Дядя самых честных правил 4 (СИ) - Горбов Александр Михайлович

Но Рокк, прочитавший его от корки до корки, так не считал. Копировать бумаги не требовалось — он помнил всё наизусть. Доделав работу, он уехал в своё имение и начал ставить опыты. Не на себе, естественно, а на крепостных. Все они скончались, унося в могилу тёмные тайны. А Рокк приобрёл бесценное знание и принялся планировать свой путь к идеальному здоровью и вечной молодости.

Собственно, на войну он поехал по этой же причине. Ему требовался человеческий и цвергский «материал», потребный для новых опытов и конечного преображения. И он почти собрал его, но тут появился я.

* * *

— Кому ты рассказывал об этом?

— Никому, — проскрипел Рокк.

Изморозь застыла на его коже острыми хрустальными иголочками. Мертвец косился на меня красными глазами со страшной ненавистью. Но мне было всё равно — дальше ему в одну сторону, а мне совершенно в другую.

— Хорошо, — Смерть улыбнулась, — Константин, ты должен найти и уничтожить архив.

Я кивнул. Даже не сомневался, что она так скажет.

— А ты, — моя начальница жестом приказала Рокку встать, — пойдёшь со мной.

Она взяла его под руку и повела в туман. Почти скрывшись за белой завесой, Смерть обернулась и цыкнула на меня:

— Чего ты ждёшь? Марш отсюда!

В лицо ударил порыв ветра, и я зажмурился. А когда открыл глаза, передо мной лежал труп Рокка с дыркой в животе, а за спиной весело звенели клинки.

* * *

Вскочив на ноги, я обернулся. На дороге валялись остатки коня Рокка, тело денщика и залитый кровью кирасир. Второй вояка с перекошенным лицом фехтовал на палашах с Кижом.

— Н-на!

Отбив клинок кирасира, мертвец по-змеиному извернулся и воткнул лезвие противнику в шею. Обливаясь кровью и зажимая рану рукой, тот медленно опустился на колени, захрипел и упал навзничь. Уже мёртвый, но чуть больше, чем Киж.

— А⁈ Видели, Константин Платонович? Как я их!

Я кивнул, бросил шпагу в ножны и пошёл в кусты к нашим лошадям. Забрал флягу с водой и прополоскал рот. После активной волшбы Талантом на языке был стальной вкус и едкая горечь. Пожалуй, надо с собой молоко возить, а то простой водой эту гадость сложно перебить.

Вернувшись на дорогу, я нашёл Кижа, перебирающего палаши мёртвых кирасир.

— Боевые трофеи! — возмутился он, заметив мой взгляд. — Оружие заберу, чтобы не пропадало. Ну что вы так осуждающе смотрите, Константин Платонович? Я же не деньги у них из сумок забираю!

— Оставь и отойди.

Киж послушно бросил клинки, а я призвал Анубиса и поднял руки. Над местом побоища занялось гудящее синее пламя, пожирающее всё на своём пути. Минута, и не осталось никаких следов, только тяжёлый чёрный пепел.

— Хорошая сталь была, — пробурчал Киж, крайне недовольный. — Мне палаш давно сменить надо.

— Узнать могли. А нам оставлять улики совершенно ни к чему.

— Как скажете.

Киж надулся, обиженно поджав губы. Ёшки-матрёшки, в три раза старше меня, а ведёт себя как дитё малое. Хоть бери и воспитывай его. С другой стороны, читать мертвецу нотации — это перебор даже для некроманта.

В лагерь мы вернулись тем же путём, сделав крюк и въехав со стороны города. Может, и лишняя перестраховка, но бережёного бог бережёт. Если уж начал заметать следы, делай это тщательно.

* * *

Утром я проспал дольше обычного, вымотавшись во вчерашней драке. Так что проснулся только от радостных криков солдат. Это Корсаков вырвался из госпиталя и приехал на батарею. Он хромал на раненую ногу, был бледен, но светился радостью.

— Не мог больше, Константин Платонович, — будто извиняясь, он объяснил мне. — Кормят дрянью, крики постоянные, воняет гноем и лекарствами. Нет уж, лучше я здесь полежу, всё больше толку будет.

— Не тяжело вам верхом ездить? На марше сложно будет с ранением.

