Люди с чистой совестью - Анна Козлова

— Да, — поддержал Валера. — Глаза красивые. Раскосые чуть-чуть.

— Да… — сказал спикер. — Такая она, вся, как говорится, гламурная. — А Володька перед ней — дурак.

— Чего у тебя там, — снова глянув на часы, спросил Андрей Михайлович, — смета, что ли?

— Да, — Валера услужливо протянул листок.

— Без гондонов? — спикер смерил Валеру ироничным, но в то же время веселым взглядом. — Я эти, знаешь, файлы, так называю. Гондонами.

— Без гондонов, — оскалился Валера.

Смета содержала какую-то невероятную сумму — спикера это, впрочем, совершенно не смутило.

Он достал из нагрудного кармана ручку и размашисто расписался.

Протянул листок Валере.

— Все нормально, — сказал он, почему-то отдуваясь, — я подписал, дальше тебе Володька расскажет, куда с этим идти.

— Спасибо, Андрей Михайлович, — с чувством произнес Валера.

Спикер вскочил со стула и порывисто бросился к двери.

Валера с идиотским выражением лица сжимал листок с подписью.

— И, это, — спикер резко обернулся, — понял, да? Без гондонов!

Захохотав, он выскользнул в коридор.

Глава 6

Минус один

Он проснулся от взгляда. С соседней подушки смотрела Даша, странно расширенными, с жилками испуга глазами.

— Что такое? — спросил Валера.

— Вот, — она улыбнулась, — встать не могу…

— Как это?

В ту же секунду он заворочал голыми ногами, и ноги впали во что-то влажно-хлюпающее. Валера сбросил одеяло — со стороны Даши на кровать наползало кофейное пятно, как бывает, когда на промокашку из озорства обрушат чернильницу.

— Ты облилась? — Валера удивленно взглянул на жену. — Ты ошпарилась?

— Нет, — тихо сказала она, — это из меня…

Его поразила вдруг проявившаяся на ее лице заостренная бледность.

Валера вскочил.

— Ты — лежи, я сейчас позвоню врачу.

Пока он ходил по квартире, разыскивал трубку радиотелефона и зачем-то смотрел на себя в зеркало, страх нарастал. Валера чувствовал себя беспомощным, даже беззащитным, он не знал, что делать, он боялся вернуться в спальню, где лежала в крови Даша.

Несколько раз он отрывисто хихикнул.

Телефон обнаружился на кухне. Валера удивленно повертел его в руках, недоумевая, зачем он его так долго искал. Мобильный все это время лежал на столе у компьютера.

Валера набрал 03, ему задали много вопросов, смысл которых не совсем до него доходил. Потом он умылся холодной водой и вернулся к Даше.

— Они сказали, сейчас приедут.

Даша закрыла глаза.

Валера немного посидел около нее, и ему стало казаться, что Даша умирает. Он принялся трясти ее за плечи.

— Эй? — говорил он. — Ну, не надо, они сказали, сейчас приедут… Ну, что ты?.. Даша… Ну, не надо…

Даша открыла глаза.

— Ты думаешь, я умру? — спросила она.

— Почему? — тревожно переспросил Валера. — Ты это чувствуешь?

— Не знаю, — прошептала Даша.

Он стал целовать ее, и вместе с поцелуями возникло желание укусить. Валера отстранился с какой-то внутренней тяжестью.

Она умрет, подумал он, и ее жизнь со мной никогда не повторится.

Жизнь, которая прожита и не повторится никогда, подобна тени, она без веса, и сколь бы ни была она возвышенна, посредственна или просто ужасна, эта возвышенность, посредственность и этот ужас ничего не значат. Глубокая извращенность мира основана на невозможности возвращения и повторения. И, выходит, все в этом мире наперед прощено и, стало быть, все цинично дозволено.

Валера вскочил с кровати и убежал в коридор. Появилась мысль, что такого рода внутренними монологами он предает Дашу, что он думает это все напоказ, как будто декламирует в кафе перед Машей Лазаревой.

Приехали врачи — мужик и усталая, обрюзгшая тетка.

Валера услышал из коридора, как тетка сказала:

— А, ну, все ясно, бралгинчиком набиралась?

Мужик отдал какое-то приказание, заканчивавшееся словом «внутривенно», и потребовал у Валеры телефон. Валера снова забыл, где телефон и припадочно бросился на поиски.

— А зачем он вам? — вдруг спросил Валера.

Мужик сделал скучное лицо.

— В больницу повезем. Паспорт ее давайте и полис.

— А в какую больницу? — Валера снова обнаружил телефон на кухне, но словно бы сомневался, давать его врачу или оставить у себя.

— В Боткинскую, скорее всего, — сказал врач, — в гинекологическое.

