому штабу. «Командующий» Василий Фофанов ездил ходоком на заводы, бывал в совнархозах… Вовремя, к новому сроку, пришли аппараты из Ленинграда, цемент – из Белгорода, бульдозеры – из Челябинска, вибраторы из Москвы…

На год раньше срока становится на старт завод большой химии. Закончено строительство, идет к концу монтаж механизмов. Завод похож сейчас на большой оркестр перед началом концерта. Еще нестройно звучат инструменты, пробуют голоса скрипки, но зал наполняется людьми, и капельмейстер торопит оркестрантов. Как большой оркестр, слаженно и гармонично должен работать большой завод. Тончайшие химические процессы будут идти на земле и под землей, в огромных баках и аппаратах. В первый цех поступят грубые листы целлюлозы, извлеченные из бревен, в другом конце завода через золотое, платиновое или танталовое ситечко будет процеживаться тончайшая паутина волокон, тех самых волокон, что носили два года в замасленной спецовке монтажники, бетонщики, штукатуры.