— Ерунда, — махнул он рукой, — у нас возок есть, в него сяду, если будет худо. Кстати, должен вас поздравить!

— Простите?

— В штабе корпуса лежит приказ о произведении вас в чин капитана. Растёте, Константин Платонович, растёте. И по-прежнему будете утверждать, что не хотите военной карьеры?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

— Не хочу, — я улыбнулся. — При первой же возможности выйду в отставку.

Корсаков покачал головой.

— Как скажете. Вы уже завтракали? Нет? Тогда прошу составить мне компанию.

Денщик майора споро сообразил нам огромную яичницу из десятка яиц с салом и зелёным луком. Корсаков ел не спеша, рассуждая о вреде врачей и пользе старых семейных рецептов. Мол, есть у него такой, доставшийся от матери — бальзам, заживляющий любую рану. Только одна беда: долго он не хранится, а когда лежишь с ранением, готовить его нет возможности.

— Так научите денщика, пусть он вам делает лечебную смесь.

— Нельзя, — Корсаков осуждающе посмотрел на меня, — я дал слово не раскрывать секрет.

Я не успел ему возразить. В лагере послышался топот ног и пронзительный звук трубы.

— Не торопитесь, — остановил меня Корсаков, увидев, что я встаю, — доедим, а там уже смотреть будем. Если что-то важное случилось, к нам пришлют посыльного с приказом.

Согласившись с житейской армейской мудростью, я остался сидеть и спокойно доел яичницу. Посыльный с приказом примчался точно к тому времени, как мы вышли из палатки. Корсаков прочитал бумагу и обратился ко мне.

— Пруссаки подходят с севера, Константин Платонович. Думаю, Фридрих возле Кюстрина через Одер переправился.

— И что там? — я кивнул на бумагу. — Салтыков приказывает отступать?

— Ни в коем случае, — Корсаков ухмыльнулся. — Он на вид хоть и тихий, но старик жару молодым может дать. Мы выдвигаемся им навстречу.

К счастью, нам не надо было торопиться. Первыми из лагеря ушли передовые части гусар, за ними кирасиры, следом пехота, а уже после в путь двинулась и наша батарея.

Корсаков успел съездить в штаб корпуса и, вернувшись, радостно рассказал: Салтыков взял за жабры союзников, уже было собравшихся отступать, и обе армии двигались теперь навстречу Фридриху. Генерал-аншеф собирался дать решительное генеральное сражение. В чём мы с Корсаковым его искренне поддерживали.

Глава 6

Холм Мюльберг

Русские войска встали к востоку от Франкфурта возле маленькой деревеньки Кунерсдорф. Армия заняла оборону на трёх возвышенностях, разделённых оврагами: корпуса Фермора и Вильбуа разместились на холме Юденберг, корпус Румянцева на Большом Шпитцберге, а Обсервационный на Мюльберге.

Салтыков ждал удар со стороны Кюстрина, поэтому войска получили приказ строить укрепления на северной стороне. Нашу батарею это тоже не минуло: солдаты копали, насыпали редуты, утрамбовали земляные стенки и брустверы.

— Как вам наша позиция, Константин Платонович? — спросил меня Корсаков, разглядывая в подзорную трубу местность перед холмом.

— Неплоха. — Мне показалось, что он хочет меня слегка проэкзаменовать, и решил подыграть: — Господствующая высота, поле внизу заболочено, так что пехота будет вязнуть. Для обороны просто отлично.

Корсаков одобрительно кивнул, и я продолжил:

— Только есть у меня опасение, Иван Герасимович, что Фридрих тоже всё это знает. Я бы на его месте постарался обойти нас, чтобы не класть войска в лобовой атаке.

Майор хмыкнул.

— Тоже такие мысли были. Но раз начальство приказало, будем окапываться здесь.

Пришлось солдатам продолжать копать. А я следил за работами, проверял Печати на орудиях и «близнятах».

Через три часа в пехотных частях, стоявших рядом, возникла какая-то нездоровая суета и движение. Я уж было решил, что Салтыков дал распоряжение отступать, но ошибся. На батарею прискакал один из адъютантов Фермора и передал приказ — оставить северный склон и занять оборону на южной части холма. Как он добавил от себя, разъезды казаков заметили пруссаков, обходящих русскую армию с востока.