— А что с ней? — не успокаивался Валера.

— Кровотечение, — сухо ответил врач, — дайте мне позвонить.

Вскоре пришли еще два врача, Дашу положили на носилки и увезли.

— А я не поеду? — поинтересовался Валера у усталой тетки, деловито щелкавшей замками оранжевого пластмассового саквояжа.

— Чего тебе ехать? — удивилась та. — В Боткинскую повезли. Позвонишь в справочную, и все тебе там расскажут.

Валера молчал.

— Нда, — сказала тетка.

Опомнившись, Валера бросился к джинсам, валявшимся на диване, вытащил измятую стопку купюр и протянул ей пятьсот рублей.

Она молча положила деньги в карман и ушла.

К Даше он попал следующим утром.

На проходной Валере выписали пропуск, заставили купить бахилы и объяснили, как пройти к нужному корпусу. На кирпичном дореволюционном домике белой краской сияли буквы: ГИНЕКОЛОГИЯ.

В палате с Дашей лежала высохшая черноволосая женщина с декадентскими мазками седины и несколько безумными глазами. Она, правда, вежливо улыбалась. Даша выглядела совершенно нормально, так, как всегда. Она сказала, что ее продержат как минимум неделю, и попросила принести пижаму, халат и тапочки.

Валера мигом успокоился и даже обрадовался, что все так хорошо заканчивается. Он сидел у Дашиной постели на жесткой клеенчатой табуретке.

Дверь в палату открылась, и вошли врачи. Их было снова двое — мужик и баба.

— Здесь — миома, — сказала баба, указывая на черноволосую женщину каким-то журналом, — здесь — кровотечение, экстренно прооперирована.

Тут она увидела Валеру.

— Молодой человек, а вы тут, извините, что делаете? У нас посещения с часу до трех. Сейчас врачебный обход.

— Но меня пустили, — растерялся Валера.

— Значит, и выпустят, — заявила врачиха, — собирайтесь, у нас осмотр, а еще двадцать три палаты, давайте, молодой человек, не задерживайте.

Словно в дурном, невнятном сне Валера повернулся к Даше.

Даша виновато улыбнулась.

Выписали ее не через неделю, а через две с половиной.

Забирать Валера поехал на казенном шофере Владимира Ивановича, с ними напросилась Ирка.

Сначала поднялись к Даше в палату, долго ждали, пока медсестра закончит писать какую-то бумажку. Даша странно обнималась с черноволосой женщиной, вид которой, как отметил Валера, заметно ухудшился. Звали женщину — Кира.

Потом пришел врач с выпиской. Он улыбнулся и отечески похлопал Дашу по спине.

— Ничего, ничего, — оптимистично заметил врач, — было два, стало минус один. Прогнозов никаких не делаю, меня вот мать с одним родила, да еще брата, а говорили, что вообще детей не будет.

— Минус один — это оригинальная формулировка, — кисло произнесла Даша.

Когда все вместе спускались вниз в лифте, Ирка пробасила:

— Он хотел тебя успокоить, да?

Даша кивнула.

— Ход не более удачный, чем анекдот про гомиков в душе мужской тюрьмы, — сказала Ирка.

Валера неожиданно для себя расхохотался.

В больнице Даше вырезали один яичник, какую-то трубу, и, кажется (Валера не очень вникал), она лишилась еще каких-то мелких внутренних органов.

Ей, разумеется, было очень тяжело — ее статус женщины был обоснованно поставлен под сомнение операцией, и хотя раньше Даша, скорее всего, просто не задумывалась о детях, теперь она думала о них постоянно. Ей выписали курс таблеток, их было так много, что схему приема Даша записала на рулоне линованной бумаги. Она много, с наслаждением плакала, на самое невинное со стороны Валеры замечание раздавались всхлипывания:

— Да, я все знаю, ты хочешь меня бросить, ты тяготишься мной!

— Ну, что за бред ты несешь! — отбивался Валера. — Все в порядке.

— Это пока в порядке! — говорила Даша навзрыд. — А потом ты захочешь ребенка, а я не смогу! Не смогу-у!!!

Вскоре из Боткинской больницы выписалась Кира и зачастила в гости.

Кира приходила в забрызганной сзади грязью юбке до пола и юродивом платочке. Перед едой она с закрытыми глазами читала молитву, кланялась в пол, а затем мелко крестила стол и свою тарелку. С Валерой, если он в момент визита тоже присутствовал дома, Кира заводила страстные разговоры о срочной необходимости воцерковления.

— Иначе, — спешила Кира, и во рту ее мелькали некрупные серые зубки, — иначе ты просто погибнешь. Сопьешься или сойдешь с ума. Поверь мне, потерять рассудок — это самое страшное.