Золотая змея. Голодные собаки - Сиро Алегрия

Дон Матиас заканчивает свой рассказ, а Рохе, развалившись в гамаке, громко, от души смеется — бояться-то теперь уже нечего! Старая Мельча принесла черепок с тлеющим навозом, чтоб дымом отогнать москитов. Мы, — столичный гость, конечно, не в счет, — положив в рот по большому шарику коки, ведем оживленный разговор. Гость — видно, ему не хотелось рассказывать о Лиме — предложил прикончить бутылку. Дорогой ликер, смешавшись с гуарапо[14], и следа не оставил от нашей степенности. То и дело слышатся взрывы веселого смеха, будто лопаются зерна маиса на жаровне. Душные калемарские сумерки все плотнее окутывают нас своей лиловой шалью. С каким удовольствием едим мы жареную курицу с юккой и бататом — донья Мельча постаралась, ничего не скажешь — и лакомимся только что сорванными желтыми бананами! Не зря мы на них весь вечер поглядывали сквозь щели в плетеной стене.

Когда стемнело, Рохе зажег светильник — несколько белых, гладких зернышек клещевины, нанизанных на тонкую лучинку. Раскалившись, они начали весело потрескивать. От зловещего уханья сов задрожала листва. Великое множество звезд вспыхнуло в безоблачном небе, и оно засверкало, как хорошо начищенный медный таз. Еще назойливей зазвенели москиты, и дон Освальдо поспешил забраться под свой полог.

Глядя в чистое, звездное небо, Артуро сказал:

— Пока лето, надо бы новый плот справить, вот что…

— Что надо, то надо, — поддержал его Рохелио, — только придется в Шикун шагать, своих-то деревьев у нас нет.

Некоторое время мы молчим, жуем коку и обдумываем предложение Артуро. Купить новый плот — дело стоящее. Конечно, он обойдется не меньше чем в тридцать солей, но это не беда. Артуро обращается ко мне:

— Пойдем, что ли, с нами?

— Я бы пошел, отчего ж не поразмяться? Да и каньясо[15]в Шикуне свое, пей сколько хочешь. Там ведь и плантация сахарного тростника есть, и сахарный заводик, и перегонный аппарат — все как положено. Но подошло время бананы срезать, да и зола нужна для новых посадок, придется выжигать лес.

— Нет, не могу. На этих днях надо засадить поле, с которого я снял урожай, значит, лес выжигать придется. Если опоздаю — сорняк одолеет…

Артуро постучал по своей тыковке и повернулся к брату:

— Ну, а ты пойдешь со мной, пловец-удалец?

Хотя последнее время Рохелио кружился, как молодой петушок, вокруг Флоринды, уговаривать его долго не пришлось. Он согласился идти, но сказал с важным видом:

— Пойти-то мы пойдем, только сначала надо угостить народ, купить в лавочке закуски да чего-нибудь покрепче. Эти тридцать солей мне все карманы оттянули…

Донья Мельча занялась салатом, а старый Матиас опять заговорил. Инженер, совсем разомлев, храпел у себя под пологом. Старик размечтался о том, что хорошо было бы намыть много-много золота в Рекодо-дель-Лобо и сбыть его на ярмарке в Патасе перекупщикам. Мне же хотелось поскорей приняться за срезку бананов, и его золото не очень-то меня интересовало. На ярмарку я тоже собирался, но мой товар — кока да бананы — рос у меня в огороде. Артуро и Рохе сказали, что новый плот они, может быть, продадут, но скорее всего оставят себе. Еще есть время подумать, а чтоб покутить на ярмарке, деньги найдутся.

В ночной тьме стрелами носятся летучие мыши.

На другой день рано утром гость оседлал коня и отправился в путь по тропинке, змейкой уползающей в горы. Братья тоже ушли, перекинув через плечо дорожные мешки и пончо. Их тропинку различить куда труднее. До самого Шикуна она, прижавшись к реке, то скачет вверх и вниз по камням, то вьется по скалам, нависшим над самой водой.

А за плот братья решили заплатить поровну.

III. ЛЮСИНДЫ И ФЛОРИНДЫ

В двух шагах от жилья старого Матиаса, под густой сенью сада, приютилась хижина Артуро Ромеро, где хозяйничает его молодая жена Люсинда. Обе хижины просыпаются, разбуженные веселым гомоном чижей и пронзительными голосами пересмешников, а засыпают под уханье филинов и сов. И с утра до вечера раздается мелодичное воркованье лесных голубей. Птичья музыка не смолкает здесь никогда, как никогда не перестает ей вторить глухой, раскатистый голос Мараньона.

