Королева нефритов - Икста Мюррей

Мои родители расшифровали эти символы в шестидесятых годах, будучи аспирантами в Принстоне. Они использовали испанские тексты колониального периода, содержащие отрывочные сведения о системе письма майя (это мертвый язык, полностью расшифрованный лишь в 1980-х годах). Через два года изнурительной работы они, однако, обнаружили, что данный текст — если его можно так назвать — содержит полную бессмыслицу:

Рассказ нефрит некогда был я король нефрит жестокий король настоящий нефрит дорогой мой ты без потерял я тоже потерял я под величественный и нефрит знак нефрит обладал я змей пернатый

«Что же может означать подобная тарабарщина? — гадали они. — Что майя хотели этим сказать?» Прошел еще год, в течение которого они много раз проверяли и перепроверяли свой перевод, а потом моя мама погрузилась в чудовищную депрессию, считая все свои усилия никчемными, бесполезными.

Однако на самом дне колодца отчаяния ее вдруг осенила блестящая догадка: стела не предназначалась для чтения — письмена вовсе не связный текст. Стела представляла собой нечто вроде древних обоев — орнамент, в чем-то напоминающий современную абстрактную живопись. Исполненные величайшего энтузиазма, они с отцом написали статью, в которой обосновывали идею о том, что данные письмена не имеют смысла, с точки зрения читателя, — тезис, который должен был принести им мировую славу общепризнанных экспертов. Но их амбиции, к несчастью, не оправдались.

В самый канун публикации злополучной статьи их опередил — на том самом симпозиуме 1967 года — радикал-марксист, революционер и одновременно гениальный гватемальский археолог доктор Томас де ла Роса, представивший в качестве доклада свой блокбастер «Бессмысленное в иконографии майя». Впоследствии доктор де ла Роса сделался чем-то вроде рок-звезды в области археологии.

Тем не менее мои родители не стали ему завидовать. Более того, трое ученых даже подружились, несмотря на активное участие доктора в гражданской войне между кровожадными военными и марксистскими повстанцами, вспыхнувшей в 60-х и продолжавшейся вплоть до подписания в 1996 году мирного соглашения. Дружеские отношения ученых выдержали все эксцентричные выходки де ла Росы — в конце 70-х годов он поставил под угрозу свою научную репутацию, организовав в гватемальских лесах поиски описанной Беатрис де ла Куэвой «Королевы нефритов». Пять лет подряд у нас даже жила его весьма капризная дочь Иоланда — после того, как де ла Росу обвинили во взрыве дома одного армейского полковника. Археолог, правда, отрицал, что именно он под видом нищей попрошайки проник в дом военного и взорвал там бомбу, которая убила молодого бухгалтера и серьезно ранила охранника-лейтенанта. Тем не менее, как должно быть ясно из приведенного выше короткого резюме, по причине крайнего национализма дружить с археологом было довольно сложно, и его союз с моими родителями долго продлиться не мог.

В 1977 году в ответ на уничтожение армией поголовно всех марксистов и многих крестьян партизаны убили двоих консервативно настроенных университетских друзей де ла Росы, что, кажется, довело того до нервного срыва. Ученый отошел от партизанского движения и с удвоенной энергией вновь взялся за науку; его патриотические взгляды проявлялись теперь в том, что он возражал против вывоза ценностей, найденных иностранными археологами в гватемальских джунглях, в заграничные музеи (включая музей Принстона). Протест иногда приобретал весьма причудливые и опасные формы: де ла Роса портил иностранцам запасы продуктов или даже заводил их далеко в джунгли, а затем бесследно исчезал среди зарослей. Выходки археолога достигли кульминации в 1982 году, когда мой отец-мексиканец едва не утонул в болоте. После этого мой дорогой папа стал испытывать такой страх перед джунглями, что чувствовал себя плохо, даже когда смотрел по телевизору какой-нибудь эпизод из «Тарзана».

С тех пор мои родители стали заклятыми врагами де ла Росы.

Первый признак того, что их ненависть к нему несколько поутихла, появился лишь две недели назад, когда мы узнали, что великий человек умер в джунглях от пневмонии; по неловкому молчанию отца и матери можно было догадаться, что они оба опечалены.

Увидев на корешке одной из книг выведенную золотом надпись «Де ла Роса», я вздрогнула — но не только из-за мысли о его недавней смерти. Я подумала о том, что дружба моих родителей с Томасом в свое время привела к моему знакомству с весьма своевольной Иоландой де ла Росой.

Иоланда была лучшим из всех моих врагов. Правда, мы не виделись уже восемнадцать лет.

Закрыв глаза, я представила себе, как размышляют — каждая о своем — книги на полках, и эта мысль представилась мне весьма умиротворяющей.

Затем снова открыла глаза.

Я все еще держала в руках написанный моими родителями «Перевод». Черные буквы на переплете уже начали выцветать, но меня это не смущало: мне нравилось, когда старые книги выглядят на свой возраст.

Вернув том на полку, я отправилась на поиски библиотекаря, который мог бы привести меня к фон Гумбольдту.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Библиотекаршу — без привычных очков, с длинной светлой косой и голубыми глазами — я нашла на первом этаже, возле стола справок.

— Как вы, должно быть, заметили, — любезно сообщила она, — у нас есть несколько книг, связанных с Гумбольдтом. Из них, пожалуй, особенно удачна работа Эме Бонплана… Что же касается «Путешествия» самого Гумбольдта… ну, должна сказать, что сейчас книга недоступна. Ее можно получить не раньше чем через несколько месяцев.

— Месяцев? — удивилась я. — А вы не могли бы сказать, за кем она числится? Может быть, этот читатель разрешит мне взять ее на пару часов?

— К несчастью, это строго запрещено нашими правилами. — Ее глаза, до этих пор рассеянно шарившие по экрану компьютера, внезапно уставились прямо на меня. — Впрочем, думаю, правила применимы лишь в том случае, когда данная персона заслуживает хотя бы некоторого доверия.

— Прошу прощения?

— Я сказала — заслуживает хотя бы некоторого доверия. Надо ли вести себя порядочно с непорядочными людьми?

— Простите, я все еще вас не понимаю.

Библиотекарша с явным осуждением что-то отстукала на клавиатуре и, подавшись вперед, с заговорщическим видом зашептала мне на ухо:

— Пожалуй, я назову вам имя того, кто просто-напросто украл отсюда Гумбольдта. Он у меня уже вот где. — И провела ладонью поперек шеи. — Если он ведет себя так, словно это его личное собрание, не принимая во внимание чувства тех, кто работает в этой библиотеке, — ну, тогда и я не обязана хранить в тайне его имя.