Люсинда родилась в горах, глаза у нее лучистые, а тело, гибкое, как ствол дынного дерева, красиво покачивается во время ходьбы. Она уже выносила и родила сына, которого зовут Аданом. Малыш крепко держится за юбку матери, а та все пугает его змеями, чтоб не уходил далеко. Зато какая радость, когда из огорода, где Артуро пропадает целыми днями, спасая от сорняков коку и перец, вдруг раздается крик:

— Неси ружье-е-е!

Тогда Адан, с трудом удерживаясь на ногах и спотыкаясь на каждом шагу, спешит к отцу, взвалив на спину ружье и искоса поглядывая на этот странный предмет, который так громко стреляет, а блестит совсем как золотые зубы у богатых сеньоров. Высмотрев парочку голубей, нежно воркующих в густых ветвях, Артуро осторожно спускает курок. В поток привычных звуков врывается оглушительный треск, и эхо, прокатившись по скалам, повторяет его.

Голуби падают, густо рассыпая перья, а Адан торопится поскорей свернуть им шеи, замечая, что, когда голубь умирает, из-под крыла его вылетает синяя мушка. Такие мушки, объясняет отец, живут под крыльями у всех голубей, они предупреждают их об опасности, а если зазеваются, то охотник застает птицу врасплох и может подстрелить. Поэтому-то, когда у человека что-нибудь не ладится, говорят: «Видно, уснула твоя синяя мушка!»

Адан возвращается к хижине, волоча за собой ружье и крепко сжимая окровавленными ручонками теплые тушки птиц. Ах, как хорошо с тяжелым, еще не остывшим ружьем и истекающей кровью добычей пробираться через эту страшную чащу, где, того и гляди, тебя укусит змея или проглотит дикий зверь!

О чем только не мечтает Адан! Больше всего, конечно, о том дне, когда, взяв в руки весла, он пойдет «резать воду», как это делает тайта[16]. А пока неплохо бы, например, влезть на агвиат, там среди ветвей, в чудесном гнездышке из травы, волокон и пуха, живет семейка пересмешников. Но мать говорит, что придется повременить, подрасти немножко, и, в отчаянии глядя на свои ручонки, которые никак не могут обхватить ствол дерева, он соглашается с ней и понемногу успокаивается — нежность родителей проникает в его душу, как корни дерева в землю.

Долго ждали Артуро и Люсинда сына. Наконец дождались, и он соединил их навсегда. В самом деле, куда годится бесплодная жена? У женщины должны быть дети, так уж положено. В жизни все имеет свое назначение: вода — для жаждущих, хлеб — для голодных, а лоно женщины — для продолжения рода человеческого.

Артуро познакомился с Люсиндой в Сартине. И пока он будет идти в Шикун, а потом возвращаться на своем новом плоту, неплохо было бы рассказать всю эту историю, тем более что река занимает в ней не последнее место. Быстрые шальные воды реки, точно кровь, что течет в наших жилах, — всегда готовы вскипеть, подхватить человека, как былинку, и унести неведомо куда.

* * *

Пять или шесть лет назад — нет, пожалуй, все-таки шесть, потому что с тех пор наш Мараньон разливался ровно шесть раз, — братья Ромеро отправились на ярмарку в Сартин.

Прискакали они туда глубокой ночью и, уже спускаясь по склону горы, услышали вдалеке барабанную дробь и жалобные стоны флейт, а потом и переборы гитар и задорные припевки:

Твои ножки в синих чулочках…

Свет от керосиновых ламп, падая из открытых дверей хижин, ложится желтыми полосками поперек ночной деревенской улочки. Пляшут тени. Идут захмелевшие индейцы и то ли бормочут что-то, то ли тоскливо поют. Внезапно они слышат позади себя частый цокот копыт и разбегаются в разные стороны, уступая дорогу быстрым как ветер всадникам. Кто-то кричит: «Слава смельчакам!» — а всадники, братья Ромеро, молнией пролетают мимо и на всем скаку осаживают коней перед хижиной, откуда доносятся оглушительные звуки барабана. Испугавшись, кони фыркают, прядут ушами, ни за что не хотят двигаться дальше и, только почувствовав сильный удар шпор, взвиваются на дыбы и снова мчатся как одержимые, наводя страх на индейцев. Наконец, братья спешиваются перед постоялым двором и громко зовут хозяйку.

Донья Доротея встречает их приветливо и с крестьянской учтивостью подносит каждому по стаканчику чичи[17], припасенной специально к празднику. Братья большими глотками осушают стаканы, а кони, чуя поблизости люцерновое поле, громко ржут.

— Ну, как долина?

— Да все на том же месте…

Парни, не мешкая, расседлывают взмыленных коней.

К маленькому столику на галерее подходит Люсинда с блюдом чудесно пахнущего мяса. Свет горелки хотя и слаб, но все же позволяет разглядеть девушку. Накрывая на стол, она то появляется на галерее, то опять убегает.